- Можно, а что? Я его хорошо знаю...
Голда хотела узнать, в чем дело, но Мотл уже убежал.
Мотл застал Ивана Петровича во дворе своего дома.
- Иван Петрович, помогите, пожалуйста, - начал сбивчиво Мотл, - только
вы можете нам помочь.
- Что случилось?
- Двое из наших пошли в Горбатый лес на связь с Калашниковым. Один из
них - брат Голды, Мендл...
- Что-о? Калашников... Мендл? Откуда им стало известно, где партизаны?
- Дело в том, что это западня! Немцы все это специально придумали. Мне
переводчик из комиссариата сказал. Я им вчера говорил, но они мне не
поверили. Иван Петрович, догоните и скажите им. Они совсем недавно ушли. Вам
они точно поверят. Иначе трагедии не избежать. Все люди в гетто немедленно
будут уничтожены!
Предупредить возможную катастрофу нужно было во что бы то ни стало.
Иван Петрович уже давно тщательно прислушивался к любым случайным разговорам
о Калашникове. Однажды, сидя у реки с удочкой в руках рядом с переводчиком,
он спросил его, знает ли он о том, что этот бандит ворвался в Ставище и
многих перестрелял. Дескать, слух такой в народе имеется. В ответ на это тот
молча встал и быстро начал сматывать удочку. На прощанье он многозначительно
посмотрел в сторону собеседника и сказал:
- Говорить можно все. Почему "Ставище"? Можно сказать "Ружин" или
другой пункт, а ответ будет тот же.
В тот момент Иван Петрович не сразу понял до конца значения этих слов.
Этот ответ моментально всплыл в его сознании сейчас, когда к нему обратился
Мотл.
Не прошло и получаса, как Иван Петрович на попутной подводе догнал их
недалеко за Ружином.
Они сидели втроем у дороги на широком пне в глубине лесопосадки.
- Вы понимаете, что вы делаете? Это же мальчишество, безумство,
самоубийство! - Иван Петрович дрожащими от волнения руками скрутил козью
ножку, неоднократно пытаясь зажечь самодельную зажигалку и закурить, но
каждый раз опускал руку вниз. - Если бы только самоубийство!?
- Что же тогда делать? - устало отозвался Мендл. - Сидеть на месте и
ждать, пока нас, как поросят, перережут?
- Известно ли вам, что Гитлер провалился со своим блицкригом? Москву до
сих пор не сумел взять, Ленинград тоже. Зимой пришлось ему отступать.
- И что же из этого? Если мы здесь будем выступать против немцев, то
этим мы ведь поможем фронту, ускорим победу, - сказал Пиня. Он лег,
растянувшись во весь рост на траве, и думал о том, что для него вернуться
опять с позором в гетто совершенно неприемлемо.
- Это бесспорно - поможем, ускорим. Но делать это нужно с умом и
вовремя. Хотите, разложу вам все по полочкам? Калашников, как говорят, это
дерзость, храбрость, легенда, да? А слышали ли вы хоть раз, чтобы он
попытался предотвратить погром или хотя бы предупредить его? Я не слышал. Но
ладно погром. А угон молодежи в Германию? Хоть раз он появлялся именно в
этот момент, если он такой уж бесстрашный и неуязвимый? Недавно, как вам
известно, это произошло в Ружине - десятки украинских юношей и девушек были
схвачены и увезены на чужбину, на рабский, унизительный труд. Что же -
вездесущий Калашников об этом ничего не знал? Так вот, это грубая, неумело
состряпанная провокация. Настоящий партизанский командир не допустит такого
лихачества, как расписывает людская молва с тайной подачи СС. Это
несерьезно, и я, если бы даже такой отряд существовал, и не подумал бы
вступать в него.
- Так как же нам быть? - с болью в душе воскликнул Мендл.
- Очень скоро наступит перелом, и тогда мы будем нужны. Немного надо
подождать, потерпеть.
