Ведь вызова не шлют нам, хоть в Москве
Теперь, должно быть, много лишних комнат.
А как же Надя Д. и Капа В. --
Им вызов не пришлют? О них не помнят...
Как неприятно быть теперь вдове --
Как та ошпаренная кипятком, над
Квартирой Вашей. Далеко сошлют.
А муж убит. И вызова не шлют.
И нам вот славно было б жить всем вместе.
Что ж Павел? Возвращался бы скорей!
Сперва в Москву -- чтоб показаться в тресте --
Уж мы бы потерпели пять-шесть дней --
А после уж за нами -- вот бы чести!
Но мало что-то шлет он новостей.
Постыл, постыл мне этот город клятов --
Мне никогда не обойти Саратов,
Он вечно на моем пути стоит
Моей судьбой -- сейчас пишу, а рядом
Соседка с кем-то громко говорит,
Поворотясь ко мне изрядным задом
У примуса, а примусок шумит,
Но мне все льется в уши словопадом:
Когда же это кончится война,
Чтоб съехала скорее сатана.
Мириться с подселеньем не желают
И мальчику прохода не дают,
Уйду -- по голове его щелкают
И бритвенные лезвия суют,
Вернусь -- меня на сына наущают,
Но я молчу -- до мелочей ли тут.
Все это им с лихвою отольется,
Как только из окопов муж вернется.
Копаем огороды во дворе
И садим огурцы, укроп, редиску,
Судом грозим несчастной детворе
Чтоб не подвергнуться блатному риску.
Мы чалим воду из ручья в ведре.
И вдруг редиска всходит, то-то писку!
Но налетает тучка: дождик, град,
И смыт в канаву весь зеленоград!
Где чернозем! В земле одни промойки --
И только мой почти не пострадал --
Он на отшибе, около помойки --
Таков итог всех тех, кто страдовал,
Но огородари, известно, стойки --
Опять копателей и поливал
Полно торчащих в зеленях на грядах,
Их парит дождь, жжет полдень, сечет град их.
* * *
25 июня 1942
Зачем он все не шлет мне аттестат?
Ведь деньги телеграфным переводом
Идут по месяцу, не числя трат,
Но мучаюсь не только обзаводом,
А тем, что и к столовой не крепят.
Но пусть, как шло, идет все своим ходом,
И больше я о том не напишу --
Авось без аттестата продышу.
* * *
24 июля 1942
Что до ребенка нашего -- его мир
Растет и аттестации не ждет.
Когда мы ждем трамвая -- скажет номер
И непременно в точку попадет.
Он пишет буквы -- влево колесом "р",
В нем зренье рука об руку идет
С хорошей памятью, что мне, обратно,
И памятно в себе, и в нем приятно.
Он дома не блудит, а так сидит,
Не трогая продуктов, образцово.
В столовой же за кассою сидит
Знакомая Галина Ф. Клещева,
С ее Нинуськой мать моя сидит--
И нам с того компотно да борщево.
Поев борща, поговорив с самой,
Мы в полдень отправляемся домой.
* * *
5 сентября 1942
Не сетуйте на то, что пишем редко,
Да ведь и Вы не щедры на слова.
Уехала последняя соседка,
От радости ни мертва, ни жива,
А наш приход -- несчастьице да бедка,
От дум вот-вот опухнет голова,
И рада бы не думать ни о чем я,
Но думы на душе лежат, что комья.
Все говорят, что следует и мне
Теперь в Москву податься со своими --
Как бы по вызову и наравне,
И тянет ехать... но не ехать с ними...
И я запуталась наедине
С собою и несчастьями своими.
Решила так остаться, как живу,
И по течению одна плыву.
Душа вся выболела. Тоска тиснет
И день, и ночь и ноет, и стучит.
Да временами и ребенок киснет;
Играет днем, а по ночам кричит
И головой в жару с подушки виснет,
А камфоры пущу ему -- молчит,
А час спустя опять тихонько молит:
"Пусти мне камфору!" -- боль в ушке долит.
* * *
18 октября 1942
Последнее и прежних два письма
С советами о выезде буквально
Меня сводили и свели с ума --
Как ехать мне одной да и так дально?
