Парень-то не плохой. Завтра он должен был убыть домой, и надо было
прощаться, потому что уже прислали лейтенанта-сменщика. Но если
отправишься в Союз сейчас, то вернувшийся из-за какой-нибудь ошибки
наградной, вновь в Москву не отправят. Человек-то заменился! Идиотизм!
Свинство какое-то!
Скромняга Васькин подошел к комбату и попросил разрешения остаться на
месяц в Афгане.
— Пойми, Игорь, мы не можем держать тебя в полку, не имеем права. Ты
выслужил свой срок, — пояснил Махошин.
— А если поставить на довольствие молодого лейтенанта послезавтрашним
числом? Утром мы уедем на Алихейль. По документам все законно. Можно я
пойду в рейд с батальоном?
— Ты что дурак? — спросил я. — На кой черт тебе эта железяка? Рисковать
жизнью из-за нее глупо! Плохая примета! Опасно идти в последний рейд!
— Ничего не случится. Свою порцию я уже получил. Все будет хорошо. И
потом, не хочу я, чтоб мой сын позже спрашивал, воевал ли отец на самом
деле? Почему вернулся без награды? Мои друзья-десантники с орденами
приехали домой, а я?
— Ну и черт с тобой. Иди. Только никуда не лезь! — разрешил комбат.
— Спасибо, товарищ майор! — обрадовался Васькин и побежал собираться.
— Псих ненормальный! Контуженый! Пыльным мешком из-за угла ударенный! —
ругнулся я, но спорить больше не стал, потому что выход к Алихейлю
омрачило новое ЧП.
Делая последний обход казарм, перед тем как отправиться к колонне
техники, я услышал странные звуки. Один из связистов лежал на кровати и
спал, укрывшись одеялом, притом он громко-громко храпел. Я подошел и
прислушался: это вроде бы не храп, а хрип. Одернув одеяло, я растерянно
поглядел в лицо сержанта Билаша, по кличке Беляш. Изо рта вырывались
хрипы, из уголков губ вытекала бело-зеленая пена и слизь. А открытые
глаза были бессмысленно устремлены в потолок. Он не реагировал на яркий
солнечный свет, который ударил ему в глаза.
— Билаш, — окликнул я его и дернул за плечо: — Беляш чертов! Проснись!
Очнись!
Никакой реакции на окрик и на движение моей руки перед глазами не было.
Лицо его становилось все более зеленым. Если он еще не умер, то,
очевидно, скоро умрет.
— Шапкин! Почему Беляш валяется на койке? Что с ним случилось? — рявкнул
я.
Сержант замялся и, глядя в сторону, ответил:
— Он вчера простыл, у него жар. Вроде бы заболел.
Я наклонился над лицом хрипевшего. Всмотрелся в открытые глаза: пустые,
стеклянные зрачки, в них не было ни единой мысли. Зомби какой-то…
— Что он сожрал? Укололся, что ли?
— Не знаю, — вздохнул Шапкин. — Мы его положили под одеяло, а что с ним
делать, не знаем.
— Сволочи! Он же так издохнет совсем. Он идиот, но и вы придурки!
Волоките его в санчасть! Бегом!
На шум появился встревоженный Хмурцев. Вадик держал в руках
использованную упаковку «Синдокарпа». Этот сильнейший препарат выдавался
механикам для вождения техники ночью и во время длительных маршей по
одной-две таблетке.
— Он ведь так помрет! Идиоты! — принялся бушевать я, гоняя пинками по
кубрику связистов.
Солдаты уворачивались от затрещин, молчали и растерянно озирались по
сторонам.
— Хватайте Беляша под руки и бегом в санчасть! — приказал Хмурцев.
— Вадим, как к нему попал «Синдокарп»? — накинулся я на взводного.
— А бог его знает. Может, он механикам не раздал в прошлом рейде, а все
таблетки оставил для себя? Возможно, украл новую пачку, которую получили
для очередной операции.
— У тебя что, сейфа нет? Как могли украсть?
— Ну не знаю как. Сейчас проверим. «Промедол» бы не сперли, черти! Не
отчитаться перед медиками! — Вадик всплеснул руками и побежал в каптерку
проверять лекарства.
Билаш вернулся из госпиталя на следующий день после окончания операции в
Алихейле. Он прибыл за документами и вещами перед отправкой в Союз.
