разговаривая. Громкий смех раздавался со всех сторон. Причем смеялись
туркмены заразительно, от души, запрокидывая голову и широко открывая
рот, показывая соседям либо золотые, либо желтые кривые, щербатые зубы. В
основном, за столами мужчины средних лет и старше. Как шепотом пояснил
Мишка, торговцы и кладовщики, милиционеры и чиновники.
При появлении Ашота все почтительно привстали, поклонились. Неподдельное
подобострастие и показное радушие.
«Мафиози» с некоторыми обнялся, некоторым помахал рукой. В сторону одной
компании глянул с нескрываемой неприязнью. Компания вмиг испарилась из
зала, будто ее и не было тут вовсе.
Никита какое-то время нервничал, пытаясь устроиться поудобнее, подгибая
ноги под задницей — по-восточному. Неудобно! Еще он комплексовал, по
поводу своих носков: вдруг пахнут. Но вскоре понял, что соседи пьют
далеко не чай, и потому им совершенно наплевать на вонючие ноги соседей.
Да от всех них от самих несло какой-то… козлятиной. Душные козлы!
Из чайников в пиалы потекла прозрачная жидкость. Водка. На запах — не
очень…
— Опять денаусскую в графины налили!.. Эй, человек! Подойди сюда! —
«мафиози» поманил официанта сарделечным пальцем.
— Что изволите, уважаемый? — склонился в поклоне официант-туркмен.
— Это пойло отнеси хозяину! Московскую водку принести! Живо!
Чайные приборы вмиг сменили на другие. Извиняться примчался сам хозяин
заведения: московской нет, только чарджоуская…
Всяко не денаусская! Хотя… Тоже дрянь. Какая отвратительная вода вокруг,
такая и водка.
Появились танцовщицы. Старые и молодые «дикари» взвизгивали и пускали
слюни, глядя на девушек.
Никита, наблюдая за обнажающимися в такт музыке стройными красавицами,
под воздействием алкоголя окончательно потерял самоконтроль.
— Мишка! — громко обратился он к Шмеру. — Если мы одну из них не зацепим,
это будет величайшей глупостью с нашей стороны.
— Чудак-человек. Я тебе уже объяснял: это удовольствие стоит денег.
Бесплатных ласк тут нет.
Никита плотнее придвинулся к Шмеру и возбужденно залепетал на ухо:
— Очень хочу познакомиться вон с той, светленькой.
— Хи-хи-хи! Ты хотя бы знаешь кто это?
— Нет. А что, ты знаком? Кто она?
— Это жена бывшего командира роты капитана Пискунова. Я ее сразу не
узнал. А вот ты ткнул в нее пальцем, я присмотрелся — точно! Ольга, его
жена! Они полгода назад уехали в Россию, а вот, погляди-ка, потянуло на
старые заработки. Соскучилась по разгульной жизни и бешеным деньгам.
Любопытно, она надолго объявилась? И когда уедет? Да и где сам Сашка
Пискунов? Знать, деньжата закончились!
— Погоди, погоди! Это что, жена офицера? — обалдел Никита. — Хочешь
сказать, что это ее постоянный заработок — танцы на столе?!
— Балда ты, Никита! Танцы — только для разогрева публики. Главная работа
позже, в койке.
— Это нелегальная проституция или официальная?
— Нет, не официальная, но вполне реальная. Они за две ночи твою
офицерскую получку зарабатывают!
— Ух, ты! Сильны, чертовки! Мишка, давай займем деньжат у Ашота? Может,
Ольга тебе скидку сделает, по знакомству дешевле обслужит?
— Держи карман шире и ширинку свободней! Как же, скидку! Обдерет по
полной программе. Да и двое за раз — дороже будет. Я, конечно, спрошу у
Ашота…
— Мишка, а остальные кто? Ты знаешь этих девиц?
— Ай! Знаю еще одну. Вон та, длинноногая, — жена начальника вещевой
службы.
— Иванова?! Старлея?! Такого здоровенного?!
— Ага! Он хоть и здоровенный, но тупой! А ей, видимо, чего-то не хватает
в жизни. Наверное, корень не удался!
Внезапно Шмер осекся и хищно уставился на вспорхнувшую на подиум
артисточку, нервно затеребил нос и ухо. Была у него такая дурацкая
привычка: когда нервничал, дергал себя за мочку уха, отчего оно у него
регулярно воспалялось.
