был бы справедливо расценен как дезертирство...
- Нет-нет! Владимир Зенонович послал бы вас в длительную служебную
командировку... Прикомандировал к русской военной миссии в Париже. Стоит
только вам сказать "да", и я умолю его!..
Несколько мгновений Кольцов молчал, потом взял Таню за руку, тихо
сказал:
- Вы были предельно откровенны со мною, Татьяна Николаевна! Я хотел
бы ответить вам тем же! Я благодарю вас за те чувства, которые вы выска-
зали мне. Вы мне тоже нравитесь. Очень. Но сказать "да" я не вправе. Я
не могу поступиться своей совестью и честью солдата. Родина в опасности,
и я не смогу издали, в тепле и сытости, наблюдать за тем, что происходит
здесь. Я не смогу так жить! Не обижайтесь на меня!
- Я знала, что вы так скажете, - грустно обронила она. - Простите!..
И прощайте... - Однако она не торопилась уходить - долго, словно стреми-
лась запомнить его лицо, смотрела на него. Сказала: - Позвольте, я поце-
лую вас.
Молча прошли они в вестибюль, молча простились. Кольцов спустился по
ступеням, а эхо относило звук его шагов назад, к Тане...
В смятенном настроении, еще не зная, как ему поступить со своими
чувствами, Кольцов, повременив немного, отправился на Николаевскую. Он
явственно отдавал себе отчет в том, что столь внезапный и рискованный
приход Фролова к штабу мог быть вызван только чрезвычайными обстоя-
тельствами. Он понял: чтото случилось с Красильниковым.
- Ты меня прости, что пришлось прибегнуть к такому способу связаться
с тобой, - невозмутимо встретил его Фролов, когда Кольцов пришел к Стар-
цевым. - Но есть дела безотлагательные.
Они прошли через знакомую комнату, уставленную шкафами. Фролов толк-
нул дверь в маленькую комнату, пропустил Кольцова впереди себя. В комна-
те тускло горела подвешенная к потолку керосиновая лампа, окна были за-
вешаны одеялами.
- Узнаешь? - спросил Фролов.
Кольцов присмотрелся и в полутьме комнаты увидел лукаво улыбающегося
Красильникова.
- Семен Алексеевич? - радостно пожал ему руку Кольцов, - как же тебе
удалось вырваться?
- Сам господин градоначальник собственноручно выпустил, даже, можно
сказать, выгнал. Довольно грубо! По ошибке, конечно.
- Ты что, тоже сошел за железнодорожника? - с доброй лукавинкой спро-
сил Кольцов, польщенный тем, что его психологический экспромт с градона-
чальником так удался.
- В той ситуации я и за циркового артиста готов был сойти! - веселый
оттого, что видит своих друзей, пошутил Красильников.
Фролов стоял в проеме двери в своем широкополом купеческом сюртуке, и
на лице его расплылось выражение довольства.
- Кособродов и Николай тоже бежали, - сообщил он Кольцову. - Но оста-
ваться им в городе нельзя. Гарнизон поднят на ноги. Производятся по-
вальные обыски.
Кольцову не хотелось сейчас рассказывать о том, как он способствовал
этому, и он присел к столу, вынул из кармана мундира несколько исписан-
ных листков, передал их Фролову.
- Что это? - посмотрел Фролов на бумагу.
- Отчет о переговорах Ковалевского с союзниками. И тактико-техничес-
кие данные танков, которые уже доставлены в Новороссийск, - обстоятельно
стал докладывать Кольцов. - Выгрузка танков начнется в ближайшие дни.
Двенадцатого сентября начнется наступление на Орел и дальше - на Москву,
Вероятнее всего, танки будут доставлены сюда к началу наступления.
Несколько минут все молчали. Фролов поправил фитиль у лампы, прику-
рил. Лампа качнулась - зыбкий свет заколебался на стенах. Повернувшись к
Красильникову, Фролов решительно произнес:
- Что ж, Семен! Нечего тебе сидеть здесь, испытывать судьбу. Сегодня
же ночью выедешь в Новороссийск.
- Ясно, - сказал Семен Алексеевич.
- С тобой поедут Кособродов и Николай. Оба - железнодорожники. Прове-
ренные товарищи... Кособродов работал в Новороссийске в депо, хорошо
знает местные условия.
- Взрывчатки бы достать! - пыхнув цигаркой, деловито сказал Кра-
сильников, и вокруг его озабоченных глаз тонкими сетками собрались мор-
щинки.
