В харчевне веселились, играли свадьбы и решали свои дела
многочисленные городские кузнецы.
Сегодня харчевня битком набита возбужденными людьми, у ярко горевшего
светильника с пергаментом в руках сидел староста кузнечного братства
Иоганн Кирхфельд.
- Прочитай еще раз, Иоганн! - крикнул кто-то.
Староста встал и строго посмотрел на собравшихся. Шум постепенно
утихал.
- Великий магистр ордена Конрад Цольнер, - громко сказал он, когда
все успокоились, - пожелал, чтобы горожане присягали по-новому, не по
старине.
- Прочитай сначала старую присягу, Иоганн, - сказал тот же голос.
- <Мы воздаем вам почести, господин великий магистр, - приблизив
пергамент к глазам, стал читать староста, - как нашему законному господину
и присягаем вам с мужеством и верою защищать ваши права против всяких злых
супостатов, в чем нам да поможет господь бог и все святые...> Так было по
старине. А теперь слушайте, чего хочет от нас Конрад Цольнер, - сказал
Иоганн Кирхфельд и снова начал читать: - <Мы присягаем и клянемся вам как
нашему законному господину быть верными подданными. Присягаем не причинять
вам никаких убытков и потерь и делать все, что должен делать честный
подданный для своего законного господина теперь и в будущем, а в этом
пусть нам помогут бог и все святые>.
Некоторое время стояла тишина. Иоганн Кирхфельд внимательно
рассматривал высушенную рогатую голову зубра, висевшую над очагом.
- Почему наши законные повелители - гнусные монахи? - нарушил тишину
гневный голос. - Они хотят закабалить нас на вечные времена, они разоряют
нас проклятыми войнами!
- Правильно, правильно! - поддержали со всех сторон.
- Мы, значит, должны служить магистру как законному господину и не
причинять ему никаких потерь и убытков? А краснорожие братья будут
запускать лапу в наши кошельки!
- Одеваются, раздеваются, бездельники, в доспехи, пьют, едят да спят
- больше они ничего не умеют!
- Зато попы суют нос в чужие дела! Они следят за каждым шагом.
- Их песни нам надоели!
- Если не будем возражать, от наших вольностей скоро останутся одни
воспоминания! - раздавались возмущенные голоса. - Подданные сотворены
богом не для пользы ордена. Рыцари должны защищать и любить нас, как своих
детей, а не тянуть жилы!
Никто не хотел молчать, все хотели сказать гневное слово.
- Спросите у бедного благочестивого рыцаря, комтура Бальги, сколько
стоит домик, который он подарил сдобной вдовице Марии Либих.
- Монахи чеканят серебряные деньги, в которых мало серебра.
- Пусть рыцари прекратят войны! Мы не хотим участвовать в их походах.
- Почему братья привозят пиво из Висмара? Наши пивовары терпят
убытки.
- Мы хотим спокойно жить и работать!
Орден находился в разладе со своими подданными. Сто лет назад его
возвысила идея борьбы с язычниками. Но теперь эта идея устарела. Когда-то
братьев-завоевателей народ боготворил, рыцарские замки были единственной
защитой при набегах врагов. Но времена изменились, и орден стал помехой
для общества.
Народ никогда не может быть благодарным наперекор своим интересам,
хотя бы в прошлом ему действительно принесена польза. А рыцари стали
бездельниками, которых надо кормить и прокорм которых стоил дорого.
Вопреки строгому уставу вожди ордена стали обогащаться, преследуя за
это остальных братьев. Устав ордена, помогавший в прошлом обрести силу,
сейчас связывал орден по рукам и ногам, сохраняя невежество и
безграмотность.
Рыцари по-прежнему считали своим главным делом борьбу с язычниками, а
народ занимали другие, более важные вопросы.
На улице раздались громкий шум и крики, кто-то неистово постучал в
дверь харчевни. Собравшиеся прекратили речи и стали прислушиваться.
Два рослых кузнеца с дубинами в руках подошли к дверям:
- Кто стучит?
- Это мы, хлебопеки!
- Откройте! Важное дело! - раздались голоса.
