Вот в тот-то миг, когда он пропадает
За поворотом с поднятой рукой,
Тоска ему на сердце упадает
И мрак в глаза. И сердце мне рукой
Холодной одиночество сжимает,
И там, где я нечаянно рукой
Доски касалась, -- вдруг он припадает
Губами и -- я знаю -- пропадает.
* * *
19 мая 1941
Николушка! Писала ведь уже,
Что я на демонстрацию ходила
И было распрекрасно на душе.
За нами все правительство следило --
Все в точности, как нынче на клише.
Тов. Сталин тоже был -- в усах бродила
Усталая усмешка -- но в себе
Он все такой же, как и при тебе.
Теперь по поводу все заявленья --
Не надо беллетристики, мой друг!
Пиши по существу опроверженья
Всех обвиняющих тебя потуг,
Их гордое, прямое отверженье.
Не надобно описывать всех мук,
Как то ты делал раньше -- сил убудет,
А мук равно читать никто не будет.
А только основное и возьмут.
Я тоже над черновичком тут маюсь --
Как думаешь -- и от меня возьмут?
Я от себя ведь тоже -- попытаюсь?
Меня -- уверена я -- не возьмут,
А я ради тебя и постараюсь.
Я хлопотать хочу, а не бросать.
Ответь мне сразу -- стоит мне писать?
* * *
25 ноября 1941
...за это время в ' 920-м
Я вышла замуж. Он был военком.
По всяким кочевали с ним пенатам:
Омск, Крым, Чернигов. А в 26-м,
27, 28--30-м
В Москве я проживала, быв при том --
На основанье знаний, убеждений --
Зав воспитательных учереждений.
Затем -- Коломна, Райпотребсоюз --
Я выступаю здесь экономистом,
Затем -- Лопасня, Венюки -- тружусь
На ниве Наробраза -- методистом.
Затем, сознаться в этом не боюсь,
Помбух уж я, свожу баланс с юристом --
Т.е. баланс свожу -- юрист меж скоб --
В конторе ПЛОДООВОЩИ ЛенОП.
А в 35-м нервами снедужа,
Я весь 36-й, 37-й
Жила на иждивении б/мужа,
Уехавшего с новою женой
В Монголию. В 37-м вновь мужа
Туда же шлют, и едет он со мной.
В Монголии я собираюсь с духом
И в ГОСТОРГОБЩЕСТВЕ сижу помбухом.
В 39-м не работаю,
Опять живу на иждивеньи мужа:
В июне месяце я узнаю,
Что у него жена и дочь, к тому же.
Прошу освободить площадь мою,
Не говорим и держимся с ним вчуже.
26-го августа ушел
На службу он и больше не пришел.
И в тот же день -- в час с чем-то будет допуск --
Явились двое из НКВД
И предъявили мне мандат на обыск
Его вещей, предметов и т. д.,
Обмолвившись, что мне возможен допуск
К любой работе, хоть в КВЖД,
Что всякий даже взять меня обязан
И что мужнин арест со мной не связан.
Я, по образованью, педагог
И вот преподавать пойти решилась,
Но связки слабые -- мой давний рок,
И горла в три недели я лишилась.
А тут со мною в Хлебном бок-о-бок
В Райплане вдруг вакансия открылась,
И там без оформленья, а в азарт,
Служила я три месяца по март, --
На счетной, хоть и временной, работе.
Я исполнительна, честна, точна --
Ошибок я не допускаю в счете,
И, с высшими, и с низшими ровна --
И это подтвердят все на работе.
Что до Н.М. -- ему я не жена:
Он муж той женщины, кем он одолжен
Ребенком, коего растить он должен.
* * *
3 октября 1942
...вот что о вас он пишет: "Леля зря
Не выезжает, так как будет сложно
В той ситуации, что с октября
В ее районе, кажется, возможна".
Вы, Лелечка, неправы, говоря,
Что все всегда я путала безбожно --
Действительно, вас Нюра на Урал
К себе зовет, коль подойдет аврал.
Возможен и приезд в Москву, но дело
С пропиской здесь неважно обстоит,
А без прописки хлебного надела
Вы не получите, а общепит
Без карточек -- весьма худое дело,
У нас запасов нет, никто не сыт,
Мы и самих себя не обеспечим,
И поддержать двоих вас будет нечем.