- Легко вам говорить, Иван Петрович. Согласен, угон украинской молодежи
в Германию тоже трагедия. - Мендл помолчал, чтобы совладать с собою, но в
следующую минуту он потерял контроль над собой и стал громко выливать
накопившую боль. - Безусловно, трагедия... Но они и их родители живы,
понимаете, остаются живыми! Они-то могут ждать. А мы?.. - глаза Менделя
налились кровью, волосы на голове растрепались. Далее он говорил сквозь
зубы, чеканя каждое слово: - Длинный ров в глухом лесу, стреляют в упор,
сваливают в яму, а кого просто живьем сталкивают... Потом три дня подряд
земля шевелится... Вы, думаю, прекрасно это знаете! Черт подери, неужели
наши, отступая, не подумали об организации подполья, партизанского
движения?..
- Не думали, что до этого дело дойдет. А теперь нужно время.
- Нет, Иван Петрович, - Мендл встал. - Мы все-таки пойдем, попытаемся.
Терять нам нечего.
Убедившись в том, что усилия его напрасны, Иван Петрович покинул их.
До условленного места осталось километров пять.
Спустя некоторое время они добрались до длинной, высокой скирды соломы
за деревней у леса, где должна была состоятся встреча.
- Странно, но никого здесь нет, - сказал Пиня после того, как они
обошли скирду со всех сторон.
- А ведь мы пришли вовремя.
- Помнится, он несколько раз повторил, что придет на полчаса раньше.
Они ждали час, другой, третий. Отошли в лес и оттуда долго наблюдали за
скирдой. Представитель так и не появлялся.
- Слушай, Мендл, вероятно, он потерпел провал и сейчас в руках у
немцев...
- Ты хочешь сказать, что на допросе под пытками он может рассказать про
нас?
- Кто его знает, что произошло и что происходит...
- Признаться, мне он показался уж очень подозрительным.
- Почему?
- Смотрел он на нас с тобой, когда нас знакомили, с какой-то плохо
скрываемой жалостью. Ты этого не заметил?
- Все это тебе показалось, - отмахнулся Мендель. - Ждем еще час и
возвращаемся. Другого не придумаешь.
Последующие два часа ничего не изменили, и они вынуждены были
возвратиться назад. Достигнув окраины Ружина, Пиня с Менделем поравнялись с
небольшой группой крестьян и услышали разговор.
- Оце бачиш, карателi, - сказал пожилой крестьянин, указывая на группу
немецких машин на боковой улице.
- А ты вiдкiля знаешь?
- Учора менi сусiд Грицько-полiцай сказав, що в Ружинi будуть быты
жидiв.
Мендл почувствовал, как он побледнел. Ноги у него подкосились, его
затошнило, голова пошла кругом. Оба они остановились. Стояли неподвижно, как
будто их поразила молния.
- С меня хватит, - тяжело махнул рукой Пиня, - уйду к своим друзьям в
деревню и буду жить там в погребе, пока не придут наши или пока не подохну
там, но немцам не дамся.
Что делать? Казалось, проще простого - бежать всем из местечка. Но
куда, к кому, когда? В такой холод! Как бежать с мамой, сестрами, что может
сделать Соня, Фаня со своим больным отцом? Никогда не приходило Менделю в
голову элементарная мысль о том, что человек так накрепко привязан к своему
жилищу и совсем беспомощен за его пределами, где он может просто не выжить
из-за голода и холода. Именно голод и холод - самые беспощадные враги
человека за пределами обжитого места, где налажен труд, который позволяет
ему одеваться и питаться, иметь крышу над головой.
Может быть, уйти в лес? Всем уйти. Вырыть там землянки и жить там
некоторое время? Но как прокормиться в лесу? А главное - как соблюсти
конспирацию? Ведь леса в здешних местах не такие уж большие. Неужели ничего
нельзя сделать, неужели нет никакого выхода из создавшегося положения?
Дома Мендл не мог себе места найти. Он ходил по комнате, весь в плену
надвигающейся смертельной угрозы. Подходил то к маме, то к сестрам, Леночке,
тете Хаве. Все его нутро сковано было железным обручем. Обнять бы всех по
очереди, открыть запертую душу и рыдать, рыдать, дать волю облегчающему
потоку горьких слез...
- Как ты себя чувствуешь сегодня, мамочка? Я слышал ночью, как ты
тяжело дышала. Отдохни, я помою посуду сам.