Иоганн Кирхфельд кивнул головой. Кузнецы отодвинули засов. В дверях
появился староста альтштадтских хлебопеков Макс Гофман, мореход Андрейша и
несколько перепачканных в муке пекарей.
- Уважаемый господин Иоганн Кирхфельд, уважаемые горожане, -
торжественно сказал староста хлебопеков, - мы требуем справедливости,
помогите нам!
- Мы вас слушаем, уважаемый господин Макс Гофман, - спокойно ответил
староста кузнецов.
- На Пекарской улице была мастерская крещеного литовца Стефана
Бутрима, - начал рассказывать староста хлебопеков, - он был честным
человеком и отличным мастером. Его деревянная посуда и пряжки к поясам
известны нам всем. Двадцать лет Стефан жил в Альтштадте. Он женат, у него
была дочь Людмила.
- Знаем Бутрима, честного человека и превосходного мастера. Знаем его
жену и дочь, - произнес Иоганн Кирхфельд.
- Орденские монахи разорили мастерскую Бутрима, убили его самого и
жену, а дочь Людмилу захватили в замок и незаконно требовали выкупа. Жених
Людмилы, русский мореход Андрейша из Новгорода, выкупил невесту, но, когда
они вместе выходили из ворот, стражники выпихнули его вон, а невесту
оставили. Русский требовал выпустить девушку, но стражники отвечали бранью
и насмешками.
Кузнецы внимательно слушали.
- Перед вами русский мореход Андрейша, жених дочери мастера Бутрима,
спрашивайте его, - закончил староста хлебопеков.
- Ты подтверждаешь все, что сказал уважаемый господин Макс Гофман? -
спросил морехода староста кузнецов.
- Я подтверждаю все, что сказал господин Макс Гофман, - горячо
ответил Андрейша, - и прошу у братства кузнецов помощи... Спасите мою
невесту от поругания!
В харчевне поднялся невероятный шум. Вскоре стало ясно, что кузнецы
решили вызволить из беды невесту русского морехода.
- Людмила наша горожанка, - кричали кузнецы, - как ее могли взять в
замок и требовать выкуп? Если мы простим рыцарям, они будут без опаски
хватать наших жен и дочерей!
- Наказать рыцарей... На замок!
- Великий маршал воюет в Литве, в замке наемная стража да старцы.
- Изгоним из города рыцарей, разрушим замок! - кричали самые
нетерпеливые.
За подмогой в разные стороны города побежали ученики и подмастерья.
Скоро у харчевни <Большая подкова> собрались мастера и подмастерья других
городских цехов. Пришли мясники, оружейные мастера, рыбаки, корабельные
плотники, колесные мастера, пивовары и портные, сапожники и колбасники,
мельники и разные другие.
В руках у горожан появились рогатины, топоры и пики.
- На замок! - ревели на площади сотни глоток. - На замок!
В харчевне старосты цехов решали, что делать.
Орденский соглядатай и доносчик горбатый угольщик Ханке давно
стучался в ворота замка. Когда ему отворили, он потребовал отвести к брату
Плауэну.
- Беда, замок в опасности! - хрипел угольщик срывающимся голосом.
Когда Ханке рассказал обо всем священнику, вершитель тайных дел
испугался не на шутку. Придется оправдываться перед обжорой Генрихом фон
Аленом - эконом на время отсутствия великого маршала остался в замке
главным. Брат Плауэн всячески ругал себя за то, что задержал в замке
девицу. Он даже не знал, что она отпущена за выкуп по прямому приказу
Генриха фон Алена, и думал, что переодетую девушку выводили тайком.
Перед тем как докладывать главному эконому, брат Плауэн решил
посмотреть, что делается за стенами крепости. Он направился к высокой
башне, самой старой и крепкой постройке. Если замок захватит враг, рыцари
отсидятся в этой башне, как бывало в прошлые войны. Отсюда к берегу реки
шел тайный подземный ход.
С верхней площадки города видны как на ладони. Плауэн стоял лицом к
реке Пригоре. К стенам замка прижался Альтштадт, на острове кучился
множеством домишек город Кнайпхоф. Слева пестрели крыши города Либенихта.
