сможет приехать на вручение Беляевской премии. Рассказывал об
"Аэлите". Строил планы. А теперь сидим мы с Володей Михайловым - и
вдруг звонок. "Виталий Иванович умер". Может, потому что своими глаза-
ми не видел - отказываюсь верить до сих пор. Что-то протестует внутри.
Не может и не хочет принять. Хотя умом и понимаю: факт. Непреложный и
неотменяемый. Какая там, к черту, расширяющаяся вселенная - сжимающая-
ся она. И с каждым разом - все больнее.
Друг о друге мы узнали тридцать с лишним лет назад. Не помню точно,
какой это был год - кажется, шестьдесят второй. "Уральский следопыт"
объявил тогда конкурс на лучший фантастический рассказ, и я решил рис-
кнуть. Написано было немного, да и посмотреть сейчас - сплошное дет-
ство: повесть - фантастико-историческая - об инках и несколько расска-
зов. И вот последний из них и послал. А Виталию - он не работал еще в
те поры в "Следопыте", даже не помышлял об этом, а сам грешил помалу
фантастикой, даже рассказ один опубликовал - поручили написать обзор
по итогам конкурса. И моему рассказу, оставшемуся, разумеется, неопуб-
ликованным (да и не стоил он того!) Виталий посвятил в своем обзоре
абзац. Чем-то ему неумелый этот опус приглянулся-таки. А потом, в шес-
тьдесят восьмом уже, встретились впервые, превратив заочное знаком-
ство в личное. Встретились здесь, в Питере, у меня дома, и проговори-
ли весь вечер и полночи, и было выпито немало кофе и не только кофе
(хотя кофе, все-таки, больше - по этой части Виталик уже тогда не знал
себе равных); и как-то сразу возникла взаимная симпатия, которая по-
том, годами, превращалась в переписке - встречи-то редки были, всю
жизнь так! - сперва в приятельство, а потом и в дружбу. Встречи! Да за
все время, если вести отсчет с шестьдесят восьмого, месяцев семь-во-
семь с трудом наберется - и это за четверть-то века... И месяц из них
- на том, первом, семьдесят шестого года Всесоюзном семинаре молодых
фантастов и приключенцев в Москве, в общаге Литинститута на проспекте
Добролюбова, где мы с Виталиком положили начало традиции, с тех пор
неукоснительно соблюдавшейся - на всех конвентах, семинарах, совеща-
ниях и так далее, куда мы попадали оба, селиться в одном номере (или,
если номера оказывались, по счастью, одноместными - рядом). Правда, в
тот раз Виталику здорово не подфартило: язва желудка, как ни пытался
заглушить ее, проклятую, поглощая фантастические порции мороженого,
все-таки привела его к Склифасовскому, и, возвращаясь в Питер, я оста-
вил его там. Больше того: увлеченный делами, даже не успел заехать
попрощаться - и потом много лет казнил себя за это, хотя сам Виталик
ни разу мне того лыка в строку не поставил...
А по другой традиции, ежегодно приезжая в Питер, Виталик всякий раз
останавливался у меня. И тогда начинался пир общения - на любые темы,
как правило, отнюдь не всухую да не натощак, но главным явством всег-
да были именно беседы: о литературе и о фантастике в частности, о фи-
лософии и психологии, политике и любви...
Кстати, о любви. Несовременный он человек, Виталий. К счастью. Ни-
когда не забуду одной его фразы: "Фантастика - самая целомудренная ли-
тература". Не всегда это, может, справедливо (не о Вилли Коне говорю -
и та НФ, что настоящая литература, отнюдь не всегда является пуритан-
ской). Но ведь и целомудрие - не привилегия евнухов и импотентов: да-
же самые пылкие любовные сцены можно писать воистину целомудренно - на
том и проверяется подлинный писательский талант. И вот что любопытно:
Виталик, человек мягчайший, образец толерантности, умница и врожден-
ный интеллигент, в этих вопросах умел проявлять удивительную твер-
дость. И когда готовил к публикации мой "Майский день" (так в "Следо-
пыте" и не появившийся, но в том не наша с ним вина), заставил-таки
меня убрать один фрагмент; потом его трижды выкидывали и в "Детгизе",
и в "Молодой гвардии", но если там я на редакторов злился, всякий раз
напоминая мееровские слова, оброненные как-то во время работы над "Ле-
тающими кочевниками": "Для "Костра", а не для кастратов!" - то на Ви-
талия обижаться мне и в голову не приходило. И не по дружбе, а потому,
что свои редакторские требования он умел всегда сформировать столь
тактично - если даже и не принимал их в душе, то уж горечи никакой не
оставалось. И вообще, редактором он был, что называется, милостью Бо-
жией.
