и Ядвиги, состоявшееся по всем правилам, стали выдвигать Вильгельма в
польские короли.
Старинный францисканский монастырь на Градской улице гостеприимно
раскрыл свои двери перед королевой Ядвигой и австрийским принцем.
Монастырские стены и башни из красного кирпича не уступали крепостным и
были очень похожи на постройки немецкого ордена в Пруссии. Здесь все были
свои. Аббат и многие монахи были немцами, и монастырь подчинялся не
польской, а саксонской церкви. Не удивительно, что святые отцы
благожелательно отнеслись к своим соотечественникам.
В стенах францисканского монастыря королева Ядвига устраивала
роскошные вечера с музыкой и танцами. Там встречались нареченные супруги,
там собиралась краковская знать. За крепкими монастырскими стенами под
веселую музыку зрели тайные замыслы.
На вечерах Вильгельм появлялся окруженный немецкой свитой и толпой
расположенных к нему польских панов.
Придворные часто видели Вильгельма и Ядвигу уединившимися в глубокой
нише монастырского коридора. Во время ужина они ели из одной тарелки.
Австрийский принц, наученный своим отцом Леопольдом, упорно добивался
встречи с Ядвигой в королевской опочивальне.
Сегодня Вильгельм был особенно настойчив.
- Никто не сможет нас разлучить, моя супруга, - говорил он, целуя
руки королеве. - Если я побываю в замке в твоих покоях, никто не посмеет
просить твоей руки. И я всегда буду рядом с тобой, всю жизнь.
- Но как это сделать, мой муж? - ответила Ядвига; ее щеки пылали. -
Замок охраняют верные люди противного каштеляна. А он непреклонен, он не
любит тебя.
- Когда мы победим, я велю свернуть ему шею! - сердито ответил юноша.
- Надо привлечь на свою сторону Зимовита Мазовецкого... - добавил он,
понизив голос. - Дать ему все, что он хочет, и он будет с нами. Его люди
один день в неделю несут дворцовую стражу. Я все узнал... Вот если он им
прикажет...
Его слова заглушила танцевальная музыка, взрывы веселого смеха, топот
многих ног.
- Хорошо, мой супруг, я поговорю с князем. А теперь пойдем танцевать.
И королева танцевала, как все остальные дамы, громко притопывая
каблучками и потряхивая золотыми кудрями.
Монастырская столовая все чаще превращалась в танцевальный зал. Все
больше и больше знатных поляков и полячек хотели получить приглашение на
веселые королевские вечера.
Кавалеры появлялись на танцах в длинных разноцветных чулках,
заменяющих штаны, в коротких шелковых курточках с широкими рукавами и в
разноцветных сапожках с длинными приподнятыми носами. У серебряного пояса
обязательно торчала короткая шпага. У воротника, у сапог и у пояса
бренчали серебряные колокольчики. Локоны у кавалеров завивались и падали
на плечи.
Дамы, разрумяненные снадобьями, украшали голову золотым венцом и
лентами. Платья носили длинные, атласные, с золотом и жемчугом, а туфли -
на высоком каблуке. Дамы надевали множество колец на пальцы. У некоторых
на руках тявкали маленькие собачки в серебряных ошейниках.
Во время королевских приемов музыка гремела почти непрерывно. Слуги
разбрызгивали по углам ароматную розовую воду. Выбитые из привычной колеи,
монахи жались по своим кельям, сетуя, что им негде побеседовать и выпить
вечерний стаканчик вина.
На королевские вечера приходили странствующие рыцари в зеленой
одежде. Иные из них подолгу сидели на виду, скрестив ноги, показывая своей
позой, что совершили путешествие в святую землю. Другие прославляли
красоту и добродетели своих дам.
Через два дня на вечере появился молодой князь Зимовит. Было поздно,
слуги разносили конфеты и вино. В воздухе плавали ароматные волны душистых
вод и притираний. Пахло розами и апельсинами.
Вильгельм представил князя Мазовецкого королеве. Семко был в
щегольском полукафтане. Ворот полотняной рубахи не закрывал шею, по плечам
лежали светлые волосы. Голову украшала бархатная шапочка с летящим назад
пером.