С башни священник хорошо видел толпы народа, стекавшиеся на рыночную
площадь Альтштадта. В руках у людей сверкало оружие. По мостам,
перекинутым через реку, шли люди.
Сердце у брата Плауэна сжалось. Он посмотрел на крепостные стены, на
глубокий ров с водой. <Конечно, для ремесленников и торгашей, - думал он,
- крепость неприступна. Без осадных машин они не смогут нанести стенам
особого вреда. Но ведь ремесленники, если захотят, могут построить осадную
машину. А как поведут себя славяне-рабы? Конечно, они взбунтуются и
поддержат горожан. Святая дева! Что будет со мной?!>
К шуму колес водяных мукомолен, стоявших на Кошачьем ручье,
примешивались яростные крики разбушевавшихся людей.
Священник взглянул на двор замка. Там копошились несколько
седобородых рыцарей, замшелых от старости. Они надевали шлемы и
перепоясывались мечами. Престарелые братья, доживающие свой век в
орденской богадельне, нюхом почуяв опасность, выползли на двор из своих
убогих келий.
Плауэн медленно спустился по узкой и крутой лестнице и, понурив
голову, побрел к главному эконому.
Услышав рассказ священника, Генрих фон Ален пришел в неистовство.
Вылупив бесцветные глаза, он стучал пухлым кулаком по столу, гремел
четками. Конечно, он не так уж был разъярен, как это могло казаться с
первого взгляда. По-настоящему главный эконом злился, если затрагивались
его собственные дела.
Успокоившись, Генрих фон Ален сказал:
- Мы поговорим о твоем мерзком поступке, брат Плауэн, в другой раз, а
сейчас скажи, сколько рыцарей в замке.
- Один заболевший оспой лежит в госпитале. Семь стариков живут в
богадельне. Еще двое скорбных животами... Великий маршал забрал в поход
всех, кто мог носить оружие. Только вы, брат главный эконом, и я
по-настоящему здоровы и способны защищать замок. Стража, как вам известно,
насчитывает три десятка солдат. Если мы вооружим всех наших слуг, то еще
прибавится тридцать четыре человека, но вряд ли из них будут хорошие
воины.
- Святые ангелы! Достопочтенный брат Плауэн, значит, городской сброд
может запросто взять замок?
- Нет, брат главный эконом, - скромно ответил священник, - если
хорошо организовать оборону...
- Организовать оборону?! Ты же сказал, что через полчаса горожане
будут у стен замка!
Брат Плауэн молчал, опустив голову.
- Надо вывести из замка эту девку, невесту русского купца, и отдать
ее с рук на руки жениху, - внезапно осенило главного эконома. - Ты понял
меня, брат Плауэн? Я поручаю тебе отвести горожанам невесту. В этом наше
спасение.
Генрих фон Ален ликовал. <Я превосходно рассчитался с негодяем
Плауэном! - думал он. - Если бы не случилось бунта, брат Плауэн преподнес
бы великому магистру все в искаженном виде. А теперь пусть попробует. Я
скажу капитулу, что знал о недовольстве в городе и принял меры, а
пустоголовый брат Плауэн, у которого на уме только пытки и казни, посмел
вмешаться в мои дела. И в результате горожане взбунтовались>.
А еще Генрих фон Ален надеялся, что брату священнику не удастся мирно
встретиться с горожанами. Ремесленники и купцы хорошо знают его поганую
рожу. Если они не убьют, то основательно намнут ему бока. Пусть это будет
наукой для попа: не станет задирать нос.
- Иди, брат, поторопись во славу бога, - добавил елейным голосом
эконом.
Когда за Плауэном закрылась дверь, Генрих фон Ален не мог сдержаться.
На его жирном лице заиграла торжествующая улыбка. На всякий случай, если
бы брат Плауэн подслушивал под дверью, он громким голосом стал читать
<Отче наш>. Потом он вытащил из-под кровати корзинку с фигами, причмокнул
красными, сочными губами и с наслаждением положил ягоду в рот. На этот раз