На рынке цены не про наш карман:
Хлеб черный сто рублей, картофель сорок,
По сорок молоко -- обрат, обман,
Сливмасло 800 руб., сахар дорог.
У тов. Курындина теперь роман
С Саратовом, и он без оговорок
Готов везти в Москву вас на себе --
Думайте сами о своей судьбе.
Всех наркоматы вызывают сольно,
И с вызовом вписаться к нам пустяк,
Но кто в Москву приехал самовольно --
Живут без карточек и кое-как
И за год так дойдут, что видеть больно,
А малое заболеванье -- так
И умирают без причин и следствий.
Зимой ждем голода и прочих бедствий.
Мрем словно мухи, трудим как волы,
Ежевечерне топливо сгружаем,
Всем наплевать, что силы в нас хилы,
Жизнь человеческая нуль, когда им
И миллионы на фронтах -- малы.
Решайте сами -- мы не понукаем --
Покончим ли со страхом и тугой --
Уехавши из города в другой?
Куда же ехать? И до куда ехать?
Минуем голода ли и руин
В Москве и Курске, да на Колыме хоть?
У Вали комната, но нет дровин.
А с холодом овладевает нехоть,
И неотложных множество причин
Является к нам при таком куверте,
Чтоб преподать нас немощи и смерти.
Как от уюта вам искать приют,
Я посоветую? Терпеть в дороге,
Бежать от голода сюда и тут
И страх, и голод обрести в итоге.
А люди... не заметят и пройдут,
От них не следует нам ждать подмоги:
Сердца нуждою ожесточены --
Итак, вы, следственно, решать вольны.
Конечно, ужас впереди немалый.
Поговори с Курындиным, как он
Тебя в совхоз устроит прилежалый --
Тогда, конечно, ехать с ним резон:
Тебя пропишут под Москвой, пожалуй.
Покамест с нами поживет Антон --
Курындин лично знает всех начпродов,
Он ведает хозяйствами заводов.
Он повезет в Москву в вагонах скот,
Взять скарб ваш ничего ему не стоит,
В совхозах жизнь наладится вот-вот,
Саратов нынче очень беспокоит --
Его черед, должно быть, подойдет.
Отъезд же ваш родителей расстроит,
Забросив их на гибель. Может быть --
Их тоже следовало б сговорить?
* * *
24 апреля 1943
Живем мы так же. В воздухе теплеет.
Себя в порядок стали приводить.
Все чистим, моем. Газ на кухне тлеет,
И можем постирать, себя помыть.
Близ бань хвосты, народ в них не редеет,
А в ванной нашей трубы все забить
Пришлось, поскольку в сильные морозы
Вода коленца распустила в розы.
С весной растет желание поесть --
И стали прикупать немного хлеба
По рыночным ценам -- пришлось известь
На это тряпки -- такова потреба,
А доживем до лучших дней? -- Бог весть!
* * *
26 мая 1943
Письмо твое -- как солнышко, как небо
Весеннее, как травушка полей --
Я получила. И 600 рублей.
Спасибо. Но прошу тебя -- не надо,
Не присылай! Я продаю с себя --
И в этом есть, пусть слабая, отрада.
И точно, верь мне, прихожу в себя...
А эти деньги... граммы рафинада...
600 грамм масла... Не лишай себя
Необходимого. Продам. Мне просто.
Тем более, что все мне -- больше роста.
О чем ты там начальство попросил?
Все эти хлопоты по мне напрасны --
Не надо тратить понапрасно сил --
Ведь мы живем покамест безопасны,
Опеки ж над собой, по мере сил,
Я не терпела никогда -- согласны
Еще терпеть ее от близких бы,
А от чужих мы не возьмем хлебы.
До просьб не унижайся ты николи
И ради гибнущих нас -- не проси,
Имей довольно принципа и воли
И высоко достоинство неси,
Останься человеком и в недоле,
А лбом дверей, пожалуй, не сноси --
И смысла никакого нет, и ранишь
Мне сердце тем, что воздух лбом таранишь.