- Там неподалеку каменные карьеры, - ответил Фролов. - Рвут камень
для цементных заводов. Местные подпольщики помогут вам со взрывчаткой.
- Ясно, - тихо повторил Красильников и, тщательно загасив о каблук
окурок, посмеиваясь, спросил: - А скажи-ка мне, купец первой гильдии, на
гроши ты не богат?
- Если тебе миллион, то не найду, - в тон ему, играя под скотопромыш-
ленника, ответил Фролов.
- Дай хоть на робу какую приличную. Не могу же я в этом офицерском
френче красоваться. - Красильников начертил в воздухе вокруг своего лица
круг и сказал: - Не соответствует...
Кольцов, который уже несколько раз бросал изучающие взгляды на френч,
подошел ближе к Красильникову и поднял клапан нагрудного кармана. На
внутренней его стороне чернильным карандашом были начерчены две буквы:
"П" и "К".
- Что ты там ищешь? - недоуменно спросил Красильников.
- Нет-нет, ничего! - И добрая, задумчивая улыбка озарила лицо Кольцо-
ва. - А ведь хороший парнишка растет... Определенно, хороший! Правда же?
- Ты про кого это? - не понял сразу Красильников.
- Про одного нашего знакомого.
...Домой Кольцов вернулся поздно, но Юра еще не спал.
Он лежал в кровати, и глаза его были открыты. Лунная дорожка протяну-
лась через комнату и нависла над самой головой мальчика. На потолке выс-
тупили трещины, сплелись в какую-то причудливую сеть.
Тихо проскрипела дверь - осторожно заглянул Павел Андреевич.
- Юра! - шепнул он.
Юра не откликнулся, но и не сделал вида, что спит. Павел Андреевич
увидел это, вошел, присел на краешек кровати.
- Сердишься? - спросил он.
- Нет, - несмело пошевелился мальчик на кровати.
- Так чего же ты?.. - ласково щурясь на лунный свет, спросил Кольцов.
- Думаю. - Юра перевел взгляд на Кольцова, долго смотрел на него и
затем тихо спросил: - Павел Андреевич, вы - красный разведчик?
В интонации мальчика почти не было вопроса. Кольцов сразу уловил это.
Долго молчал, не слишком удивляясь проницательности своего маленького
друга и вместе с тем избегая прямого ответа.
Имеет ли он право открыться? Но другого выхода ведь все равно нет -
мальчик догадывается о многом.
- Я все знаю, - снова сказал Юра. - И про Семена Алексеевича, и про
Фролова... Он сегодня приходил... к вам...
Кольцов положил руку Юре на голову, ласково взъерошил ему волосы.
- Нат Пинкертон, - задумчиво, по-доброму, сказал он, и это было как
бы ответом на Юрин вопрос.
- Но почему вы, офицер, адъютант командующего, - вдруг... - Юра при-
поднялся на локоть. - Или вы вовсе и не офицер?
- Что? Тогда было бы все понятно? Захотел отнять у других то, чего
сам не имел?.. Нет, Юра, я действительно офицер, хотя и не дворянин. И
награды мои заработаны в бою кровью и риском. И передо мною открывалась
дорога в дворянское общество... Но я не мог быть сытым, когда вокруг
столько голодных. Я не мог быть счастливым среди несчастных... Я хочу,
чтобы все были сыты и все были счастливы... Понимаешь? Все! Я хочу по-
мочь... нет, не Владимиру Зеноновичу, хотя он, вероятно, и неплохой че-
ловек!.. - растолковывал он Юре свою правду. Правде дети больше всего
верят, потому что для них правда - это жизнь.
- Он очень хороший! - восторженно произнес Юра.
- Мне он тоже нравится. И я вовсе не против него. Но я против того,
что он хочет сделать! - старался быть понятным Юре Кольцов.
- А что он хочет сделать? - встрепенулся Юра, испытывая непередавае-
мую благодарность к Кольцову за то, что тот ведет с ним прямой, мужской
разговор.
- Он хочет, чтоб все осталось так, как было тысячи и тысячи лет. Чтоб
одни трудились, обреченные на убогое существование, а другие пожинали
плоды чужого труда... Вот я и хочу помочь не Владимиру Зеноновичу и не
Николаю Григорьевичу, а, скажем, тому садовнику, который выращивал ваш
сад...