Риск чересчур велик, и я сама
Поехать не решусь, как ни печально --
Нужны продукты, ведь всего верней
Проедем месяц, а не пять-шесть дней.
Но Вы иначе пишете в открытке,
Свалившейся теперь на нас, как снег --
И я тотчас же собрала пожитки
И жду: когда прибудет человек --
Ведь, выехав, не будем же в убытке,
Сюда ведь ехали мы не на век?
А жить где есть там -- будем не под небом.
Но как потом с пропискою и хлебом?
А Вы не пишете о том, но вот
Как раз сейчас пришло письмо от Вали,
И я все поняла! В ближайший год
Мы бы теперь в совхозе страдовали,
И это замечательно. Ну вот.
Да и родители мне покивали.
От неожиданных вестей едва
Не побежала кругом голова.
И нынче ж с удовольствием, с подъемом
Я собрала монатки, здесь страшно
Остаться нам. Но что с Вашим знакомым?
А он не подведет? Ну, все равно --
Там видно будет... Может уж давно, мам,
Он приходил? Ведь послана давно
Открытка эта... Не заставши, мама,
Не мог он позже не вернуться к нам, а?
* * *
23 октября 1942
Пять дней сидим с Антошей на узлах,
Багаж весьма громоздким получился:
Два места жизненных нужнейших благ,
В одном -- постель, баул бельем набился,
Две сумки продуктовые -- итак
Всего шесть мест, но нужно чтоб явился
За нами человек и... напослед
Приходится не взять велосипед.
Антон уж взрослый, он не станет клянчить,
Я думаю, он, пережив, поймет,
Что нам назад в Москву его не снянчить.
В каких же числах человек придет?
И долго ли еще нам позаранчить?
А то меня сомнение берет --
Не дома ль он давно, а так -- так мне бы
Пора в уборщицы пойти -- из хлеба.
* * *
27 октября 1942
Наскучивши томленьем на узлах,
Сегодня я, по зрелом размышленьи,
Решилась вновь подумать о делах
И отнесла в контору заявленье
С горячим попеченьем о полах --
Ведь нам до тов. Курындина явленья
Жить как-то надобно -- и тут примат
Взяла лаборатория строймат.
Теперь я буду с карточкой рабочей,
И ежели что завезут -- дадут
Не "ради Бога", не как "всякой прочей",
А так, как всем положено им тут, --
Без разночтений всяких и отточий.
Работа -- не работа, тяжкий труд:
Протапливать, стирать, скрести до гина,
Холодная вода, песок, да глина.
А Вы... от Вас ни слова больше нет,
Подробностей к Вам о моем приезде
Вы никаких не пишете, где след
Остановиться мне, и точно ль есть где
Устроиться? Не шлете мне ни смет,
Ни мест, решим мы все на месте здесь-де?
Но как с пропиской будет? И вообще,
Как стану жить -- и это не вотще.
* * *
1 ноября 1942
Открытка от десятого туманна
Была по содержанью своему.
Я собрала узлы и бесталанно
На них промучилась -- и к моему
Большому сожаленью, так как рано
Нам, видимо, съезжать и ни к чему!
Но жареный петух нас крепко клюнул,
А тов. Курындин, пораскинув, плюнул.
Тут я узнала, что в наш Ю.-В. трест
Нужна уборщица, и заявила,
Завлаборат согласовал с начтрест,
И я уже почти к ним поступила,
Но главбухтрест на мне поставил крест,
Так как лимита к ним не поступило:
Мне не с чего зарплату начислять --
Так я одна во всем дворе опять.
И я сижу теперь возле корыта
Разбитого. Должно быть, есть окрест
Еще места, но то для нас закрыто:
В сад сына не взяли -- там нету мест,
А как его весь день держать закрыто:
Сиденье под замком ведь надоест.
Нет, не могу в другом работать месте,
А тут в соседнем было бы подъезде.
А главное не в том: трестовику
С завозом отпускают все продукты;
Пшено, картошку, мясо да муку,
А я хожу и клянчу -- сколько мук-то!