Редакторское племя делится на три клана: таланты, активисты и лен-
тяи. Последние - самые безобидные, ибо никогда ни во что не вмешивают-
ся, но и проку с них нет, хотя из зол и являют они собой меньшее.
Страшен активист, который вмешивается во все подряд, перекрашивает
брюнеток в блондинок, потому что они ему больше нравятся, перекраи-
вает фразы на свой вкус - словом, избави Бог! Виталик был талантом. Он
находил автора и произведение. И потом уже не трогал без нужды. За все
мои "следопытовские" публикации он единственный раз позволил себе из-
менить в рассказе одно слово - и я ему благодарен за это до сих пор,
настолько точнее и емче стала фраза... Но все-таки двух-трех редакто-
ров такого класса я за свою жизнь встречал. Феномен же Бугрова - уни-
кален. Потому что этот литсотрудник провинциального журнала (заведу-
щим отделом и членом редколлегии он стал ох как поздно!) был нашим
отечественным Кемпбеллом-младшим; понятия Бугров и фантастика для на-
шего поколения стали неразделимы. Объективно: автор чуть ли не един-
ственного опубликованного рассказа; редактор, ведущий отдел фантасти-
ки в региональном юношеском журнале; библиограф, частично в одиночку,
частично вместе с Игорем Халымбаджой составивший лучшую на сегодня
библиографию отечественной НФ; критик, выпустивший две книги - "В
поисках завтрашнего дня" и "Тысяча ликов мечты"; наконец, составитель
многих сборников - последняя его работа, шеститомник Александра Грина,
стоит сейчас передо мной... Много это? Мало? Не берусь судить. Но Буг-
ров-то не только все это. Бугров - это эпоха. Это - призвание. Пред-
ставить себе не могу, какой была бы наша фантастика, лишись она этого
тихого, неприметного на первый взгляд человека. И это отнюдь не преу-
величение: Виталик был не единственным, разумеется, но одним из очень
и очень немногих китов, державших на своих спинах мир отечественной
НФ. И так - четверть века кряду.
Но не о том сейчас речь. Даст Бог, напишу еще о нем когда-нибудь
статью - и не для того лишь, чтобы сквитаться за предисловие к послед-
ней моей книге, а потому что роль Бугрова в истории нашей НФ и впрямь
нуждается в серьезном и пространном разговоре. И таком, что не под си-
лу кому-нибудь одному. И еще не для того, чтобы сказать в его адрес
все те добрые слова, что не успел (и всегда так бывает!) произнести
при его жизни. Именно не успел, а не забыл: слишком редко встречались,
слишком обо многом хотелось поговорить при каждой встрече, не до са-
мих себя было, об этом - все вскользь, вскользь... Хотя сказать все
равно хочется - и непременно скажу, хоть и страшно зарекаться: вот и
Виталик многое еще собирался сказать. Как там, в классике: не то пло-
хо, что человек смертен, а что он внезапно смертен...
И вот - умер. Уснул - и не проснулся. И, говорят, так и продолжал
улыбаться, никогда уже не узнать - чему.
Не знаю, правда ли, что такая смерть дается лишь праведникам.
Во-первых, никогда я не был человеком религиозным, чтобы толковать о
таком всерьез, да и Виталик к праведникам отнюдь не относился. Греш-
ным он был, слава Богу - и выпить любил, и соленым словцом в мужском
кругу не брезговал, и... Да что там говорить, нормальный живой человек.
И все-таки есть одно слово из того же ряда, что святые и праведники.
Подвижник.
И если бы мне предложили определить Виталика всего двумя словами,
более точного выражения, чем "незаметный подвижник" мне было бы не
сыскать.
