лицу, стекают на спину и на потную грудь.
Одежда рыцарей запылена. Моросящий дождь превращал пыль в серую жижу,
быстро стекавшую с разноцветных плащей.
Впереди великого маршала ехал оруженосец, державший в руках его щит с
родовым гербом. Вслед маршальскому гнедому жеребцу с широким задом и
длинным хвостом шел вороной конь подмаршала. Со всех сторон главного
орденского военачальника окружала почетная стража из десяти братьев
рыцарей и отряда верных кнехтов.
За свитой великого маршала ехали кенигсбергские благородные рыцари и
прочее орденское воинство.
Лошади были мокры от дождя и казались одной масти.
Миновав площадь, рыцари двинулись вдоль старых каменных мельниц,
шумевших на Кошачьем ручье, а после свернули прямо к воротам замка.
Великий маршал отмалчивался всю дорогу. <Разве так воюют! - думал он.
- Два-три таких похода - и мы растеряем свою воинскую славу>. Ужасающе
подействовала на Конрада Валленрода смерть его близкого друга, комтура
замка Мариенвердера Генриха Клея. Он считался самым опытным мужем в борьбе
с язычниками. Сколько битв он выиграл, сколько взял в плен и уничтожил
неверных! И такая глупая смерть - камень попал в голову.
Великий маршал и его друг Генрих делились самым сокровенным. После
смерти великого магистра Конрада Винриха Генрих Клей высказал ему, Конраду
Валленроду, тайную мысль. Было бы хорошо, если бы Конрад Валленрод стал
великим магистром, а он, Генрих Клей, - великим маршалом. Военные дела
ордена пошли бы в гору. Но вышло по-другому - великим магистром избрали
великого ризничего. Ризничий! Кто он такой? Одевал, обувал братьев ордена
- вот и все его дела. Ведал починкой подштанников, а сейчас великий
магистр... Хорошо, когда есть друг, с которым можно говорить обо всем.
Но славный рыцарь погиб. С ним убиты сто пятьдесят братьев, больше
сотни благородных гостей, больше двух тысяч храбрых горожан-немцев и
кнехтов. И это только убиты, а еще сотни пленных. И раненые. Сколько их
везут позади на телегах!.. <А что достигнуто? - спрашивал себя великий
маршал. - Ничего, ровным счетом ничего. А ордену нанесен страшный удар>.
Проходя через мост, лошадь великого маршала попала копытом в
расщелину, споткнулась. Но Конрад Валленрод не заметил. Не заметил он и
того, что горожане не встречали рыцарей. Обычно все население трех
городков выходило на улицы и площади. Улицы на пути рыцарей устилались
соломой. Женщины и девушки бросали цветы и угощали напитками. Мужчины
выкрикивали приветствия. Всегда было людно и шумно. Сегодня на улицах не
видно и не слышно людей.
Стража поспешно опускала мост через ров и открывала ворота... Во
дворе собрались старые рыцари приветствовать вернувшихся из похода
братьев, вышел главный эконом Генрих фон Ален.
Когда кони маршала и его свиты зацокали копытами по булыжникам
крепостного двора, старцы дрожащими голосами затянули победную песню. Один
из них был особенно худ и хрупок. Бледное лицо, тонкая шея. Его длинный
нос пропускал свет, словно в нем не было ни капли крови. Старичок, однако,
громким голосом выводил свою ноту в победном гимне.
- <Христос воскрес! Возрадуемся, братья, о боге, что сломал рог
язычников...> - пели старцы. Встретив хмурый взгляд великого маршала,
заслуженные рыцари смешались и замолкли.
Спрыгнув с коня, Конрад Валленрод, по обычаю орденских братьев,
перецеловался со стариками и священником, поздоровался с Генрихом фон
Аленом. Приказав ему разместить прибывших гостей, маршал пошел в свои
покои.
А Генрих фон Ален пребывал в великом смятении. <Когда лучше все
рассказать маршалу, - думал эконом, - сегодня или, может быть, утром,
когда душа каждого человека пребывает в добре?> Но, взвесив все <за> и
<против>, вспомнив горячий нрав Валленрода, Генрих фон Ален решил не
откладывать.