А потом с деланой иронией, чтобы никого не насторожить:
- Скажи, пожалуйста, я хороший у тебя сын?
- Действительно хороший, сказать ничего не могу.
- Помнишь, ты мне прислала в Киев свитер? Синий, с белой полосой на
груди.
- Помню, а как же? С трудом достала пряжу. Хотелось, чтобы к лицу было.
- Оставил я его в Киеве и ушел на войну. Бывало, холодными ночами в
окопе, как вспомню про него, так будто я тебя оставил, с тобой расстался...
Леночка устала за день. Люся умыла ее и стала укладывать спать.
- Расскажи мне сказку, - просила Леночка.
- Я не умею их рассказывать.
- Ты еще не взрослая?
- Почему ты так думаешь?
- Взрослые все рассказывают или читают сказки, а ты нет.
- У нас, Леночка, книжек детских нет, а то я бы тебе прочитала сказку.
- Когда ты была маленькая, тебе ведь рассказывали сказки? - не
унималась Леночка.
- Конечно.
- Так расскажи и мне.
Люсенька перебирала в памяти все то, что могло послужить темой для
рассказа. Но как заставить себя уйти от ужасающей действительности в другой
мир, где побеждает и царствует добро, свет, радость, если в душе кроме
смертельного страха - ничего?
- Давай, я тебе расскажу про рыбку, - сказала Люся и села на постель
около Леночки. Уверенности в том, что сказка получится, совсем не было.
- Про золотую?
- А ты знаешь эту сказку?
- Знаю. Мне папа всегда читал сказки перед сном. И про золотую рыбку
тоже.
- Я тебе расскажу про обычную.
- Которую ловят?
- Которую ловят.
- Давай не надо, чтобы ее поймали, ладно?
- Ладно.
Люся ушла в себя и задумчиво повела свой импровизированный рассказ про
обыкновенную рыбку.
- Так вот, Леночка, недалеко от леса протекал веселый ручеек, светило
солнышко, было раннее утро. Ручеек был прозрачен, как стеклышко - водичка
чистая-чистая. Целыми днями резвился ручеек и поблескивал на теплом солнышке
- то наскочит на камушек и забурлит, забулькает, то нырнет в густую заросль
зеленой травки и зашуршит, то вырвется на широкий простор, где нет никакой
преграды, и там, на золотом песочке затихнет, успокоится и плавно потечет
дальше, играя россыпью солнечных лучиков. Но вот берега повернули влево,
потом вправо и ручеек тоже вынужден поворачивать то в одну, то в другую
сторону. Посмотришь на такой веселый, игривый, чистый ручеек - и хочется
окунуться в него, напиться водички. На первый взгляд кажется, что в этом
ручейке никто не живет. А на самом деле это не так. Там живет много разной
живности.
Поговорив с матерью, Мендл сел рядом с Люсенькой и положил руку на ее
плечо. В ушах гулко стучала кровь и заслоняла сознание. Он не слышал их. Он
чувствовал их. И, почти не различая слов, неожиданно для себя самого ушел в
придуманную Люсей сказку.
Люся продолжала.
- Однажды в этот ручеек из речки, куда он впадал, забрела серебристая
рыбка-карасик.
- А серебристой рыбки тоже не бывает? - вдруг спросила Леночка.
- Почему? Бывает.
- А вот папа сказал, что золотая рыбка только в сказке бывает.
- Серебряной из серебра, как и золотой из золота действительно не
бывает, а вот цвета, как серебро, бывает. Ты ведь видела рыбок, которых
ловят, - так вот, они блестят, как серебро, поэтому их называют
серебристыми.
Леночка смешно моргнула глазками, показывая этим, что она все поняла.
- Забрела эта серебристая рыбка в озорной ручеек и стала играть с ним.
То поплывет по течению, машет изо всех сил хвостиком и поплавками, старается
его обогнать, то - против него и старается его преодолеть. А то вдруг нырнет
в глубину и исчезнет из виду. Понравилось серебристой рыбке в этом ручейке,
и забыла она обо всем: о маме, папе, сестричках, которые остались там, в
большой реке, куда впадает ручеек. И проходил час за часом за веселыми
играми. Теплый, чистый ручеек играл на солнышке, вспыхивая ослепляющими
