раненых и отошли. Во время спасательной экспедиции получил нелепые
тяжелые травмы Сероиван. Чокнутый Габулов развернул башню БМП и пушкой
ударил по ногам стоящего на броне медика. Результат — переломы обеих ног…
Черт! Ну что за невезуха с новым комбатом! Как рейд, так огромные потери…
Убитые и раненые исчисляются десятками! Бугрим с тяжелой контузией в
госпитале. Прощай, мой маскхалат, никогда я тебя более не увижу! Придется
париться в х\ б.
Нам предстояло закрепиться на довольно высокой вершине к которой вел
крутой подъем. Я оставил броню под опеку Верескова, а мы с Афоней
отправились в горы. Я намеренно решил удалиться отсюда. Не хотелось быть
на посылках у политотдельских. Подальше от начальства, целее нервы.
Огромный Александров начал задыхаться на середине подъема. Пот струился
ручьями по всему лицу, мокрая «хэбэшка» прилипла к спине, лицо стало
пунцово-красным.
— Афанасий! Ты чем занимался в командировке? Сколько лишнего веса успел
набрать?
— Не знаю. Наверное, во мне теперь больше центнера. Чем занимался, позже
расскажу, когда передохнем! — прохрипел старший лейтенант. — Никифор, я
пойду потихоньку, а ты, пожалуйста, займи горку без меня. В таком бешеном
темпе я сдохну!
Александров выбрался наверх через полчаса и рухнул на песок как
подкошенный.
— Уф! Уф! Нет сил! За две недели в командировке отожрался как слон! —
стонал, Афоня. — Заехал к маме домой, а она меня блинчиками, шанежками,
оладушками, пирогами раскормила. Килограммов пятнадцать жирка нагулял.
Уф-ф!
Старлей сбросил с себя гимнастерку, тельняшку и начал ею обмахиваться. Он
не успевал вытирать струящиеся по большому телу ручейки соленого пота.
Туловище и руки Афанасия были покрыты большими буграми на венах и
лимфоузлах.
— Афоня! Что это у тебя такое? — поразился я. — Ты удваиваешься делением,
как амеба?
— Ай! Ерунда! Уже привык. Тромбы! — нехотя ответил Александров. — Не
смертельно, но не приятно.
— Болит, наверное? — спросил я, сочувствуя приятелю.
— Мучительно в горы ходить и напрягаться физически. Но надеюсь, терпеть
осталось три месяца. Домучаюсь как-нибудь. Когда вернусь в Союз, тяжелее
ручки ничего поднимать не буду! — сказал Афоня, улыбаясь. — Буду лечиться
дома. И вот какая занятная штука: в одном месте шишек нет! Догадайся в
каком?
— Догадался! Ха-ха! Не повезло! А ты хотел бы, чтоб он распух? —
рассмеялся я.
— Ну, допустим, не распух, а чтоб увеличился! Я бы начал, как Распутин,
пользоваться бешеным спросом у баб. Может, поколдуешь?
— Нет, Афанасий, не получится. Извести бородавки я могу, а наслать их на
кого-нибудь не выходит! — ответил я. — Думаю, что и тромбы вывести не
смогу, тем более переместить по твоему телу из одного конца в другой
«конец».
— Жаль! Искренне жаль! Не судьба, значит. Ну ладно, докладывай, Никифор,
штабу обстановку, место нашего нахождения, а я организую оборону и
обед, — сказал Александров и принялся орать на солдат-добровольцев,
впервые попавших в горы: — Доходяги! Бегом! Шевелите клешнями! Что,
сдохли? Прошли всего ничего, а уже без сил лежите! Быстрее строить СПСы,
маскироваться! И жратву готовьте! Я, что ли, вас буду кормить? Сержанты,
за работу!
Прихлебывая вечером чай из железной банки из-под фруктового супа, Афоня
поведал о своих приключениях дома.
— Жениться я надумал, Никифор! Такую классную деваху встретил! Сладкий
мед, а не девка! Я с ней в кабаке познакомился. Тут же сговорились. В
первый раз ее приголубил прямо на ступеньках, у выхода из ресторана. Там
был полуподвал и две лестницы в разные стороны. По одной ходят, а у
второй ящиками выход закрыт. Вот на ней все и произошло! Ох, и девчонка!
Огонь!
— Афанасий! Одумайся! Может, пока ты в Афгане, она и другим так же на
лестнице не отказывает. Кто же сразу соглашается с первым
встречным-поперечным!