- Да-да! Вы ему помогите! Этот садовник вместе с другими такими же
спалил наш дом. Помогите, помогите ему! - взорвался Юра, несколько уязв-
ленный последней фразой.
- Ты должен его простить, - негромко сказал Кольцов, внимательно пог-
лядев на Юру.
- Простить?
- Да, простить. Они это сделали от гнева. Но поверь, они не злобные
люди.
- Мы им никогда ничего плохого не сделали.
- А хорошего?
Юра промолчал.
- Вот видишь, тоже ничего. Зато они - вам только хорошее делали. Вот
дом построили. Хороший, должно быть, дом. А сами жили ты знаешь где.
Хлеб вам растили. А сами голодали. И так из года в год... из века в
век... Несправедливо? Несправедливо. Вот они и озлобились. На папу твое-
го. На Владимира Зеноновича...
- И вы хотите...
- Хочу... как бы тебе объяснить... чтоб кто-то строил дом...
- Для кого?
- Для тебя, для меня, для всех. А кто-то ухаживал бы за садом...
- За чьим садом? - переспросил, внезапно успокаиваясь, Юра.
- Ну... сад тоже будет принадлежать всем, - популярно объяснял Павел
Андреевич - он был доволен, что Юра задает вопросы.
- А если я захочу иметь свой сад?
- Но он ведь и будет твой. И сад, и дом, и земля...
- Так не бывает.
- Да, так не было... И тогда, понимаешь, никто не будет ни на кого
злобу копить. Не из-за чего будет. То есть будут, конечно, люди друг на
друга обижаться... и обижать друг друга будут... - Здесь голос Кольцова
приобрел истинную силу - ведь он рассказывал о самом заветном. - Но при-
чины будут другие... мелкие... Ты вот полежи и подумай немного... может,
и поймешь того садовника, который спалил ваш дом. Поймешь и простишь.
Юра молчал. Даже при лунном свете была видна тоненькая, не детская
морщинка, появившаяся у него на лбу.
- И быть может, тогда поймешь и меня... Мне очень важно, чтобы ты ме-
ня понял... Я дорожу нашей дружбой.
- Я подумаю, Павел Андреевич, - задумчиво сказал Юра. - Я... постара-
юсь...
Он еще долго лежал с открытыми глазами. Ему предстояло решить тот
главный вопрос, - с кем быть? - который разрешала вся Россия, и он ду-
мал: "И Фролов хочет этого, и Семен Алексеевич. И сражаются они на сто-
роне красных, на стороне тех, кого я считал врагами... Если я останусь с
деникинцами, значит, буду против Павла Андреевича, против Фролова и Се-
мена Алексеевича. Но зато буду на стороне Ковалевского и Щукина..."
Юра склонил голову к Кольцову и тихо и сбивчиво заговорил:
- Я не все понимаю, Павел Андреевич!.. Но я не хочу быть со Щукиным и
с тем бандитом Мироном, из-за которого умерла моя мама... А он служит у
них. Я видел его в Киеве. А на днях видел здесь... со Щукиным... - Он
помолчал и добавил: - Я не хочу с ними... Я хочу с вами... Вы мне самый
близкий после папы... - и умолк, по-мальчишески сердито устыдившись сво-
его признания.
Кольцов прижал к себе Юрину голову.
- Мы - взрослые люди, Юра! И давно дружим! Я хочу получить от тебя
ответ на крайне важный вопрос не только для меня, - серьезно продолжал
Кольцов. - Я могу рассчитывать на твое молчание?.. Могу ничего не опа-
саться?..
- Да, - твердо сказал Юра. - Я обещаю!..
И они еще долго сидели рядом, молча, на Юриной кровати - взрослый,
живущий все время, как сжатая пружина, и мальчик, который хотел и мог
верить только сильному и правому. Кольцов первым прервал молчание, нег-
ромко попросил:
- Расскажи мне об этом человеке... о Мироне... подробно...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Кассу вокзала осаждала возбужденная, нетерпеливая толпа.
Обвешанные узлами и торбами мешочники, юркие, с чемоданами в руках,
потертые спекулянты, озлобленные солдаты со скатками на плечах совали в
окошко мятые деньги и умоляюще просили или грозно требовали билет. И
слышали в ответ бесстрастно-категоричное:
- Билетов нет и не будет!
Мирон Осадчий, с распаренным от спешки лицом, усердно работая локтя-
ми, с трудом протиснулся к кассе и с видом нагловатого превосходства
