ошибка, за которую мы сейчас расплачиваемся.
- Понимаешь, Меер, это как посмотреть, - слабо возражала тетя Лея.
- Как ни посмотреть - это действительно так.
- Есть вещи, которые происходят помимо нашей воли и нам не подвластны,
- многие годы до войны тетя Лея была учительницей в Веселовской школе. -
Вспомни, дорогой Меер, что было нашим уделом при царе, - черта оседлости,
ремесло, торговля. А дети наши? Какие у них были перспективы? Их образование
- не более местечкового хедера. Был, конечно, какой-то выход. Но ценою
отказа от иудаизма. Ты это прекрасно знаешь.
- А чего ты вдруг вспомнила царские времена?
- А то, что с падением царского режима евреи смогли наравне с другими
жить где угодно и заниматься чем угодно. А их дети? Тут, наверное, ты
спорить со мной не будешь. Все было для них.
- И все-таки грех, великий грех мы допустили. Как и в древние времена,
когда забывали Бога нашего, еврейского, мы были наказаны, так и сейчас. В
танахе есть такое место, когда во время исхода евреи начали роптать на Бога,
предавались разврату, стали преклоняться кумирам и вообще перестали
выполнять божьи заветы. Бог решил тогда уничтожить еврейский народ. Но его
отговорил Моисей. Вот и сейчас Бог не зря обрушил на нас свой гнев.
Поддались мы множеству соблазнов, которые нам незаметно подсовывали,
потеряли веру. Что там говорить, дело дошло даже до того, что мы стали
стесняться своих имен, имен наших отцов, наших дедов. Подделываем их на
украинский, русский или там польский манер. Моя... - Меер поднял полные
глубокой тоски глаза в сторону своих дочерей, которые сидели на
противоположной стороне стола, - мать их покойная, бывало, говорила, что
дело не только в потере родного языка. Неужели, - сокрушалась она, -
исчезнут, и никто, никогда не будет вспоминать наши праздники пейсах, пурим,
ханука, как торжественно и красиво проходили свадьбы? И действительно,
сколько радости и гордости это приносило нам! Хотя жили в полунищенских
местечках, но у нас было свое лицо, а потом мы его потеряли. А потеряв язык,
обычаи, культуру, - этим самым вызываешь к себе осознанное или неосознанное
неуважение и даже презрение со стороны других народов. А дальше уже не так
сложно палачу раздуть в своих интересах ненависть к нам. Как только мы об
этом забываем, так все это и повторяется.
Фанечка запела, и этот разговор прекратился. Сначала она пела тихо,
робко, задумчиво, а потом все громче и настойчивее, пытаясь раскачать
присутствующих и заставить их присоединиться. Пела она о любви - горячей,
преданной, о жертвах, которые приходится ради нее приносить. Все это,
конечно же, плохо вязалось с общим настроением, но Фаня не сдавалась. Она
спела песню до конца. Остальные молча слушали ее.
- Хорошая песня, - Мендл прервал наступившую тишину, - и спела ее
здорово.
- Вместо того, чтобы хвалить, поддержал бы.
- С удовольствием, но слов не знаю.
- Проводим старый год, - предложил Мотл. - Можно тост?
- Давай.
- Выпьем за то, чтобы... - Стало тихо. Все ждали, что скажет Мотл. Тот
встряхнул своей пышной шевелюрой, посмотрел на каждого, кто сидел за столом,
махнул рукой и продолжал.
- К черту все наши несчастья! Сегодня Новый год, и мы пьем за жизнь, за
прекрасных наших девушек, Фаню и Соню, за неотразимую тетю Лею, за всех нас,
за дружбу, любовь, душевность. И давайте сегодня не печалиться, не грустить,
а веселиться.
Сначала разговор не шел. Трещали дрова в печке, но в комнате было
прохладно. Сидели с накинутым на плечи пальто или платком. Соня глубоко
вздохнула и тихо, мечтательно повела речь:
- А ведь украшенная игрушками елка на Новый год - это должно быть в
радость. Помню, была удивлена, когда я прочитала, кажется, у Толстого, как
красиво до революции встречали Новый год. Нам ведь, пионерам и комсомольцам,
внушали, что это пережитки прошлого. Представляете, притащили с мороза елку.
