— Ну, как я определю, кто прапорщик, кто офицер! — начал оправдываться и
заминать неловкую шутку санитар. — Они молчат, не говорят. Голые люди —
все одинаковые. Вот еще три чьих-то тела. Не ваши?
Я заставил себя пройти вдоль стеллажей еще раз, но эти парни были не из
нашего батальона. Юрика тут не оказалось.
— Нет. Остальные из других подразделений.
— Ну, значит, ваших подвезут позже. Заезжайте завтра. Сейчас будем
разыскивать, чьи эти, неопознанные…
— Пошел ты, знаешь куда, юморист! — разозлился я.
— Уже иду. Меня часто туда посылают. Служба в этом заведении располагает
к юмору, философии. Нам для успокоения нервов нужно выдавать водку и
«травку». Иначе крыша съедет, и быстро чокнешься. Думаете, легко
покойников каждый день мыть, упаковывать.
Сержант-санитар вышел во двор и прикрикнул на загорающих молодых солдат.
Бойцы нехотя погасили окурки и потянулись к ангару. В углу у забора
стояли и лежали гробы, чуть в сторонке — цинковые ящики. У ребят началась
работа. Неприятная, тоскливая. От такого каждодневного труда,
действительно, очень даже легко свихнуться.
Я спросил угрюмого сержанта:
— Ты здесь постоянно или на время прикомандирован?
— Я постоянно. Уже почти год тут загружаю «Черный тюльпан». А пацаны
после болезней прикомандированы. Выздоравливающие. От желтухи они
очухались, но психику тут наверняка подорвут. Сейчас по стакану самогонки
бабахнем и пойдем упаковывать и оформлять по адресам. Спиртик есть и
бражка. Не хотите дерябнуть? — вежливо предложил сержант.
— Ты меня удивляешь! Жара! Трупы! После всего увиденного боюсь, что сразу
вывернет мой ослабленный желудок наизнанку. Как ты сам-то выдерживаешь,
сержант? Покойники часто снятся?
Парень нервно махнул рукой и побрел к ангару.
Я быстро вернулся назад к дороге, где собиралась полковая колонна.
Приехал и почти сразу сцепился с зампотехом, по прозвищу Динозавр,
начался неприятный скандал.
— Товарищ замполит! Вы почему взяли без спросу бронетранспортеры? —
воскликнул возмущенный подполковник Голенец.
— Что? Взял без спроса БТР? Я не на гулянку катался, а на опознание
погибших.
— Прекратить пререкаться, товарищ замполит! Воевать не умеете, к
дисциплине не приучены, — продолжал тупо бубнить зампотех полка.
— Что ты сказал? Повтори! — взвизгнул я.
— Не хами, замполит!
— Да пошел ты…, придурок! Научись называть офицеров правильно, по званию,
а не по должности! В нашем батальоне даже хреновый последний солдат это
умеет.
— Я вас арестую! Под трибунал отправлю.
— Ну-ну! Посади! Крыса штабная! Залезь в «зеленку», сходи в горы, а потом
рот разевай. Полгода в полку в штабе просидел и думаешь, ветераном стал!
— Мальчишка! Я тебя быстро обломаю! — и он схватил меня за рукав.
Я перестал себя контролировать. Негодование переполняло меня, и вся
накопившаяся ярость выплеснулась наружу.
— Обломай! Попробуй! Чем испугаешь? Я сейчас десятерых пацанов
рассматривал, опознавал! Им уже ничего не страшно. А если затеешь
разбирательство… — при этих словах я схватил его за ворот х/б и за
гимнастерку на груди, — то считай, что проживешь только до первого рейда…
— Наглец! — воскликнул зампотех полка, хватаясь в свою очередь за мое
х\б. — Под трибунал! Это угроза старшему начальнику! Все слышали?
Он закрутил головой по сторонам, но наткнулся только на угрюмые взгляды
офицеров батальона. Шкурдюк потянул меня за плечи назад, а Хмурцев
нахально вызвался лично начистить физиономию Голенцу. Из-за машин
выскочил Ошуев, услышавший перебранку. Он притянул зампотеха к себе и
что-то злое громко сказал ему на ухо. Затем рявкнул на меня, чтоб я
отпустил х/б подполковника и доложил о проведенном опознании. Начальник
штаба, не без труда оттеснил нас друг от друга и развел в разные стороны.