— Нет! Это ты брось! У нас любовь!
— И с другими будет любовь!
— Никифор! Обижаешь! Я же чувствую, что Людка меня любит, а не просто
так. Ей в жизни не повезло, мужья козлы попадались.
— И много мужей было? — рассмеялся я.
— Двое. И детей у нее двое, — ответил Александров.
— Сколько же ей лет, этой тете?
— Никакая она не тетя! Двадцать два года. Рано замуж вышла, потом тут же
развелась и опять замуж.
— Афоня! Потряси головой, постучи лбом об камушек, почеши затылок! Может,
мозги на место встанут и голова опять «варить» начнет! И где ты таких
подруг находишь, где подбираешь? Ну, да ладно, я за тебя спокоен: за три
месяца опомнишься, а дома опять кого-нибудь найдешь, — обнадежил я
товарища, улыбаясь и потешаясь над Афоней.
Александров широко улыбался, щуря глаза под лучами заходящего солнца,
чесал мохнатую грудь и не спорил. Что поделать, если у человека такое
хобби: любовь со шлюхами крутить!
Неделю мы пролежали на горе, время от времени по указанию начальства
обстреливая противоположный хребет. Нам лишний раз пальнуть не тяжело, а
командованию наш огонь — бальзам на сердце. Прикрываем! Охраняем!
Обороняем!
Получив команду на возвращение, я расстрелял свою «муху» по группе
нагроможденных валунов, метнул в ущелье гранаты, чтобы спускаться
налегке. Донесшиеся звуки разрывов я заглушил громкими криками: «Ура!!!
Конец войне!!! Домой!!! Никогда больше!!! Ура!!!»
Афоня за компанию с удовольствием послал в небо несколько очередей,
имитируя салют, а затем принялся минировать СПСы. «Духам» на память о
нас...
Вот и все! Прощайте, горы! Сколько же здоровья здесь угроблено! В
последний раз я сплю на камнях, завернувшись в спальный мешок, в обнимку
с автоматом. В последний раз пью из жестянки чай, вскипяченный на
костерке. Никогда больше в жизни не пойду в горы с нагруженным вещмешком.
Не придется впредь пить воду, экономя каждый глоток. Надеюсь, не суждено
в дальнейшей жизни неделями скитаться пыльным и грязным, выполняя чей-то
приказ. Зачем же я сюда все-таки отправился? Глупость, может быть, но
главное, что никто и никогда не сможет упрекнуть меня, будто я
отсиживался в тылу, когда другие воевали в Афгане! Что я тут приобрел?
Две контузии, тепловой удар, стертые до задницы ноги, рассыпающиеся зубы,
испорченный желудок.
Но основная задача выполнена — возвращаюсь живым!
Не грабил, не мародерствовал, не зверствовал, не издевался, не убивал в
мирное время. Солдат берег, воевал, на мой взгляд, честно.
Начальник политотдела сдержал слово и прислал мне сменщика. Это был
молодой высокий холеный капитан — москвич. Я сдал ему все дела и с чистой
совестью отправился оформлять документы на отъезд.
Капитана хватило ненадолго. Вначале он наорал на солдат из взвода связи и
не пустил их в кино. Как-то вечером он нарвался на пьяную ватагу наших
офицеров, толкнул Мандресова в плечо, придрался к ребятам, схватил за
раненую руку Грищука и моментально получил по физиономии. Они не знали,
что перед ними новое начальство. Мандресов, Хмурцев, Грищук от души
накостыляли столичному франту. Подбили глаз, расквасили нос, попинали. За
компанию накостыляли бросившимся их разнимать пропагандисту и начальнику
клуба.
Капитан визжал в штабе полка, что он не может служить там, где его в
первый же день избили подчиненные. Сменщик умчался в Баграм, а следом за
ним поехал и я.
— Что у вас там творится? Что за анархия? — в резкой форме выразил мне
неудовольствие Севастьянов.
— В чем моя вина? Меня здесь уже нет! — ответил я. — Дела сдал, документы
на руках, чемодан собран! До свиданья войне!
— Кому сдал дела? Капитану Коваленко? Он даже под угрозой расстрела
отказывается служить в вашем батальоне. Что прикажете устроить
смотр-конкурс замполитов для замещения вашей должности, товарищ старший
лейтенант? Привезти десяток новичков, чтоб взводные и ротные выбрали себе
новое политическое руководство?! Без замены не уедешь!