На ней - не растаявший еще, загадочно мигающий звездочками иней, а сама -
зеленая-зеленая! Совсем не увяла после лета. Не прервала свою жизнь зимой. А
запах какой!? Она ведь говорить не может, но вот тонким ароматом своих
свежезеленых иголок напоминает о том, что жизнь может продолжаться и в
суровую пору. - Соня заложила руки за спину, горделиво выпрямилась и игриво
поводила плечами: - Эх, как хочется, чтобы мне сейчас, в этот трескучий
мороз, подарили цветы! Знаю, зимой их у нас никогда не бывает, но вот
хочется и все! Чтобы как в сказке.
- Ну что ж, раз уж как в сказке, то остается, видимо, махнуть волшебной
палочкой, и цветы тут же появятся. - Это выступил Мендл.
- Ну да? - усомнился кто-то нерадостно и добавил: - О, если бы мы на
самом деле оказались сейчас в прекрасной сказке!?
А Мендл продолжал.
- Пусть наши женщины нас простят. Мы сегодня не сможем подарить им
цветы. Но зато за нас постарался дед Мороз. Смотрите! - и Мендл показал
рукой в сторону окна. - Он преподносит вам этот букет вместе с пожеланиями
счастливого Нового Года. Спасибо, дедушка, что выручил нас, мужчин.
Все повернулись к окну и увидели удивительную морозную роспись на
стекле -- стремящиеся ввысь побеги, увенчанные пышными бутонами.
Сонечка оживилась и стала аплодировать.
- Ну, знаете, оказывается, наши мужчины неотразимы! - воскликнула она
восторженно.
Прошла, наконец, последняя минута страшного, погромного старого года,
встали навстречу Новому, сомкнули граненые стаканы, и каждый в меру своих
душевных сил постарался улыбнуться ему с надеждой на лучшее...
Они продолжали вспоминать случаи из прошлой жизни, боясь переступить
порог войны, чтобы не испортить праздник.
- Если бы вы знали, как я пьяна! - заявила тетя Лея. - Но ведь сегодня
праздник. Никогда не забуду, - стала она вспоминать случай из школьной
жизни. - Даю урок по ботанике в седьмом классе - Фаня уже большая была.
Довольно часто она забрасывала меня самыми неожиданными вопросами и,
признаться, каждый раз, когда в воздух подымалась ее рука, я внутренне
слегка робела.
- Вот уж никогда не сказала бы, - вставила Фаня.
- Например, - продолжала тетя Лея, - такой тебе вопрос: почему соки
внутри ствола дерева текут вверх, а снаружи эти же соки льются вниз, как,
например, березовый из коры. И, конечно, я старалась как-то объяснить. Почти
всегда ученики довольствуются первым объяснением, даже если они его до конца
не поняли. А Фанечка добивала меня до конца своими встречными вопросами.
- Это что!? Сейчас я раскрою один секрет, - озорная улыбка озарила лицо
Фани. - Иду утром в школу, погода прекрасная, солнышко яркое, роса на
зеленой травке. Настроение - петь хочется. И вдруг в кустах жалобный писк.
Еле нашла - цыпленочек с перебитой ножкой. Ну как же мне было его оставить?
Я, конечно, взяла его с собой. Сижу на уроке, глажу его, чтобы молчал, а он
вдруг начинает пищать. А Елена Моисеевна, тетя Лея, прервала урок и: "Что за
безобразие, кто смеет пищать на уроке?" Подруга моя, которая сидела рядом со
мной, выхватила его у меня, и он пошел по рукам по всему классу.
- Ах ты, негодница, - воскликнула с улыбкой на лице тетя Лея, - так это
была твоя работа? Рассказываю урок, и каждый раз очередной писк молнией
поражает меня, и я буквально каменею. Только начну говорить и опять... Я
совсем тогда сбилась с ног. Слышу писк то в одном, то в другом месте и не
пойму, кто из учеников может допустить такое хулиганство.
Посмеялись все над этой историей и перешли к другой.
- А помнишь, - начал было Мотл, обращаясь к Менделю, - историю с
летучей мышью?
- Да ладно тебе, ничего интересного.
- Не скажи.