Я сделал пару вдохов-выдохов, чтоб успокоиться, потому что ярость
продолжала кипеть и клокотать в моей груди. Меня колотило от возмущения и
обиды. Сегодня раз десять меня могли убить, потом на опознании в морге, я
увидел погибших ребят. А теперь этот штабной червь угрожает трибуналом и
судом «чести офицеров». Сволочь! Просидел от лейтенанта до подполковника
в штабе округа писарем и точильщиком карандашей, а теперь поучает, как
надо воевать. «Не умеем воевать»! Мерзавец!
* * *
Подполковник Голенец появился в полку одновременно с замом по тылу и
сразу получил убойную кличку. Если первого прозвали «Мухам по столбам»,
то второго за первобытную тупость и тугодумное выражение лица окрестили
Динозавром. В первые же дни пребывания в полку он «отличился».
Филатов во время подведения итогов боевых действий дал слово Голенцу
(тогда еще майору), но лучше бы тот рта не открывал. Динозавр расшумелся:
— Стреляные гильзы ни одна рота не сдала, кольца отстрелянных сигнальных
ракет и израсходованных гранат не собраны! Где корпуса расстрелянных
“мух”?
— Майор, ты, что ох…! — рявкнул «кэп» со свойственной ему грубостью. — На
кой хрен тебе эти кольца? В загс собрался? А если нужны стреляные гильзы,
сходи на полигон и собери.
— Как так? — удивился Голенец. — А для отчетности? Ведь израсходованные
боеприпасы необходимо списывать.
— Необходимо, значит, списывай. Тебе командиры рот акты представят.
— Что я должен верить бумажке? А если они утаили боеприпасы? Припрятали?
Похитили?
— Утаили … Хм-м, хм-м. И что ты предлагаешь? Каждому патроны по счету
выдавать и по гильзам принимать?
— Так точно.
— Ну, если «так точно», то ступай в «зеленку» да собирай кольца и гильзы.
Я тебе эту возможность предоставлю в следующем рейде!
Майор густо покраснел, замолчал и сел на свое место, смутно догадываясь,
что сморозил глупость. Спустя некоторое время он совершил очередной
«ляп», проводя показательные занятия с технарями. Зампотех оказался не
практиком, а теоретиком. За свою службу научился только писать отчеты да
составлять донесения. Однако приехал он майором, а теперь уже
подполковник. Вот и сегодня впервые вышел с полком на боевые, скорее
всего за орденом, и сразу затеял глупый скандал. Опоздай Ошуев на
минуту — и офицеры батальона «затоптали» бы балбеса!
— Что с Колотовым? Нашли? — спросил я у Шкурдюка, отходя от штабных
машин.
— Нет, — ответил Сергей.
— Кто видел, что его убили?
— Афоня. Он говорит, что очередь прапорщика прошила сверху донизу. Юрка
заметил ДШК и решил зайти сбоку, захватить трофей. Прошел с двумя
бойцами. Одного из них ранило, перебиты обе ноги. Афоня его вытащил. А к
технику и второму убитому солдату было не подползти. Они лежали в десяти
метрах от пулемета. Сам ведь знаешь, Никифорыч, людей было мало. Двадцать
человек ранено! — виновато ответил Шкурдюк.
— Н-да, и двенадцать трупов! Такого полтора года не было, со времен
гибели группы Масленкина! — воскликнул я и от досады хлопнул себя по лбу
кулаком. Голову и так ломило, в ушах звенело, виски сжимало тисками.
Опять сегодня контузило…
…Юрку жалко. Всех жалко, но Юрку особенно. Он был моим инструктором в
училище. Черт дернул занять ему полтинник на прошлой неделе. Ведь
зарекался! Как кому дашь взаймы, так этого человека и убивают. Но если б
Юрка не взял денег в долг, наверное, все равно бы погиб. Видно, у каждого
своя судьба.
Вернувшихся из «зеленки» офицеров вызвал в свой кабинет комдив. Мы сели
на две БМП и помчались в штаб дивизии, получать нагоняй.
