приехавшие в Новозыбков на базар из близлежащих глухих деревень. Стоял в
очереди инвалид на деревяшке, в потрепанной одежде и засаленном малахае
на голове.
В окошечко заглянул пожилой красноармеец с рублеными чертами лица.
- Сергееву посмотри, товарищ.
Близорукий служащий почты, худой, небритый, с приклеенным к губе по-
гасшим окурком, ловко пролистал письма.
- Пишут, Сергеев!
Новое лицо. Круглое, румяное.
- Дубинский.
- Нет Дубинскому.
К окошку склонилось большое, грубое, заросшее рыжей щетиной лицо ин-
валида.
- Посмотри, браток, Пискареву, - попросил он хрипловатым ом, показы-
вая затрепанную бумажку, удостоверявшую личность.
- Пискареву? - переспросил служащий почты и стал перебирать письма. -
Вот! Есть! Пискареву Михаилу Васильевичу!
Инвалид, не читая, засунул письмо за свою хламиду и, припадая на де-
ревяшку, направился к себе домой, в ночлежку.
И только когда солнце склонилось на закатную половину, он потрепанной
сумкой в руках направился на базар.
Базар в Новозыбкове был скудный. На ларях, выстроившихся в ряд на
грязном пустыре, кое-где лежали кучки картофеля, лука, высились крынки
молока.
За одним из ларей шевелилась живописная куча тряпья. Это сгрудившиеся
беспризорники, время от времени переругиваясь, играли в карты.
Вот здесь, неподалеку от беспризорников, и расположился со своим не-
хитрым имуществом одноногий сапожник Михаил Васильевич Пискарев. Вынул
из сумки ящичек, разложил инструмент, благо сапожники в войну в большом
спросе. И действительно, едва он разложил на небольшом ящике свой
инструмент, как к нему подошла старуха с презрительно поджатыми губами,
так что казалось, что она заглотнула свои губы, подошла и протянула Пис-
кареву прохудившийся ботинок.
Отставив культяпку в сторону, Пискарев деловито и брезгливо осмотрел
ботинок, бросил хлесткий, оценивающий взгляд на старуху, принесшую его.
- Платить чем будешь? - сердито буркнул он, помахивая дырявым стару-
шечьим ботинком.
- Крашанками, милочек, крашанками, - успокоила сапожника старуха.
- Семь штук.
- Семь штук? - охнула старуха. - Креста на тебе нет.
- Твоя правда, бабка, - согласился сапожник и, отвернув край хламиды,
показал массивную жилистую шею. - Нету креста.
Ловко натянув на железную лапу ботинок, сапожник заложил между губ
целую горсть деревянных гвоздей.
Сапожничал он и впрямь споро и ловко. Сноровисто выхватывая левой ру-
кой изо рта гвозди, правой одним точным, почти не глядя, ударом молотка
вколачивал их в подметку.
Наконец он снял с лапы ботинок и протянул его старухе.
- До смерти не износишь, бабаня, - покровительственно сказал сапож-
ник.
Обиженно поджав губы, старуха отсчитала в темные корявые руки сапож-
ника семь штук яиц и, опустив ботинок в заваленную тряпьем кошелку,
отошла.
Старуха с кошелкой в руках медленно двинулась с базара. И тут же
чуть-чуть поодаль, сзади нее, пристроился один из беспризорников. Потом
беспризорник исчез, а за старухой пристроился пожилой чекист Сергеев.
Вечером Лацис вызвал Фролова, Сазонова, Сергеева и еще двух молодых
чекистов, занимающихся делом Пискарева - Николая Николаевича, - для док-
лада, а точнее сказать, для беседы. Он не Любил сухих формальных докла-
дов - они отдаляли людей друг от друга, мешали взаимопониманию, - нет,
он стремился сам глубоко закопаться в суть фактов и сделать свои выводы.
Усадив сотрудников на стулья и на своей походной железной кровати, он
спросил:
- Ну, что выяснили? Кто он такой, этот самый Пискарев?
Этот вопрос был) поручен Сазонову, он и начал обстоятельно рассказы-
вать первым:
- Михаил Васильевич Пискарев - бродячий сапожник...
- Проверили?
- Спросил местных жителей. Выезжал в близлежащие села. Точно - сапож-
ник.
- Причем хороший, - добавил Сергеев. - Я сам в прежние времена этим
баловался - детворе обувку чинил. Толк досконально понимаю. Он - настоя-
щий сапожник. На все сто! Я наблюдал, как он работает. Циркач, настоящий
циркач!
