Адольф Гитлер, она ничего этого заранее сказать не может, но - ребенок ро-
дился, уже свершился некий факт, а там уже как бог даст. Вот примерно та-
кие ощущения я испытываю.
Писал роман долго, очень долго... Я начал писать его в 1992 г., то ли
в январе, то ли в феврале, точно не помню. Окончил вот в начале августа
1994 г. Это сколько? Больше двух лет.
БЕРЕЖНОЙ: То есть, насколько я понял, это фантастика в духе поздних
Стругацких? Концентрированная, реалистическая, без иных миров, а что-ни-
будь в духе реалистической части "Отягощенных злом".
СТРУГАЦКИЙ: Да, это на мой взгляд, классический фантастический реа-
лизм, как я себе его представляю или реалистическая фантастика, если вам
будет угодно. То есть, это по сути дела, реалистическая повесть, пронизан-
ная фантастическими элементами.
БЕРЕЖНОЙ: Нельзя конкретнее хотя бы тему назвать? Или намеком опреде-
лить какие-то границы фантастичности, реалистичности - в чем именно они
заключаются? И вообще рассказать о романе более конкретно, чем вы сделали
это?
СТРУГАЦКИЙ: Дорогой Сережа, давайте поступим таким образом. Когда ро-
ман выйдет, мы встретимся с вами и вы мне зададите вопросы, которые касают-
ся романа имярек под названием таким-то, который вот вышел в журнале "Звез-
да". Что я думаю по поводу этого романа, как читатель? И мы тогда сможем
затронуть многие вопросы, которые вас интересуют. Одновременно будет соблю-
дена и форма и не пострадает содержание.
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, насколько я вас знаю, то это соблюдение
псевдонима вы сможете выдержать только до следующего "Интерпресскона", по-
тому что роман наверняка пойдет в номинации на "Бронзовую Улитку", а само-
му себе вы ее давать не будете.
СТРУГАЦКИЙ: Вы знаете, Сережа, это кажущийся казус, потому что труд-
ность возникнет только в том случае, если, по-моему мнению, этот роман ока-
жется действительно лучшим за год.
БЕРЕЖНОЙ: Ну, вообще хорошее положение... Может появиться что-то луч-
шее?
СТРУГАЦКИЙ: Если кто-то, по-моему мнению, напишет более сильное произ-
ведение, я не дрогнувшей рукой дам премию ему...
НИКОЛАЕВ: Мне кажется, что нельзя вставлять ваш роман в список, ведь
вы единственный член жюри... Дабы не подвергать вас никаким возможным упре-
кам, даже чтобы повода не подавать...
СТРУГАЦКИЙ: Ни в коем случае МОЙ роман вставлять нельзя, но роман Ива-
нова, Петрова, Водкина почему же же не вставить в список?
НИКОЛАЕВ: Нет, Борис Натанович, я тут какое-то несоответствие четко
вижу. Если это ваш роман, то вы не должны его оценивать. Даже если он под
псевдонимом.
СТРУГАЦКИЙ: Как вы хороши! Значит, роман, написанный Аркадием Натано-
вичем под псевдонимом, можно было вставлять в список?
НИКОЛАЕВ: Да, конечно. А вас спрашивали между прочим. Потому что у нас
были списки одни - и по "Бронзовой улитке" и по "Интерпресскону". Теперь по
спискам для "Интерпресскона" ваш роман под каким бы то ни было псевдонимом
наверняка будет вставлен, к сожалению я еще не читал романа чтобы быть аб-
солютно уверенным. А вот в номинации по "Бронзовой улитке" ваш роман прос-
то не должен вставляться. Потому что для автора свой роман самый лучший без
всяких вариантов, всегда.
СТРУГАЦКИЙ: Это глубокое заблуждение.
НИКОЛАЕВ: Для настоящего Автора, мне кажется, так должно быть всегда,
и только так.
СТРУГАЦКИЙ: Вы ошибаетесь, Андрей.
НИКОЛАЕВ: Я не ошибаюсь, и вы это подтвердили на прошлом "Интерпрес-
сконе". Свое оно всегда лучше, чем чужое. Объективно так. Лучше.
СТРУГАЦКИЙ: Не правда. Я никогда так не говорил, просто потому что я
не мог этого говорить. Это неправда.
НИКОЛАЕВ: Я не говорю, что вы это говорили.
СТРУГАЦКИЙ: Вы сказали, что я это подтвердил. Я не подтвердил этого.
НИКОЛАЕВ: Вы подтвердили не словами, а поступками.