- Я благодарен за приглашение, королева, - сказал Зимовит, кланяясь и
целуя белую руку.
- О, здесь очень скромно... К сожалению, я не могу устраивать приемы
в моем замке.
- Я знаю о вашем горе, - сказал князь с явным сочувствием, - и
постараюсь помочь сколько хватит моих сил.
- Если князь поможет, - услышал он в ответ тихие слова королевы, - он
получит все, о чем мечтает.
- Вы знаете о моих мечтах, прекрасная королева?!
- Я обязана знать, о чем мечтают такие люди, как мой князь!
- О-о, прекраснейшая и несравненная королева, я навсегда ваш рыцарь и
раб! - Зимовит еще раз благодарно и почтительно приложился к руке Ядвиги.
Королева обещала возвратить князю откупные земли, выдать немало
золотых дукатов, и Зимовит решил считать за благо, что королем станет не
поляк, а австриец.
Дружба князя Мазовецкого с принцем Вильгельмом еще больше усложнила
положение, создавшееся в Кракове.
Пан Гневаш из Дальвиц не терял времени: к придворной партии,
державшей руку австрийского принца, примыкали все новые и новые
сторонники.
Однажды в перерыве между танцами, когда странствующий певец принялся
читать стихи, Гневаш из Дальвиц подошел к королеве, сидевшей рядом с
принцем, и что-то шепнул ей на ушко.
Ядвига вскочила с кресла, взяла за руку Вильгельма и отвела его к
укромной нише в коридоре.
- Сегодня ты будешь в королевском замке, мой муж. Замок охраняют люди
князя Мазовецкого, - сказала Ядвига, прижимаясь к его груди, - и никто не
посмеет просить моей руки.
* * *
Через три дня в Кракове появился Андреус Василе. От Вильни он
проделал тяжкий и долгий путь. Два раза ему пришлось вступать в драку с
язычниками, пытавшимися его ограбить. Несколько дней он ждал переправы
через недавно замерзшую реку. А когда стал переходить по тонкому льду,
провалился и стал тонуть. Его с трудом спасли случившиеся поблизости
рыбаки. На другой день он заболел и целый месяц пролежал в доме
сердобольной католички.
Посетив францисканский монастырь, Андреус Василе сразу узнал
дворцовые новости. Изрыгая проклятия, он бросился в замок.
Он разыскал каштеляна Добеслава из Куроженк. Доблестный рыцарь с
серебряными волосами, выпив от грудной простуды горячего молока с медом,
собирался ко сну.
- Прошу вельможного пана созвать королевский совет, - потребовал
монах, - у меня важное дело.
- Не можно ночью созвать совет, на то есть день, - удивился рыцарь.
- У меня важное дело, - настойчиво повторил францисканец. Нос его
побелел. - Благо отчизны, рыцарь, в твоих руках.
Каштелян закашлялся, подумал и послал слуг за главными членами
королевского совета.
Францисканец срывающимся голосом объявил вельможным панам о согласии
литовского князя стать мужем королевы Ядвиги.
Советники долго сидели молча, опустив глаза.
- Мы старались, чтобы Вильгельм каким-либо неожиданным образом не
сделался настоящим мужем Ядвиги, - сказал хорунжий, - но, видно, судьба
была против нас, и Вильгельм третий день находится в покоях королевы.
- Что вы наделали, старые дураки! - закричал монах, чуть не плача. -
Ягайла отдает вместе с Литвой и Жмудью все русские земли! Я убью себя,
если наше святое дело сорвется... Но прежде, панове, я передушу всех вас
своими руками. Выжившие из ума обезьяны... Церковь и его священство папа
никогда не простят вам предательства!
Несмотря на тяжкие оскорбления, паны королевского совета молчали.
- Немедленно во дворец! - крикнул он, пристукнув ногой. - Надо найти
австрийского теленка и проломить ему башку, пока он не стал зубром... Это
все, что мы можем сделать для спасения святого дела.