- Где живет? - спросил Лацис, прерывая неуместные восторги Сергеева,
восхищенного искусством Пискарева.
- В ночлежке, которая при базаре. Там ни с кем дружбу не водит. И во-
обще он такой... смурной, что ли... - подробно докладывал Сазонов.
- Когда появился в Новозыбкове?
- Недавно.
- Недавно: год назад? неделю? месяц?
- Виноват, - обезоруживающе улыбнулся Сазонов и четко доложил: - В
Новозыбков он приехал за четыре дня до перемещения сюда штаба армии.
Проверил по записям в ночлежке. До этого сапожничал в Киеве, на Сенном
базаре. Тоже проверил.
- Ни с кем не встречается? - спросил Лацис у Сергеева, которому было
поручено наблюдение за Пискаревым.
- Вроде нет. - И тут же поправился: - Нет, Мартин Янович. Следил за
каждым его шагом. Обувку, которую ремонтирует, тоже всю проверяем...
- Ночлежка - рынок, рынок - ночлежка. Двое суток с него не спускаем,
- зло сказал Фролов. - И все бесполезно.
- Странно, - задумчиво сказал Лацис. - В письме срочный вопрос...
- И все-таки я все больше начинаю думать, Мартин Янович, что это он
сам и есть Николай Николаевич, - держался своей версии Фролов.
- Допустим, - похоже, даже согласился Лацис и затем жесткой насмешли-
востью спросил: - А сведения такого масштаба - о дислокации наших войск
- и другие секретные даные - он что, на базаре покупает?
- Не знаю, - вздохнул Фролов. - Возможно, и покупает.
- У кого? - Лацис вдруг сорвался с места и стал жестко оговаривать
Фролову: - Вы все еще продолжаете надеяться легкую удачу и на счастливый
случай? Так вот, запомните! В нашей работе их не бывает!.. - И чтобы
все, что он сказал, выглядело просто выговором, Лацис тихо присел рядом
с Фроловым и тихо сказал: - Поймите, Петр Тимофеевич! При любом варианте
рядом с сапожником должен появиться еще один человек. Тот, который имеет
доступ к секретным штабным документам. Только надо смотреть в оба... На
это надо и себя и наших сотрудников настраивать. Нет, здесь где-то рыба
покрупней.
- Тут вот я одно обстоятельство приметил, - неожиданно решился вме-
шаться Сергеев. - Так, ничего особенного... Место переменил в тот день,
как письмо получил. То сидел возле у самих ворот, а теперь перебрался к
ларям, где овощами торгуют... Может, это он просто так, а может... мо-
жет, знак какой подает, ну чтоб на связь к нему выходили!
Лацис, Фролов и все остальные слушали Сергеева с нескончаемым интере-
сом. Что и говорить, глаз у Сергеева приметливый.
- Мартин Янович, ясно одно - он, этот самый сапожник, враг, - за-
пальчиво поднялся Сазонов. - Так?
- Ну так.
- Так может, взять его? Взять и за сутки-двое расколоть, как кедровый
орех.
- Враги разные бывают, - задумчиво и по-доброму сказал Лацис. - Иные
- как кедровые орехи, а иные - как чугунные ядра. Какая у нас с вами га-
рантия, что именно этот враг - как кедровый орех... Да и невыгодно нам
брать Пискарева сейчас. Пока мы с ним будем возиться, Николай Николаевич
все пойдет и уйдет. А нам ведь не столько Пискарев нужен, сколько он,
другой...
И снова, как и накануне, чекисты с неуклонной осторожностью дежурили
на базаре. Сапожник уже привык к соседству голодной компании беспризор-
ников, шумной, драчливой, словно воробьиная стая в первые весенние отте-
пели. Беспризорников тоже не удивило, что к ним прибилось еще несколько
таких же голодранцев в живописном рубище. Почти каждый день кто-то из
беспризорников покидал скудный Новозыбковский базар и отправлялся дальше
в поисках своего "Клондайка" и точно так же кто-то новый возникал в их
пестрой артели.
Привалившись друг к другу, несколько беспризорников сидели возле рун-
дука, совсем близко от Пискарева. А на рундуке сидел долговязый чумазый
парень в рваной кацавейке, на голове у него красовалась ермолка, похожая
на те, какие носят раввины. Ногами в рваных опорках он барабанил по пус-
тому рундуку. Ни Фролов, ни Лацис, ни даже родная мать не узнали бы в
этом беспризорнике Сазонова.