СТРУГАЦКИЙ: Какими?
НИКОЛАЕВ: Да тем, что не дали премию самому себе. Сказали, что по-
весть Ярославцева лучше остальных повестей в номинациях. Конечно же лучше -
для вас.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я видимо не ясно выразился. Я попытаюсь выразится
ясно. Может быть еще кто-то понял меня так же неверно, как и вы. Я отказал-
ся давать награду Ярославцеву, не только потому, что как бы кровно заинте-
ресован в этой вещи, не потому, что эта вещь на столько-то процентов моя, а
на столько-то - Аркадия Натановича, а потому что она оказалась лучшей. Она
оказалась лучшей в том списке, который вы представили. Поймите, что если бы
там были "Омон-Ра" или "Послание к коринфянам" я бы спокойно дал "Улитку"
одному из этих произведений.
НИКОЛАЕВ: Вы уверены?
СТРУГАЦКИЙ: На сто процентов. Здесь для меня нет никакой проблемы. Ва-
ше представление о том, что всякий нормальный автор считает свое произведе-
ние лучше всех других, есть просто заблуждение.
НИКОЛАЕВ: Не всех других вообще в мировой литературе. А в данном теку-
щем моменте среди определенного круга авторов, безусловно...
СТРУГАЦКИЙ: Совершенно необязательно.
НИКОЛАЕВ: А для чего тогда писать, если ты не хочешь написать лучше
других?
СТРУГАЦКИЙ: Не правильно поставлен вопрос. Не "для чего?", вы можете
спросить, а "почему?". Я отвечу. Потому что лучше не получается. Я и рад бы
написать лучше, но не получается. Ну не могу я написать лучше Рыбакова. Что
мне остается теперь делать: застрелиться, повеситься?
НИКОЛАЕВ: Стараться написать лучше.
СТРУГАЦКИЙ: Обязательно надо стараться. Данный роман не получился луч-
ше, надо делать новые попытки.
НИКОЛАЕВ: А если сам автор доволен своим романом, ведь автор в
большинстве случаев доволен своим произведением, то тогда наверняка счи-
тает, что написал лучше остальных. Вот, например, можно сравнивать "Монахи
под Луной" и "Гравилет Цесаревича"... Так вот для Столярова "Монахи..." од-
нозначно лучше, чем "Гравилет...", а для Рыбакова - наоборот. И взять лю-
бых равных авторов, каждый свое произведение будет считать лучшим.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей! Во-первых вы говорите от имени Рыбакова и Столяро-
ва, что неверно.
НИКОЛАЕВ: Я образно сказал. Я мог сказать: писатели X и Y...
СТРУГАЦКИЙ: И это неверно. Вы просто думаете, что если кто-то вымучил
роман или повесть, то он считает это лучше всего, что по крайней мере напи-
сано было в обозримое время. Это неправильно. Ведь, если я больше всех на
свете люблю своего сына, то это ведь не означает, что я считаю его лучше
всех остальных молодых людей его возраста, которые меня окружают. Вовсе
нет, хотя люблю я его больше всех. Вы не чувствуете сходства?
НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, я уже думал на эту тему. Да, вот, мои дети
очень красивы и для меня, подчеркиваю - для меня, они всегда будут лучше. И
если передо мной поставят десять мальчиков и нужно будет дать приз моего
имени самому лучшему, то как вы думаете кому я его дам? И тут тоже самое,
ставят десять лучших мальчиков, десять произведений. И просят вручить пре-
мию самому лучшему...
СТРУГАЦКИЙ: Да неправильно вы ставите вопрос. Если перед вами поста-
вят десять мальчиков и скажут вручить приз самому любимому, то тогда вы,
конечно, должны его дать своему сыну, но если вы должны дать приз самому
лучшему...
НИКОЛАЕВ: Все равно...
БЕРЕЖНОЙ: Всех мальчиков нужно согнать в Гамбургский трактир, чтобы
они там пороли друг друга...
СТРУГАЦКИЙ: Я здесь с Андреем не согласен, хотя наверное, такая точка
зрения тоже имеет право на существование. Но, я думаю, что свое произведе-
ние может быть самым любимым и в то же время автор прекрасно понимает, что
Иванов написал роман более элегантный, а Петров написал роман более увлека-
тельный, а Семенов написал роман более свежий по идее. Хотя самым любимым,
самым выношенным, самым мучительно-любимым конечно является свой роман.
Одно другому абсолютно не противоречит.