— Ты чего? Понравилась рыжая? — толкнул его в бок Никита.
— Заткнись и молчи, а не то нас заметят! Это супруга начальника штаба
батальона Давыденко! Вот влипли!
— Ромаха! Чего мы-то влипли? Это она влипла! Теперь ты точно сможешь с
ней договориться. Заодно и Мирону отомстишь за притеснения по службе. Я
думаю, мы отомстим ему вдвоем!
— Он ведь чокнутый, придурок и псих. Узнает — убьет!
— Откуда он узнает? Что, жена о побочном, «трудовом» заработке сама ему
расскажет? С подробностями — кого обслужила? Не боись! Ты только жди
сигнал, когда можно будет к делу приступать!
- Жду!
— Это… довольно сложный процесс. Мне Ашот объяснил, что эти дуры сейчас
потанцуют, совсем разденутся, а после туркмены начнут цену назначать,
спорить, кто больше заплатит. Аукцион завертится, и развезут баб по
квартирам или еще куда. Тут тоже комнаты есть, но они дорогие. Наши
белокожие бабы пользуются бешенным спросом у чурок. На местных ведь после
тридцати лет, без слез не взглянешь! Ненавижу я их, проклятых азиатов! —
в сердцах Шмер и внезапно громко стукнул кулаком по столику.
— Ты чего?!
— Башню заклинило от злости, — постучал себя по голове Шмер.
Ашот удивленно глянул на офицеров, но тут же вновь переключил внимание на
танцовщицу.
Началось самое интересное. Колготки, лифчики и трусики полетели в
публику.
«Мафиози» прихлопывал в ладоши и цокал языком, как горный орел-беркут:
— Ай, красавицы! Ай, голубки! Каждый раз они меня расстраивают и заводят.
Редко бываю, здоровье уже не то, живот мешает. Но люблю посмотреть.
Лубуюсь! Хватит! Ребятки на выход, а не то у меня сердце не выдержит и
лопнет! Собираемся, я сейчас улажу со счетом.
Никита с тоской взглянул на девиц, но спорить не стал. Направился к
выходу, снял с вешалки и надел на себя шинель, шапку, сапоги (именно в
такой неудобной последовательности)…
Дальнейшее почти совсем не помнил. Впоследствии, даже при содействии
Шмера, припоминал с трудом. И чего взбеленился? Зачем взбрыкнул?
Впрочем, понятно, чего и зачем…
Едва Ромашкин спустился по лестнице и вышел за дверь, как увидел такую
картину: трое туркменов тащили упирающуюся пьяную девицу в машину. Задняя
дверца «Жигулей» была распахнута, мужики ее впихивали в салон, слегка
поколачивая.
— Ах, вы чурки проклятые! Опять наших баб портите и насилуете! — кинулся
Никита к ним.
В правой руке у него был тяжелый портфель Ашота — им он с размаху въехал
по голове ближайшему азиату. Низенькому толстячку, стоящему спиной,
отвесил мощный пинок в промежность. Третьему — с неудобной позиции —
неловкий удар левой рукой в челюсть. На беду, компания оказалась чуть
более многочисленной. Был еще водитель. Вот он-то и выскочил из машины и
мощным, хорошо поставленным ударом рассек Никите бровь, сбив его с ног.
Дальше — отключка.
Дальше — только если верить Мишке Шмеру…
— Начал качать права и бороться за чистоту славянской расы, расист!
Матерился, визжал! Ашот тебя еле утихомирил… Ты ж вышел из заведения
перед нами, а мы буквально через минуту спускаемся во двор, слышим: шум,
гам, драка! И кто же дерется? Наш Никита! Вернее его бьют и топчут.. Ашот
что-то заорал на смеси армянского и туркменского, заматерился по-русски,
схватил двоих за шиворот и оттолкнул их подальше. Они вначале хотели
огрызнуться, но, узнав «мафиози», отпрыгнули в сторону и бросились
наутек. Водитель и толстяк запрыгнули в машину, а девка еще попыталась
забраться в отъезжающую машину и что-то еще кричала об обещанной оплате.
Материла она нас на чем свет! Типа проклятые офицеры, сующие нос не в
свое дело. Короче, выяснилось, что она цыганка, подрабатывающая в
«вертепе», «по-второму сорту». И ругалась она с азиатами по поводу
количества клиентов. Троих обслужить соглашалась, а четвертого —ни в
какую. Начала рядиться, спорить, вот они и решили применить силу. А ты,
джентльмен хренов, вмешался! Вступился, блин, за честь дамы!.. И как
теперь показаться в городе? Нет, точно месяц из гарнизона не выйду,
дураков нет! А тебе, Ромашкин вообще по вечерам рекомендую дома сидеть и
забыть про Педжен!