А делят по ночам молчком, ку-ку.
Пшено делили -- не дали, и фрукты
Делили -- не дали, вчера как раз
Баранину делили, все без нас.
Три дня я по начальникам ходила --
Здесь тьма начальников -- не помогло,
И все три дня слезами исходила,
На что начальники смотрели зло,
А будь сотрудницей их -- убедила!
Но сорвалось, а сердце залегло,
И на носу зима, и нет надежды,
Как только продавать что из одежды.
* * *
19 ноября 1942
Вы пишете: поездка сорвалась.
И я об этом очень сожалею:
По слухам, жизнь наладилась у Вас,
Я ж на зиму продуктов не имею
И, сидя на узлах, не запаслась.
Со всеми деньгами, что я имею,
Здесь ничего не сделаешь. Тряпье
Придется загонять теперь (свое).
Мы каждый день с Антошей на базаре,
Но ничего не продали пока --
Насчет продажи все теперь в ударе,
Но покупать -- мошна у всех тонка,
Просилась на работу в их виварий --
Завтрестом обещал мне с кондака,
Но главбух отказал -- от неименья
Лимита на уборку помещенья.
Лимита нет, но женам есть лимит --
И жены все пристроены сюда же,
И их термитничек шумит-гремит
В самоснабженческом веселом раже.
И как Павлуша жил среди термит --
Что может быть такой работы гаже,
Где каждому важней его успех,
А он там отдувается за всех.
Зима легла с морозом и метелью
В ночь на 7-е по сухой земле,
А то тянулось тонкой канителью
Тепло сухое -- скоро ль быть в тепле
Еще нам? За какою канителью
Мужнин приезд с форейтором в седле?
Да, видимо, не близок этот выезд.
Еще до солнца роса очи выест.
И плохи старики, и к ним ходить
Изнервничаешься. И свет неблизкой.
Антоша устает колобродить,
Но надобно ходить -- за перепиской.
От Павла писем нет -- но как судить --
Он думает, что я в Москве, с пропиской,
А я все здесь. В одном письме своем
Он пишет, что мечтает вновь в ЦОСТРОМ.
ЦОСТРОМ, конечно, неплохое место,
Но люди бьют в нем всяческий рекорд
По сволочизму мимики и жеста.
Иль не противно видеть гнусных морд
Коровкина и Мазина день весь-то?
Да и не только их, а всех их черт
Побрал бы -- созерцать их целый день же,
Да и зарплата у него всех меньше.
Совсем, совсем несчастным надо быть,
Чтобы мечтать всерьез в ЦОСТРОМ вернуться,
И как легко так было позабыть
О кражах из карман. А как толкутся
Вслед за начальством, жаждущим убыть!
Из-за галош его передерутся.
А впрочем... что сказать мне на сей счет --
Ему видней. Как хочет. Пусть идет.
Жаль Павла. И Антошу жаль. Ребенок
Ни сладкого не видит, ни жиров.
Все сердце кровью изошло -- так тонок.
А аппетит нечаянно здоров,
И только что глаза продрав спросонок,
Кричит баском: Мама, обед готов?
И в пот меня, конечно, сразу кинет.
Ему теперь без малого пяти нет.
А третьего -- триста шестьдсят пять дней
Со дня рожденья доченьки Ирины,
Я к ней совсем не стала холодней,
Недавно были у ее купины
И новый холм насыпали над ней.
А ночи холодны и длинны-длинны,
Пока утра, бессонная, дождешь,
То вся дотла слезами изойдешь.
Пойду в лабораторию проситься,
Им нужен человек, они возьмут.
Туда жена замглавбуха стремится,
Но ей уйти с работы не дают.
У них служащие, как говорится,
Чужие редки -- ходу не дадут.
У них и с барского стола объедки --
Очередной свояченицы детке.
* * *
29 ноября 1942
У завлабор слетело с языка,
Что если в Ю.-В. тресте беспокоит
Меня работа на предмет пайка --
Идти в лабораторию не стоит,
А просто станут сообщать, пока
Подходят взносы и что сколько стоит,