Через час он вошел в покои маршала. Прислужники выносили из спальни
огромную дубовую бочку со скамейкой внутри, в которой только что выкупался
великий маршал.
Смыв с себя обильный пот битв и походов, Конрад Валленрод наслаждался
охватившей его легкостью. Он надел шелковое белье, натянул связанные из
легчайшей шерсти штаны и куртку и, сидя за столом, смаковал пряное
французское вино, поглядывая на свою коллекцию броневой одежды и оружия.
Как приятно после долгой разлуки снова увидеть любимые вещи!
Все так и было, как предполагал Генрих фон Ален.
- Высокочтимый брат... - начал эконом, появившись в кабинете.
Перед глазами Валленрода он съежился, словно проколотый пузырь.
Великий маршал недовольно посмотрел на него, кивнул на деревянный стул с
высокой спинкой.
- Высокочтимый брат, - повторил Генрих фон Ален, опустив глаза на
черно-красные клетки ковра, - я не стал бы беспокоить тебя после столь
утомительного похода, но события заставляют быть безжалостным. - Эконом
продолжал стоять.
- Что ты имеешь в виду, брат мой? - спросил Валленрод, отхлебнув
вино.
- Перед самым твоим возвращением, достопочтимый брат, - продолжал
Генрих фон Ален, - горожане подняли восстание. Брат Плауэн ранен, он при
смерти. Они решили взять замок в свои руки. Замок...
- Неслыханно! - сказал великий маршал. - Послушные немцы хотели взять
в свои руки замок... Это очень опасно. - Он отставил вино и отодвинул
стул, словно собираясь встать. - Расскажи подробно, брат мой, все, как
было.
Пока эконом рассказывал, Конрад Валленрод не проронил ни слова.
Только на лбу и на шее у него вздулись синие жилы да побледнело лицо.
Большие руки до боли сжимали серебряный кубок.
- Ты все сказал, брат? - спокойно спросил великий маршал. - Не забыл
ли чего-нибудь?
- Я сказал все, - ответил Генрих фон Ален.
Конрад Валленрод хлопнул в ладоши. В комнате тотчас появились
вооруженные слуги.
- Пусть брат замковый комтур немедленно распорядится сколотить три
виселицы во дворе крепости, - сказал он. - А еще пусть пошлет людей за
старостами кузнецов, хлебопеков и пивоваров. Я буду их ждать. С богом.
Поворачивайтесь живее! - Великий маршал стукнул кулаком.
Слуги исчезли.
- А ты, брат эконом, слушай меня внимательно, потом запишешь на
пергамент, чтобы не забыть, ты ведь у нас грамотей... - И Валленрод
откинулся на спинку стула. - По велению великого магистра и благочестивого
капитула, - начал он, - запретить кузнецам иметь свой дом для сборищ.
Запретить им собираться по какому-нибудь поводу. Запретить собирать подать
<Три пфеннига за пиво> в любом месте. - Он подумал немного. - Запретить
всем братствам и ремесленным цехам собираться чаще чем четыре раза в год.
Собираться разрешается только в присутствии двух членов городского совета
и старосты. Эти два члена совета и староста должны дать орденскому
правителю письменный отчет о собрании на следующий день... Домохозяевам
запретить устраивать собрания в своих домах и допускать постановления
против ордена или городского совета. За нарушение этих законов карать
смертной казнью.
Великий маршал остановился и, словно ставя печать, снова ударил
кулаком по столу.
- Завтра зачитать мое решение членам городского совета, - добавил
рыцарь. - Они первые ответят, если повторится подобное. - Он кинул
яростный взгляд на Генриха фон Алена. - Запомнил, брат мой? Иди запиши
все, что я сказал. Через час прочитаешь, я поставлю печать. С богом.
- Как, без великого магистра? - с испугом спросил эконом.
- Я замещаю великого магистра, когда его нет, - с вызовом сказал
Конрад Валленрод. - Тебе что-нибудь неясно, брат?
Генрих фон Ален поклонился и торопливо вышел из маршальского
кабинета.