В полдень к сапожнику подошла полнощекая, осанистая женщина в отлива-
ющем темной синевой плюшевом жакете, извлекла из кошелки добротные ком-
составские сапоги и басистым, требовательным голосом произнесла:
- Набойки нужно прибить. Прибьешь, что ли?
Сапожник не спешил с ответом. Он неторопливо завернул в промасленную
тряпочку сало и остатки хлеба, засунул сверток в ящик и лишь после этого
бесстрастно взял из рук женщины сапоги. Долго и придирчиво - и так и
эдак - осматривал их, тщательно выстукивая подметку заскорузлым пальцем,
затем ровным, почти равнодушным голосом спросил:
- Платить чем будешь?
- Известно, деньгами. - Даже несколько возмутилась хозяйка сапог.
- Ну что ж. Тогда приходи завтра с утра. Заберешь, - все тем же ров-
ным, успокоительным голосом предложил сапожник.
- Но... больно долго что-то, - возразила женщина. - Не осерчал бы
постоялец - сапоги-то ему небось надобны.
- Постояльцу своему скажешь, что хорошие сапоги требуют хорошей рабо-
ты.
Беспризорному надоело барабанить ногами по ларю. Он ловко спрыгнул на
землю, сделал замысловатую фигуру на пятках и весело, с бесшабашным ви-
дом зашагал между ларями, что-то бойкое насвистывая себе под нос... Сза-
ди, в прорехи выпущенной напуском рубахи, видны были две острые грязные
лопатки.
- Ты куда, Сова? - сонно вскинулся второй беспризорник.
- А ну вас всех... Жрать охота... - не оборачиваясь, ответил тот, ко-
го назвали Совой, и, сокрушенно махнув рукой, смешался с околобазарной
толпой. А второй беспризорник снова задремал на солнцепеке.
Сазонов передал женщину Сергееву, а тот, проводив ее до самого дома,
исподволь, осторожно навел справки, кто она сама и кто ее постоялец. И
хотя соседи были испуганно-немногословны - постоялец в чинах, служит в
штабе армии, - все же их слов явствовало, что ведет он строгий, замкну-
тый образ жизни, ни с кем не водит знакомств, и все его боятся, а пуще
всех - хозяйка.
Все говорило о том, что человек это опытный и осторожный, что все
подступы к себе он перекрыл.
Теперь и Лацису, и Фролову, испытывающему неловкость за то, что пред-
ложил неверную версию, стало совершенно ясно, что это и есть таинствен-
ный Николай Николаевич. Ошибки не могло быть. Нужно только действовать
немедленно - такие люди, как этот, опасность чуют за версту. И все же
Лацис решил дождаться утра и получить в свои руки ту главную улику, без
которой допросы длились бы бесплодно несколько дней, несмотря на всю
очевидность собравшихся воедино фактов. Он был уверен, что получит ее,
эту неопровержимую улику,
На утро следующего дня женщина, как и было уговорено, забрала у Пис-
карева сапоги, и вскоре их уже осматривали у ее дома чекисты - Сергеев и
Сазонов. Сергеев запустил руку в голенище и, сосредоточенно хмуря брови,
прощупывал вершок за вершком каждую складку подкладки. Наконец его лицо
расплылось в удовлетворенной улыбке, будто он поймал в сапоге налима.
- Есть... Чего-то есть... - тихо выдохнул он, поглядывая то на Сазо-
нова, то на застывшую в благоговейном ужасе хозяйку.
Он вынул руку из голенища и сказал Сазонову: - Ножик дай.
Наблюдавшая за действиями Сергеева женщина испуганно зашептала, не
веря, что такое могло случиться с важным постояльцем:
- Господи, никак, резать будете?.. А что ж я постояльцу потом скажу?
Он у меня строгий.
Сергеев снова опустил руку с ножом в голенище и, орудуя им, утешил
вконец расстроенную женщину:
- Ты не бойсь... Теперь мы ему все сами скажем. Все как есть - и про
то, что было, и про то, что будет...
С этими словами он извлек из сапога сложенный во много раз бумажный
квадрат. Стал его разворачивать. Разгладил на руке, покачал головой.
- Вот ведь... это ж надо такое! - Сергеев поднял глаза на женщину. -