Я опустил глаза и стоял, потея и все больше смущаясь. Неловкая ситуация.
Видимо, не хочет какая-то неведомая сила меня отпускать домой!
— Можно и без конкурса! — наконец нашел я выход из создавшейся
ситуации. — Предлагаю старшего лейтенанта Шкурдюка назначить вместо меня.
Воюет больше года, опыт у него огромный. Награжден орденом, порядочный и
грамотный офицер! Не хуже меня, а может, и лучше!
Начальник политотдела сердито и пронзительно посмотрел в мои глаза и
распорядился:
— Ладно! Пусть временно обязанности исполняет Шкурдюк! Передай ему дела,
дальше посмотрим! А этих дебоширов строго накажем!
Вот и хорошо. Наконец-то устранено последнее препятствие на пути к дому!
Вскоре вышел приказ командира дивизии № 200. Ребятам крепко досталось за
драку. Текст содержал довольно грозные формулировки, но был составлен не
без юмора. Смеялся весь полк.
Содержание приблизительно следующее:
1. Снять с должности старших лейтенантов Мандресова, Коршунова, Хмурцева,
Грищука.
2. Откомандировать командирами взводов в Панджшер на самые удаленные
заставы: Мандресова, Хмурцева, Грищука.
3. Если кто-либо из них спустится с горы, то остальные два собутыльника в
этот момент не должны находиться в гарнизоне. Встретиться они не должны
ни под каким предлогом.
4. Старшего лейтенанта Коршунова назначить начальником штаба батальона
восемьдесят первого полка.
Родство с командующим округа опять выручило Коршунова. Счастливчик
Коршун!
Самолет разогнался по бетонке и резко взмыл в воздух. Пилот круто
закладывал вираж за виражом над городом, и после трех прощальных кругов
над Кабулом машина устремилась на север. После набора высоты лайнер взял
курс домой, в Ташкент! Двигатели надрывно гудели на пределе мощностей,
поднимая машину выше и выше в небо. «Ил-76» шел на подъем, резко задрав
нос в небо. Так здесь взлетают всегда. Нет плавного горизонтального
подъема, а только резко вверх, на пределе возможностей. Авиалайнер сыпал
«отстрелами» (световыми ракетами) во все стороны, чтобы отвести от
корпуса и двигателей возможный пуск «Стрелы» или «Стингера». Не хочется
мне на прощанье получить такой «подарок» от «духов».
Бородатый мужик приладил трубу зенитного комплекса на плечо и прицелился
в стремящийся ввысь грузовой авиалайнер.
— Далеко, не достанешь, Махмуд! Он уже очень высоко! — крикнул напарник,
останавливая стрелка.
— Жалко! — ответил зенитчик. — Какой большой самолет можно было сбить!
Сколько бы «пайсы» получили! Жен бы купили! Сайдула, может, все же
попробовать?
— Если бы был «Стингер», я б попытался. А так ракету впустую израсходуем.
Командир в гневе палкой станет бить! Лучше наверняка выстрелим по
вертолету, если пролетит! — сказал второй душман, и они продолжили
чаепитие.
Эпилог
Чухвастова, занимавшегося мелким бизнесом на российско-белорусской
границе, застрелили бандиты. Убили вместе с бухгалтером и сожгли в
машине, заметая следы.
Александров умер в Забайкалье, в окружном госпитале. Залечили. Поставили
диагноз — воспаление легких, а у него отказала поджелудочная железа.
Ветишин получил звание подполковника и утонул в день рождения, спасая
женщину.
Головского подорвали в «Мерседесе» недалеко от собственного супермаркета.
Кому-то перешел дорогу.
Подорожник еще семь лет прослужил в разных гарнизонах и уволился с
должности комбата.
У Верескова родилась четвертая дочь, он продолжал писать романсы и
баллады. Меланхолия все не проходит.
Бугрим попытался стать колбасным «королем», но разорился.
Острогин не дождался обещанной ему квартиры, уехал с Дальнего Востока.
Возглавил дельфинарий, долго мотался со зверями по Африке и объявился в
России только через пятнадцать лет.
Якубов стал-таки директором ресторана в Бухаре, растолстел еще больше,
оставаясь веселым добряком.
Следы Муталибова затерялись в пылающем войнами Кавказе.