Функции коры головного мозга затормозились и так не восстановились. Речь
была невнятной, медленной, координация движений нарушена. Работа для
психиатров и невропатологов на долгие годы. Получил сомнительное минутное
удовольствие —теперь мучиться всю оставшуюся жизнь…
* * *
Опять знакомые места, где мы были в прошлом году. Огромная территория
вокруг крепости Алихейль. Территория, которую мы никак не могли подчинить
Я отправился в горы со второй ротой, в густую лесную чащу, подальше от
нового комбата. Вырос он по службе в кадрированной части до майора, при
этом солдат в глаза не видел. Разговаривать с людьми не мог, управлять
ротами не умел. Вот достался подарочек! От фортелей Чапая я стонал, когда
он чудил перед заменой, но тогда я и представить себе не мог, что его
заменит такой бездарь. Вся жизнь батальона — и это лучшего батальона в
дивизии, а возможно, и в армии, — налаженная за два года Подорожником,
рушилась на глазах. Новый комбат был, что называется, «ни рыба ни мясо».
Соплежуй! Пропадут труды двух лет! Жаль и собственных мучительных усилий
по укреплению дисциплины…
Алихейль вновь предстал перед нами во всей своей чудной таежной красой.
Реликтовые еловые, сосновые и пихтовые деревья опоясывали склоны гор.
Правда, сейчас не все склоны гор были обрамлены деревьями, больше трети
из них выгорели в прошлом году в результате бомбардировок и обстрелов.
С маршрутом движения не повезло. Кто-то в штабе армии нарисовал на карте
точки района обороны батальона, а они оказались черт-те где, в лесу! В
пяти метрах ничего не видно: густой кустарник, колючки, деревья, высокая
трава. К нам можно спокойно подкрасться и напасть. Придется поработать в
этих зарослях дровосеками.
Бойцы кое-как вырубили лопатками проходы в кустарнике и построили СПСы,
выжгли траву. Сапер подорвал несколько деревьев, устроив завалы.
Гундуллин постепенно оборудовал район обороны. Теперь мы сумеем сдержать
натиск разрозненных групп, но большая банда нас, конечно, просто сметет.
Вертолеты расстреливали вершины ракетами и снарядами, штурмовики бросали
бомбы, артиллерия била по площадям. Все как всегда, только вместо голых
вершин — густая тайга.
Неделю мы укреплялись, окапывали и рыли окопчики для стрельбы лежа.
Прошла информация о выдвижении к нам двух тысяч «духов». Мятежники не
дошли, их рассеяли по округе артиллерия и авиация. При этом наш
«крокодил» душманы сбили «Стингером». Вертолетчики попытались спастись на
парашютах, но один из них разбился о деревья, а второй сломал при
приземлении ноги. Марат Гундуллин с взводом отправился на выручку, однако
его опередили десантники. «Духов» отогнали, вертолетчика вынесли.
Через неделю Муссолини вызвал меня в полковой лагерь.
— Хватит сидеть в горах. Завтра, когда вертолеты доставят паек и воду,
возвращайся к броне. Необходимо срочно составить политдонесения! — шумел
по радиосвязи мой начальник.
Черт. Проклятые бумажки, и тут от них спасения нет.
Оперативными дежурными при штабе полка были начальник оркестра и «пан
спортсмен» (начальник физподготовки полка). Мужики сидели в будке, играли
в преферанс с начальником артиллерии, мучались от безделья и духоты,
ожидая обеда.
— О! Таежный человек с гор явился! — воскликнул артиллерист Шаманов. —
Как жизнь в горах? Много леса повалили?
— Много. Только эта тайга по-прежнему густая, — ответил я. — Лесные
пожары бушуют в центре чащи, лишь бы ветер не погнал огонь на роты.
Изжаримся. А как у вас дела? Скучаете?
— Ага, — ухмыльнулся «человек-оркестр». — Мы тут от жары изнываем, вас
артиллерией поддерживаем, а в штабе армии каждый день веселятся. Вчера за
час до полуночи начали огневой налет по плановым целям. Только
пристрелялись, как прибежал какой-то полковник и заорал, что мешаем
танцевать! Музыку заглушаем! Представляешь?! У какой-то дамочки день
рождения, и по этому поводу в штабе банкет и дискотека.