Что до Москвы -- то город наш большой,
В нем люди разные и мыслят разно:
Одни гуляют и живут душой,
Другие трудятся однообразно,
Рабочий день у них всегда большой
И с выходными тоже несуразно.
Кто не работает -- тот сыт, одет,
Не устает и ездит на балет.
Я ж ничего не вижу и не знаю,
И времени свободного нейму,
По выходным землицу ковыряю
И к осени на трудодень возьму
Немного овощей. А что читаю --
Читаю мало -- иногда возьму
С собою в очередь какую книжу,
Но быстро устаю и плохо вижу.
* * *
25 сентября 1943
Устала! И хотела б отдохнуть --
Не все ж трудиться -- я ведь не машина.
Ешь только, чтобы в зуб ногой толкнуть.
Слабеет, разрушается Ирина
И хочет прежние года вернуть,
Что прожиты с чужого, видно, чина,
По сказанному смыслу, при худом
Вмешательстве, сторонним мне умом.
Жизнь вспоминается, и хочешь плакать --
Так жутко искалечена она.
На всем серятина и одинакоть,
И много лет назад жизнь вручена
Тому, кто сам был сер, как эта слякоть,
Кто и не знал, какая мне цена,
И мною торговал, и без разбору
Мной помыкал с любой, какая впору.
И вот теперь я остаюсь одна,
И горечь прошлого меня обстала,
И с настоящим я разрешена.
Где будущее? -- жду его устало,
Не понимая, для чего должна.
И так вчера из ящика достала
Листок от липы и прочла у лип:
"Ваш муж Максимов, капитан, погиб".
Всю ночь по улице бродила вьюга,
Порывы ветра были так сильны,
Что даже стекла плакали с испуга
И двери хлопали, возмущены.
Вокруг ходила ходуном округа,
И стены двухметровой толщины,
Не озаботясь, пропускали воздух --
Так мрак сочится сквозь стекло при звездах.
Всю нашу дверь издергало струей,
И комната, гранича с коридором,
Была в нем только утлою ладьей,
Высасываемой в ветра простором.
Носились поверху -- Бог им судьей --
Там крыша с вороном, тут дверь с запором.
В ночь на двадцать четвертое число
Мне злую весть к порогу намело.
Погиб Н.М. Пал смертью... смертью храбрых.
Спасая родину. Вот две строки!
И скачут в песьих головах при швабрах
Убийцы счастья моего -- легки
На поминанье... Он пал смертью храбрых.
Он пал... не сволочи... не пошляки...
Мой муж. Н.М.Максимов. Мой Максимыч!
Опомнись же! Вернись домой, Максимыч!
* * *
30 сентября 1943
Любимый -- верю! Верю, что ты жив!
И в этот день, день моего рожденья,
Я собрала наш маленький актив
Друзей старинных, и тебе мой день я
Весь отдала, тоску мою не скрыв,
И пролетел весь вечер, как мгновенье,
В беседе о тебе... Погиб мой муж --
И счастье, и страданье -- к одному ж.
Двадцать три года им одним жила я
И горя много за него снесла.
На что надеялась? Чего ждала я?
И годы утекли водой с весла,
Поваленного около сарая.
Бездонно глубока любовь была.
Бездонна только мать земля сырая --
Друзья ушли -- опять одна, одна я.
Одна -- но как всегда! И он -- один
В той стороне! Как в стороне! Как прежде!
Не праздновали пышных именин
С ним никогда. А общество! Ну где ж де
Собрать его нам у себя! Один
Он пропадает где-то вечно. Где ж? Где?
Компании имел на стороне.
Ирина оставалась в стороне,
Он где-то пьет вино, целует женщин.
Я в стороне. Без шума. Без вина.
Я дома. Он -- в гостях. Балует женщин.
Пред ним чужая женщина. Она
С ним говорит. Судьба балует женщин,
Но если женщина -- твоя жена,
То ищешь ласок женщины ты кроме
Нее везде, но не у ней, не в доме!
Друзья разлили горькое вино --
Но тост один нам в душу был заронен --
Пить за твое здоровье. Ах, одно
Проклятое -- "погиб и похоронен" --