- Оскорбить королеву? - с испугом произнес Добеслав. - Может быть, мы
подождем архиепископа? Его священство должен быть скоро в Кракове.
- Я служу господу богу и пречистой деве, - перебил монах, - и все
дозволено, когда дело идет во благо святой церкви. Ждать нам нельзя и
часу. Я хочу видеть настоящих поляков, а не выродков, которых нельзя
назвать ни поляками, ни немцами!
- Во всем виноват пан Гневаш из Дальвиц, - начал было объясняться
королевский казначей, - он подговорил князя Зимовита Мазовецкого, а
князь...
- Доблестный пан, - не слушая казначея, обратился монах к Добеславу
из Куроженк, - вы всегда были хорошим католиком. Я прошу вас через час
пропустить меня в королевский замок с верными людьми. Я все беру на себя.
Члены королевского совета снова опустили глаза.
- Стража пропустит тебя, святой отец, в замок и всех, кто будет с
тобой, - выдавил наконец из себя каштелян.
Францисканец встал, поклонился и молча вышел.
Глава тридцать пятая
УБЕЖДЕНИЕ, ПООЩРЕНИЕ, ПРИНУЖДЕНИЕ
Со стороны литовской дороги раздалась отдаленная песня боевой трубы.
На рыночной площади не все обратили на нее внимание. Горожане продолжали
волноваться и проклинать рыцарей.
Подошли пивовары, составлявшие одно из самых сильных братств. Под
Кенигсбергским замком стало еще многолюднее.
- На замок! - раздались упрямые голоса. - На замок!
- Разгромим осиное гнездо!
- Правосудия, правосудия! - кричали люди.
Цеховые старшины совещались, что делать дальше. Решили просить
поддержки у орденских рабов - славян.
Топот коня, идущего внамет, заставил многих повернуть голову. На
площадь ворвался всадник на рыжем жеребце без седла и всякого вооружения.
Это был юноша Рудольф Вилле, сын хозяина харчевни <Лошадиная голова>.
Харчевня находилась в двух верстах от замка по литовской дороге. Каждый
приезжавший в город или покидавший его был рад промочить горло отличным
пивом у старины Петера Вилле.
Многие узнали Рудольфа Вилле.
- Господа горожане, - крикнул юноша, - рыцари возвращаются, они
подъезжают к нашей харчевне! Сам великий маршал и все остальные.
Берегитесь...
Юноша вздыбил разгоряченного коня и поскакал обратно.
- Пожалуй, надо расходиться, - с тревогой сказал Ганс Гофман,
прислушиваясь к удалявшемуся топоту лошадиных копыт.
- Ты прав, надо уходить, пока целы, - согласился Иоганн Кирхфельд.
- Рыцари не церемонятся, когда дело идет об их благополучии, -
согласились остальные старосты цехов.
- На этот раз мы опоздали, - с сожалением сказал кто-то из толпы. -
Но следующий раз...
- Мы поговорим об этом потом, - остановил Иоганн Кирхфельд. - Вы
слышите, господа, опять кто-то скачет.
Через торговую площадь, поднимая тучи пыли, промчался орденский гонец
на взмыленном коне. Боевая труба заиграла свою песню перед воротами замка.
Горожане стали быстро расходиться. Подмастерья и ученики побежали в
Альтштадт и Кнайпхоф предупреждать об опасности.
<Все по домам!> - таков был приказ цеховых старост.
Вскоре на рыночных площадях и на улицах никого не осталось.
Ветер с моря гнал дождевые тучи. Солнце все чаще и чаще скрывалось от
глаз за темной, густой завесой. Стал накрапывать нудный земландский дождь,
которому нет ни конца ни края.
Пыль на торговой площади постепенно превращалась в густую, липкую
грязь.
Под рев боевых труб показалось орденское знамя. Его держал в руках
один из трех рыцарей, едущих в ряд на белых лошадях. Святая дева Мария с
младенцем лениво колыхалась на белом полотнище.
В окружении благородных иноземных рыцарей выехал на площадь сам
великий маршал. На лице полководца была написана усталость.
Конрад Валленрод снял шлем, не замечая, как дождевые струйки бегут по