- Стоит Мендл в длинной очереди у кассы кинотеатра за билетом с медной
пятикопеечной монетой в руках. Дошла почти его очередь - два человека
впереди осталось и наш герой, а ему лет восемь и читать он еще как следует
не научился...
- Прекрати, Мотл, а то я о тебе еще не то расскажу.
Соню и Фаню начало разбирать любопытство.
- Давай, Мотл, говори! А ты, Мендл, не бойся - не разлюбим, - заверила
его Соня.
- Читает еще не совсем хорошо, но при каждом удобном случае старается
на людях показать, что у него уже есть немалые успехи. И вот он громко начал
читать одно из непристойных слов, написанных на фанерном окошке кассы. Слово
самое что ни на есть нецензурное. Непорочный еще Менделе и не знал, что это
означает, поэтому читал как можно громче - глядишь, кто-нибудь да заметит,
как он здорово читает, и похвалит его.
- И что же это за слово, - рискнула спросить Фаня.
- Ну, нет! Такое я сказать при женщинах не могу.
Мендл решил перехватить рассказ.
- Давай лучше я расскажу, а то от тебя все можно ожидать - такое
наговоришь, что потом не отмоешься. Так вот, вместо похвалы почувствовал,
что тащат меня за ухо и при этом еще назидательно приговаривают - что ты,
дескать, некультурный мальчик, а может просто хулиган и должен поэтому
понести наказание. Это оказался Нюнчик - главный атаман ружинских пацанов.
Держит меня за ухо и говорит: - "Слушай, грамотей великий, ты что-нибудь о
летучих мышах знаешь?" - "Знаю, - отвечаю, почти плача от боли, - ночью
летают, а днем спят". - "Ишь ты какой умник! А вот мы не знаем, как она
ночью в темноте видит. А нам надо, обязательно надо это знать. Так вот, если
достанешь из гнезда мышонка, примем тебя в свою команду. После кино пойдешь
с нами к костелу, там они гнездятся." Костел... Для меня он был другим
миром, пугающий своей таинственностью, - мощь органной музыки, красиво
одетые поляки и страшный-престрашный сторож - высоченного роста, с корявым
после оспы лицом и толстущими губами. Было страшно, но очень хотелось быть
принятым в команду Нюнчика. Это как признание мужской смелости. И вот все
спрятались недалеко в кустах у высокого забора, а я полез в сад через этот
самый забор с колючей проволокой. Только я перекинул ногу, как на меня, как
страшное привидение, надвинулось уродливое лицо сторожа. Ругаясь по-польски,
он схватил меня за шиворот и бросил, как пушинку, через забор. Когда я, лежа
на траве, очнулся, то увидел самое страшное, что могло быть для меня. Новые
нарядные штанишки, которые мать мне накануне сшила и которые я очень любил,
были разорваны колючей проволокой так, что лучше было вернуться домой без
них. Вот такое первое мужское испытание на храбрость я прошел.
Когда все вдоволь посмеялись над этой историей, Сонечка вскочила. В
больших черных глазах мелькали озорные огоньки.
- Предлагаю в Новом году пройтись по морозу, по нашей реке. Приглашаю
на лед! Мендл, Пиня, Мотл, кавалеры, приглашайте дам на каток! Правда,
коньков у нас нет, но постараемся обойтись без них. Ну, так как?
Было уже около часа ночи, когда Пиня, Мотл, Мендл, Фаня, Соня вывалили
на улицу.
Яркая холодная луна висела над противоположным берегом реки в окружении
бесчисленного множества мерцающих звезд. Свет от нее отражался в ледяном
зеркале извилистой дорожкой, сотканной из множества ярких нитей. Ночное
светило как бы торжественно приглашало дорогих гостей в удивительное
серебристое царство льда, инея и поблескивающих в морозном воздухе звездных
снежинок.
Мендл первым спрыгнул с высокого берега на лед и предложил:
- Мотл, спускай потихоньку дам вниз, а я подхвачу.
Соня величаво подала руку и начала спускаться. Она слегка
поскользнулась и по-девичьи завизжала, но Мендл тут же подхватил ее и мягко
опустил на лед. Вслед за Соней спустилась Фаня.
Где-то раздавались одиночные выстрелы, однако они уже не могли никого