М-да, история…
Тут вернулись бойцы с вычищенной формой.
— Ого! Молодцы! — восхитился Колчаков. — Шинель и шапка стали даже лучше
и чище, чем до того как их изваляли в грязи. Ребятки, вы заработали
благодарность командования! Теперь свободны. Шагайте в казарму, замполит
оденется сам. И главное, касается всех, — держать языки за зубами! Иначе
— зубы прорежу!
— Так точно!!!
Никита еще раз отряхнул брюки и китель, поискал пятнышки на брюках,
провел ладонями по шинели, постучал подошвами сапог друг об друга.
Сойдет! Форма выглядит более-менее. А вот морда… Ссадина над бровью,
шишка на затылке, ухо ноет, губа опухла.
— Надевай вместо шапки фуражку, — посоветовал Колчаков. — Возьми мою, у
нее широкий козырек. Прикроет твое… безобразие.
Никита подошел к зеркалу, нагнулся и почти прислонился к нему лицом.
Мешки под глазами, щетина на щеках, воспаленные похмельные глаза. Да,
безобразие… Он отклонился на полметра — стал выглядеть получше. Отошел на
три шага — мужчина хоть куда, в полном расцвете сил. Ну, не совсем, но
можно стоять в строю и не выделяться.
***
— Бывает! — искренне посочувствовал Кипич. — С каждым может такая история
случиться! Помню, в Кабуле начальник штаба полка меня на гауптвахту
посадил ни за что! Я ему правду сказал: пил с генералом. А зачем это
сказал и как попался, не помню. Очнулся в камере. Мысль даже в голову
пришла дурная, а не в плену ли я у духов?! Вокруг каменный мешок — и
тишина!.. О! Извини, что перебил!
— Ничо, потом мы вас всех еще перебьем! —хохотнул Виталик-разведчик. -
Шутка такая, м-да…
Глава 21.Сладкая месть
Естественно, офицерский корпус — не сборище пьяниц, развратников и
сумасбродов, но это и не оловянные солдатики, хотя бывают и такие.
Военная машина, возможно, сама по себе ржавый бездушный, механизм, но те
кто служат, не винтики и колесики, а живые люди. У них, у каждого, есть
обыкновенные человеческие слабости. Одни любят женщин, причем всех
подряд, своих и чужих. Другие любят выпить, опять же все подряд. Третьи
обожают охоту. Четвертые жить не могут без рыбалки. Пятые спят, как
сурки, сутками. Шестые читают литературу и пишут стихи. Седьмые продают
все, что можно, создавая капитал. И так далее и тому подобное…
Но так, как описываемые события происходили в песках, рыбалки и охоты там
быть не могло, для этого требовался транспорт, то остается всего три
основных «хобби»: книги, женщины и водка. Книгочеи читали запоем все
подряд, благо в местных магазинах, в отличие от России литература на
прилавках лежала в изобилии. Те, которые любили водку, спешили провести
время в обществе собутыльников или остаться наедине с бутылкой. Однако
некоторые их сослуживцы тоже спешили провести время и остаться наедине…
только с женами этих любителей «огненной воды», дамами чахнущими в
одиночестве. Порой попадались и такие, которые любили службу, дневали и
ночевали в казарме. Но им доставалось ото всех! Начальник имел их за
всякую мелочь, ну а жену такого службиста — или молодой лейтенант, или
туркменский друг семьи. Домой почаще надо приходить, любезный, и уделять
внимание супруге.
Таким «по пояс деревянным» олухом был Мирон Давыденко. Вернее олухом, он
лишь казался, делал вид, будто не знает, что его жена ходит на сторону.
Чем больше супруга ему изменяла, тем изощреннее драл он подчиненных
лейтенантов. Ветвистые рога никому добродушия не добавляли. Характер у
рогоносца портится раз и навсегда, появляется маниакальная
подозрительность, в каждом он видит потенциального любовника жены. Долго
и пристально смотрит он в глаза мнимого (а может, и нет!) соперника,
пытаясь отгадать: он или не он, вдруг это очередной «молочный брат». Вот
таким своим особым проницательным взглядом, пронзительным и испепеляющим,