А в чем мы виновны? В том, что начальство пошло на глупый договор с
«духами»? Что враги начальничков обманули? В том, что противник бросил в
бой школу гранатометчиков для проведения учебных стрельб по малочисленной
мотострелковой колонне? Что пятьдесят гранатометчиков лупили по нам из
гранатометов, как из автоматов, не жалея боеприпасов? Не мы «духам»
подсказали, когда и куда идем…
В результате подбит танк, тягач, дотла сгорели КАМАЗ и БМП! Еще восемь
бронемашин получили пробоины, а нам даже оборону было не с кем занять,
без пехоты, без солдат! Три километра сплошного огня! Вошли шестьдесят, а
на своих ногах вышли двадцать восемь человек. И все для того, чтобы
провести колонну из шести машин. Один какой-то идиот создает посты и
заставы в центре «зеленки», а другой, не умнее, договаривается о
«перемирии». Можно сказать, что такими действиями заранее предупредили
наших противников о проведении операции. Могли бы еще в штаб мятежников
телеграмму послать с уведомлением о наших действиях. А напоследок
какой-то штабной «стратег» распорядился идти на боевые без достаточных
сил! Привыкли на картах стрелки рисовать да донесения писать.
Показушники!
— Как вы могли? — воскликнул при виде нас новоиспеченный генерал. Звание
генерал-майора командир дивизии получил ко Дню Победы. А эти потери
испортили ему празднование торжества. Сорвали мы запланированный банкет.
Начальник политотдела сидел, откинувшись, в кресле и тупо смотрел в
потолок, находясь в глубокой прострации. Шок от всего случившегося сразил
полковника наповал. Севостьянов тяжело дышал и громко вздыхал.
— Что за бардак был во время прохода колонны к заставе? — продолжал
громко выговаривать нам красивым, хорошо поставленным голосом командир
дивизии. При этом он почему-то все время смотрел на меня. — Откуда такая
беспомощность?
Грязные, пропыленные, измученные, мы выглядели убого рядом с холеным
генералом. Новый комбат стоял, потупив взор, в сторонке, будто его это не
касалось. Зампотех вообще не поехал на экзекуцию, а остался возле
техники. Держать удар пришлось мне и офицерам роты. Ильшат Гундуллин,
перед рейдом, принял дела у Острогина (Серега в полку подписывал бумажки,
рассчитывался с имуществом, собирался домой, и вот такая беда)…
— Эх, вы-ы-ы! — вновь воскликнул генерал. — Вояки хреновы!
— В чем наша вина? — наконец отозвался я, не выдержав упреков.
Во мне все клокотало, слова и фразы вырывались изо рта будто помимо моей
воли. Я вновь потерял контроль над собой, и от гнева меня качало из
стороны в сторону. Глаза застилал туман, из них брызнули слезы досады и
жалости к погибшим.
— Так в чем мы все виноваты? В том, что на каждые сто метров было по
два-три человека и бронемашина? Что по каждой БМП стреляли три-четыре
гранатометчика? Почему вы на нас натравили «духов» со всех окрестностей?
— Товарищ старший лейтенант! Приказываю замолчать и не пререкаться!
Виноваты! Не уберегли солдат и не оправдывайтесь!
— А я и не оправдываюсь! Мне сегодня дико целый день везло! Я увернулся
от миномета, не попали в меня четыре автоматчика! Я самолично под огнем с
сержантом вынес двух убитых и спас двух раненых. За собой никакой вины не
чувствую. Не я организовал эту бойню, не я спланировал. Я только свою
дурную башку под пули подставлял!
— Ростовцев, успокойся, — подал из кресла голос Севостьянов. — Никто,
конкретно вас не обвиняет. Но кто-то ведь виноват!
— Я внимательно посмотрел на него и, думаю, начпо по моим глазам понял,
кого я считаю главным виновником разыгравшейся трагедии… В этот момент
напряженную тишину разорвала громкая телефонная трель аппарата «ЗАС».
Командир дивизии подошел к телефону и задумался на секунду. Он быстро
причесал расческой волосы, резко поднял трубку и произнес:
— Слушаю, товарищ командующий. Так точно, товарищ командующий! Так точно!
Так точно! Это будет для всех нас суровым и жестоким уроком. Так точно! Я
готов понести наказание. Так точно! С себя вины не снимаю. — Генерал
положил трубку на рычаг, аккуратно вытер пот платком, поправил еще раз
пробор и тихо сказал: — Все свободны. Написать объяснительные. Комбату и
замполиту составить донесения. Сдать бумаги в штаб дивизии.
Мы вышли от генерала, и в разных кабинетах отдельно друг от друга описали
ход боя. Перечислили потери, указали, кто, где и при каких