— Я стрелять перестал. Говорю: «Хорошо, начну артобстрел в полночь!» —
продолжил рассказ артиллерист. — После третьего залпа вновь примчался
посыльный, теперь кому-то спать не даем. Послал я его подальше. Козлы!
Хочешь спать, сиди в Кабуле и не выезжай на войну за орденом. Устроили
тут бордель! Визг, пляски, хохот, музыка — каждый вечер. А мы от скуки
режемся в карты и из зависти к начальству стреляем из пушек.
— Вот я сейчас оформлю бумажки для политаппарата и присоединюсь к вам. Вы
завидуете армейскому начальству, а мы в горах завидовали вам.
Сгонять партийку не удалось. В первой роте подорвался на мине
санинструктор. Сержант Абрамян сошел с тропы по нужде — и тотчас раздался
взрыв. Миной оторвало ему обе ноги выше колен. Ужас! Пока Мандресов
вызывал вертолет, медик сам себе наложил повязку, перетянул то, что
осталось от ног, жгутами, отрезал скальпелем болтающиеся на жилах и коже
куски своего тела, поставил систему кровезаменителя, вколол «промедол».
Мужественный парень спас себя от верной смерти. Хладнокровие сохранило
ему жизнь. Даже офицеры растерялись, а солдаты и вовсе пребывали в шоке
от этого кровавого зрелища.
Прошли сутки и новая трагедия! Васькин со своим взводом возвращался с гор
к броне. Идущий впереди сапер наткнулся на растяжку. Рядом оказалась
противотанковая мина «итальянка». Васькин распорядился, чтобы взвод
отошел шагов на десять, а сам вместе с сапером подошел к ловушке.
«Сюрприз» оказался очень коварным. Двойным сюрпризом! Когда солдат
перерезал провода от растяжки к мине, откопал ее из песка и приподнял, то
раздался оглушительный взрыв. Над землей пронесся огненно-стальной смерч.
Пыль, гарь и дым рассеялись, и открылась страшная картина: пятеро солдат
лежали сраженные осколками, истекая кровью. На то место, где взорвалась
мина и зияла воронка, было страшно смотреть. Нашли лишь окровавленный
бронежилет сапера да верхнюю часть туловища Васькина. Опознали старшего
лейтенанта по номерку, висевшему на шее. Голова и плечи — это то, что
осталось от взводного. Вместо солдата-сапера в цинковый гроб положили
лохмотья одежды и куски бронежилета. Да еще груз для веса.
Под миной оказался проводок, шедший то ли к бомбе, то ли к связке
«итальянок». И зачем они начали разминирование фугаса? Одному богу
известно. Обошли бы стороной — и делу конец. Наших позади них не было.
Солдат не разглядел, не обнаружил скрытый замыкатель, а как известно,
сапер ошибается один раз...
Вот и дождался Васькин своего ордена. Только семья получит его посмертно.
Мы ушли, заминировав этот мятежный район. Не знаю, какие будут
последствия от ловушек для «духов», но пока счет в минно-взрывной войне
был не в нашу пользу. Две недели войны — и каждый день кто-то погиб или
ранен.
Перед отъездом вновь фото на память, на котором не поймешь кто с кем: то
ли мы с «духами», то ли с отрядом обороны кишлака. По-моему, это одно и
то же. Но какие колоритные и злобные физиономии! В темноте и без оружия
лучше с такими не встречаться!
Наконец закончился мой последний рейд! Последний выход на войну. Завтра
вернусь в полк и начну искать себе замену.
В полку меня постигло очередное разочарование. Представление на
присвоение досрочного звания капитана вернули. На возврате стояла
резолюция: «Оформлять не менее чем за три месяца до замены». Опоздал, кто
ж знал. А хорошо было бы приехать домой капитаном!
Во всем алкоголик Золотарев виноват: компостировал мозги и тормозил
бумаги. Он во время нескольких боевых рейдов оставался в полку,
беспробудно пил и, в конце-концов, попал в реанимацию вместе с
собутыльником особистом. Еле-еле откачали обоих.
* * *
Полк стоял на плацу, когда, визжа тормозами, у штаба остановился «уазик»,
и из него вывалился пьяный начальник финансовой службы. Он громко рявкнул
водителю:
— Отвези девчонок на базу! И не задерживай «блядовозку», я скоро опять