Конрада Валленрода душило бешенство. Предатели! В то время как рыцари
проливают свою благородную кровь в битвах с язычниками, эта сволочь
замышляет измену! Хотели захватить замок. И они называют себя немцами!
Великий маршал вошел в гардеробную. Там двое крещеных
пруссов-служителей смазывали жиром его бронзовые доспехи. Чтобы согнать
злость, Конрад Валленрод ударил ногой по заду нагнувшегося прусса.
- Зачем кладешь столько сала? - крикнул он. - Разве ты жарить
собираешься мою броню? Сколько раз говорил: кладется тончайший, невидимый
слой!
Пруссы ничего не ответили. Они заметили, что великий маршал чем-то
крепко рассержен, и молча слушали его гневные слова. В ярости он может
ударить не только ногой, но мечом или пикой.
Облегчив душу, Конрад Валленрод вернулся в кабинет. Его дожидался
оруженосец Стардо. Маршал привязался к честному, храброму юноше, верил
ему. Юноша не отходил от Валленрода, и, когда рыцарь укладывался в свою
кровать, Стардо, словно собака, укладывался рядом на медвежью шкуру.
- Высокочтимый рыцарь, - сказал оруженосец, - трое русских купцов из
Новгорода просят вашей аудиенции.
- Приведи их ко мне, - сразу распорядился маршал.
Рассказ Генриха фон Алена он выслушал внимательно и запомнил, что
каша заварилась с пропажи невесты одного из купцов.
- Угощение - в золотой посуде с орденским гербом, - добавил он.
Потом Конрад Валленрод вспомнил трех русских купцов, за которыми
посылал погоню в начале лета. Перед глазами встал рыцарь Гуго Фальштейн.
<А может быть, это те же купцы? Увидим>.
Русские появились в кабинете великого маршала. Хозяин вежливо
поздоровался с ними и пригласил сесть. Слуги принесли вино в золотых
кубках и фрукты в золотых тарелках.
Купцы держали себя с достоинством и уверенностью.
Великий маршал спросил, когда они прибыли в Кенигсберг, откуда они,
как себя чувствуют на чужбине, не больны ли.
На превосходном немецком языке отвечал Андрейша, самый молодой из
них.
Великий маршал размягчился, услышав родной язык, и почувствовал к
юноше расположение.
Оказывается, купцы прибыли из Новгорода совсем недавно. Это совсем не
те, за которыми он посылал погоню.
- У кого из вас пропала невеста? - спросил он.
- У меня, сир, - ответил Андрейша.
- А сейчас где твоя невеста? Ведь ее вывели из замка?
- Да, но на площади она снова пропала.
Великий маршал был озадачен. <Узнаю, чья это проделка, повешу на
первом дереве>, - подумал он.
- Найдем невесту. Не беспокойтесь, господа купцы, произошла ошибка, -
сказал маршал, сдерживая ярость. - Прошу вас, господа, окажите честь
хозяину, пейте.
Купцы церемонно поклонились и глотнули из золотых кубков.
- Мы, господа купцы, великое, могучее государство. Сильнее и богаче
никого нет на свете. У нас восемьдесят пять городов, тысяча четыреста
немецких деревень, не считая прусских и польских. Все наши горожане, - с
важностью говорил маршал, - живут под хорошей охраной; прелаты, вассалы и
простонародье не нарадуются миру и справедливости. Мы никого не давим, ни
на кого не налагаем беззаконных тягот, мы не требуем того, что нам не
принадлежит, и все, благодаря богу, управляются нами с одинаковой
благосклонностью и справедливостью.
Фома Сбитень зашевелил пальцами в густой бороде. Слишком уж слова
великого маршала расходились с тем, что происходило в стране.
- Ваше священство, мы встретили простых ремесленников и хлебопашцев -
пруссов, они жаловались на многие несправедливости и обиды от ордена.
- Пруссы - язычники, они должны благодарить бога за то, что дышат
одним с нами воздухом.
- Но ведь здесь их земля, - не унимался старик, - они жили на этих
землях с незапамятных времен. Большинство вы насильно окрестили в
католическую веру. Мы, русские, хорошо знаем пруссов... Наши деды и