НИКОЛАЕВ: Все равно мне кажется, хотя я уже не член номинационной ко-
миссии, что все-таки не стоит ваш роман, под псевдонимом или нет, включать
в список на премию, где вы единственный судья.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, вот это как раз решает номинационная комиссия. Я
могу сказать, что если она не сочтет необходимым вставить этот роман в спи-
сок, я, хотя и обладаю таким правом, вставлять его, конечно не буду. Но,
если эта номинационная комиссия сочтет необходимым вставить, я буду оцени-
вать этот роман точно так же как остальные. Совершенно объективно. И хотя
этот роман будет самым моим любимым, это не означает, что я сочту его са-
мым лучшим. Если я не сочту его самым лучшим, тогда никаких проблем не бу-
дет...
НИКОЛАЕВ: А если сочтете?
СТРУГАЦКИЙ: Вот если сочту, тогда я так и скажу, точно также как в
случае с Ярославцевым. Скажу: "Ребята, к сожалению самым лучшим среди тех,
которые были поданы в списке, мне показался вот этот роман, но ему я дать
премию не могу по этическим соображениям." Вот и все.
НИКОЛАЕВ: Борис Натанович, но отказ давать премию - это, по сути, вру-
чение премии. Премию "Бронзовая Улитка" за 1993 год по номинации "повести"
получил Ярославцев. Хотя номинально вы ее ему не дали, и сама статуэтка ос-
талась у оргкомитета, но все это восприняли именно так. Все, свершился факт
и никак иначе. Я вам предлагаю такой вариант: вот идут списки по "Интер-
пресскону" и по "Улитке", так вот список, который предоставляется вам иден-
тичен, кроме одного пункта - в него не вставлен роман Стругацкого.
СТРУГАЦКИЙ: Андрей, я ничего против такого варианта не имею. Пожалуй-
ста. Я свое отношение к этой проблеме, по-моему, исчерпывающе изложил.
БЕРЕЖНОЙ: Борис Натанович, вы не вполне последовательны. Если уж стро-
го хранить тайну псевдонима, то тогда не надо было говорить, что в десятом
номере "Звезды" выходит ваш роман. Мы же увидим...
СТРУГАЦКИЙ: Вы знаете, обещают в журнале одно, а получается совсем
другое. Если появится необходимость формально отболтаться, то формально от-
болтаться можно будет всегда. Сережа, как вам объяснить ситуацию? Я не рас-
крываю псевдоним, не потому что хочу действительно скрыть свое авторство. Я
это делаю из соображений этических. Нет такого писателя Борис Стругацкий,
нету. Писатель есть Аркадий и Борис Стругацкие, есть такой вот писатель. К
сожалению, он больше не пишет. Писатель Борис Стругацкий не существует так
же, как не существует писатель Аркадий Стругацкий. Есть переводчик А.Стру-
гацкий, есть публицист А.Стругацкий, есть эссеист А.Стругацкий, но писате-
ля А.Стругацкого нет, есть писатель С.Ярославцев. Это наша договоренность,
которой уже, наверное, тридцать лет. Я не хочу эту договоренность нарушать.
Я понимаю, что она давно уже потеряла смысл, который имела, когда мы оба
были живы и когда нам было чрезвычайно важно выступать в едином строю,
всегда вместе. Сейчас это как бы соблюдение некой формальности. Так вот
пусть эта формальность соблюдается. В нашей жизни ведь много формальностей,
которые мы соблюдаем, не потому что они рациональны, необходимы, просто мы
испытываем некую потребность в этом. Встречаясь с негодяем вы говорите ему:
"Здравствуйте". Хотя на самом деле вовсе не здоровья вы ему желаете, а чтоб
он поскорее сдох, и мучительной смертью. Но соблюдая формальность вы гово-
рите ему: "Здравствуйте", то есть: "Будьте здоровы". Очень много таких фор-
мальностей, я взял пример, лежащий на поверхности.
БЕРЕЖНОЙ. Борис Натанович, вы приняли решение сохранить тайну псевдо-
нима, в такой же степени, в которой сохранялся псевдоним "С.Ярославцев" до
того, как скончался Аркадий Натанович. Не кажется ли вам, что это решение
вступит в жесткое противоречие с интересами издателей, которые будут этот
роман публиковать?
СТРУГАЦКИЙ: Безусловно. Я уже имел честь обсуждать эту проблему с нес-
колькими интервьюерами. И помнится, самое умное, что я сказал по этому по-
воду, звучало примерно так: "Это даже интересно". Вот посмотрим, кто из из-