И свидетелем его подвигу - все мое поколение нашей НФ. А сама она,
фантастика наша, такая, какая есть - в немалой мере итог и результат
его подвига.
Помню, на "Аэлите" девяносто второго мы смеялись - уж переименовы-
вать Свердловск, так в Екатеринбугр, да и журнал пора бы уже перекрес-
тить в "Бугральский следопыт"... а Виталик отмахивался, улыбался ти-
хонько да прикладывался втихую - чтобы жена не засекла - к рюмке. И
вот теперь только понимаю: никогда уже не будет того "Следопыта", ко-
торый моя alma mater - действительно был он "Бугральский". И в Екате-
ринбург, ехать страшно - другой это уже город. И не такой родной.
И все-таки...
И все-таки пока мы есть (кто знает, что после нас будет и как?) -
есть и тот "Следопыт". И Виталий есть. И все остальные. Надо просто
еще раз перебрать четки. И не бояться боли. Потому что боль - она и
есть жизнь. Которая пока продолжается.
Андрей ЧЕРТКОВ
ПАМЯТИ РЕДАКТОРА
Умер Виталий Иванович Бугров... Что еще добавить, чтобы передать
всю тяжесть этих слов? Потому, что умер человек, которого я бесконеч-
но уважаю, которого люблю, который во многом сделал меня таким, каков
я есть. За последние несколько лет это уже второй раз, когда я почув-
ствовал _это_ - проклятое давление времени, ставящее нас перед очевид-
ным, но от того не менее ненавистным фактом: кончилась целая эпоха.
_советская_ фантастика умерла.
_Аркадий Натанович Стругацкий..._ Братья Стругацкие всегда были для
меня больше чем писатели - они научили меня мыслить, помогли на всю
жизнь определиться со своими симпатиями и антипатиями, дали какие-то
ориентиры на будущее, показали, как надо жить в этом мире, пусть даже
он и не лучший из миров.
_Виталий Иванович Бугров..._Виталий Иванович помог мне найти свою
среду обитания - среди тех людей, которые мне приятны и интересны - и
не только потому, что они, как и я, любят фантастику.
Только не надо мне говорить о каких-то там табелях о рангах. С не-
которых пор они мне не очень-то интересны. К тому же, считал и считаю:
работа редактора хотя и менее заметна, но не менее важная, нужная,
сложная и творческая, чем работа писателя. В фантастике особенно - на
Западе целые литературные эпохи и направления названы не именами писа-
телей, но именами редакторов. И это, наверное, справедливо.
Как редактора Виталия Ивановича я, по-видимому, открыл для себя
(сам того еще не подозревая) где-то в середине 70-х - когда впервые
обратил внимание на "Уральский следопыт". Во всяком случае, в первый
раз этот журнал я выписал в 1976 году - и с тех пор выписывал его ре-
гулярно. Впрочем, поначалу я воспринял Виталия Ивановича скорее не как
редактора, а как любителя и знатока фантастики - его ежегодные викто-
рины и различные статьи о фантастике, подверстанные к рассказам и по-
вестям, быстро дали мне ощущение, что за человек их делает. В любом
случае, "Следопыт" в ту пору (да и много позже) был единственным мес-
том, где можно было найти подобные материалы. А потом Виталий Ивано-
вич начал потихоньку стимулировать новую волну в развитии советского
фэндома - статьями, публикациями писем, а затем и организацией "Аэли-
ты" - первого и до недавних пор самого главного праздника фантастики в
нашей стране. И я счастлив, что в той волне нашлось место и для меня,
и для моих друзей, из которых, увы, кое-кого тоже уже нет с нами.
Если говорить о личном знакомстве с Виталием Ивановичем, то оно
произошло много позже - в октябре 1983 года. Ростовские фэны во главе
с Мишей Якубовским организовали конвенцию, одну из первых в стране -
местные власти ее запретили, однако фэны все равно съехались, пусть и
не в том количестве, какое предполагалось. А из профессионалов приеха-
ли только двое - Виталий Иванович и Павел Амнуэль. И эта первая встре-
ча, наверное, так и останется для меня одним из самых приятных воспо-
