Там, где мы с тобой дефицитную литературу брали, а после пиво пили!
— Понял. Не перепутаю.
Шмер огляделся у крылечка по сторонами скрылся в кустах. А Никита еще
долго сидел в тишине и темноте. Медленно, задумчиво цедил третью бутылку
вина. Но удовольствия уже не получал.
Черт бы побрал этот Чуркестан! Неужели это месть за драку возле борделя?
И по ошибке Мишку зацепили? А вдруг и за ним, за Никитой, придут? Надо
тоже гранатой запастись, на всякий пожарный…
Он запер дверь на крюк, полирнул вино двумя рюмками коньяка для
успокоения. Спать. Утро вечера мудренее.
Утром мудренее не стало. Наоборот, все запуталось. В окно постучали в
шесть утра — громко и настойчиво.
Во дворе стоял взъерошенный Колчаков, полуголый. Одежда — на руках.
— Черт бы вас побрал, жаворонков! — взъярился Никита, отворяя дверь. —
Чего ты приперся в такую рань? Я еще часа полтора мог бы поспать.
— Извини, но я продрог! Честное слово не нарочно. Я полчаса на лавочке
сидел. Больше сил нет.
— Так оделся бы и не дрожал!
— Одежда мокрая.
— Что, попал под порыв встречного ветра? Дождя вроде не наблюдалось.
— При чем тут дождь! А, ты в этом смысле?.. Нет, это Хлюдов. Ш-ш-шутник!
Он сегодня стоял помощником дежурного по полку. Домой вернуться как бы не
должен был. Танька, сеструха его приехавшая, малолетка, меня пригласила.
А он возьми и заявись. Услышал шумы подозрительные в квартире, затаился в
палисаднике, на выходе. Я выхожу — а он воду открыл, из шланга меня
окатил с ног до головы. В следующий раз, кричит вослед, бензином окачу и
спичку брошу.
— Ва-а-адик, как ты мог! Девчонке лет-то сколько? Шестнадцать? Ладно, ты
и Шмер шастали — к Натахе давыденковской! Так это месть, святое дело! А
ты… — Никита прикусил язык, сообразив, что сболтнул лишнее.
Но Колчаков думал о другом и никак не прореагировал на «лишнее»:
— Я не виноват! Танька позвала пробки вкрутить. У них свет пропал. Я их
сменил, новые вставил.
— Вкрутил? Не промахнулся, не перепутал, что куда вставлять?
— Да пошел ты к дьяволу! Как прильнула грудью, как обняла, как впилась
губами!.. Я и не устоял, не совладал с собой. Слаб человек…
— А жена Вовкина где была?
— Да пьяная спала.
— Ты споил?
— Нет, Танька. Она Ирине водку весь вечер подливала и подливала. Та и
окосела.
— И где ж ты с сеструхой познакомиться успел, что она на тебя так запала?
— Известно, где! На танцах. Но мне-то ее вести некуда было. Танька
сказала, сама в гости позовет. Подстроила все и позвала. И не шестнадцать
ей, а семнадцать… Ну, каюсь, каюсь!
— Каяться будешь в казарме, когда Вовка тебе сегодня морду начнет бить.
— Не начнет. Я все ему объясню. Я и жениться в принципе готов,
породнимся. Знаешь, Танька такая… такая…
— Чего тебе от меня нужно? — оборвал Никита.
— Утюг! Буду сушить рубаху и брюки! В трусах по поселку идти не хочется.
Глава 23. Вендетта.
Вечером Рахимов собрал подчиненных своих в кабинете:
— Докладывайте! Что творится в батальоне? Мне не нравится обстановка!
Пьете, хулиганите! Занимаетесь неизвестно чем!
— Например? — неосторожно уточнил Хлюдов.
— Ах, например?! Вам примеры нужны, Хлюдов! А скажи мне, Хлюдов, это
правда, что вы с Ромашкиным в Иран едва не ушли?
— Откуда такие невероятные сплетни?! Врут! Все врут!
— Врут? Все? Кто — все?! А эти четыре всадника вчера тоже врут?!
— Четыре? Всадника? Не знаю таких!
— А они вот знают вас, Хлюдов! Вас и спрашивали. Володю и Никиту. В
папахах, с берданками. Выглядят - чисто басмачи! Федаинами назвались.
Говорят, повстанцы заждались у иранской границы, а вожди все не едут!
А?!.. Хорошо, я был дежурным по полку, послал их подальше. А другой на
моем месте взял бы и доложил! Нарушители границы и смутьяны,
подстрекатели к бунту служат в моем батальоне! А?!
Что «а?!», ну что «а?!». Остается одно — встать и покраснеть.
— Да мы… просто направление попутали…
Направление они попутали! А если бы вы с Ромашкиным… С Ромашкиным, так?!
— Ну, где-то так…
— Где-то! А если бы вы с Ромашкиным в гиблые пески ушли?! Ищи ваши трупы
вертолетами! И вообще!.. Где Шмер? — неожиданно повернул Рахимов. —
Ромашкин, докладывай!
— Ничего не знаю. Справку о болезни Шмера, я принес, комбату отдал. Шмер
в Ашхабад уехал лечиться.
— Он что, человек-невидимка? Взводного пятый день никто не видит!
— Да я и сам его только мельком…
— Мельком, понимаешь! Тогда о тебе, Ромашкин! Кто вам, товарищ лейтенант,
бровь подбил?
— Шел, неудачно в темноте споткнулся, упал, испачкался.
— Больше ничего не добавите? Про притоны, про девок распутных?
— Нечего добавить, товарищ майор!
— Х-х-хорошо… Теперь о вас друзья мои! — Рахимов переключился на
Колчакова и Хлюдова. — Наслышан, что отношения выясняете. Я решение уже
принял. Тебя Колчаков, как только представится случай, — в Афган. А тебя,
Хлюдов, к сожалению, пока в Москву-столицу не могу вернуть. Сами решайте
вопрос о переводе, не то я вас сплавлю еще дальше — в Небиддат, в песках
раскаленных погреться!
— За что меня на войну?! — взбеленился Вадик Колчаков. — Я исправляться
начал, пить бросил, жениться на сестре капитана Хлюдова собираюсь!
— Я те соберусь! Все зубы пересчитаю! Жених! – рявкнул Хлюдов. – Девчонке
учиться нужно, а ты ей голову дуришь!
— Еще вопрос, кто кому голову вскружил, и кто кого охмуряет! — огрызнулся
Колчаков.
— Эх, когда же меня, подальше от вас, на Родину отправят! — со стоном
схватился за голову замполит батальона.
— Куда? — дипломтатично поинтересовался Никита. — В Белоруссию или в
Азербайджан?
— На Украину! — криво усмехнулся Рахимов. — Больно я сало люблю. Хочу к
хохлам! Короче говоря, разгоню я вас всех на хрен! Тебя Никита тоже!
— На хрен?
— В Афган! К черту!
— А я вас давно прошу спровадить меня за «речку».
— Теперь я окончательно созрел, сам попрошу начальство за тебя.
Похлопочу, организую тебе тур поездку на войну.
— Ну и ладно!
— Ну и ладно. Вот и хорошо, вот и поговорили. Без взаимных обид. Теперь
слушай мою команду, офицеры! Запрещаю пить в течение месяца! Никаких
пьянок! Что-то мне подсказывает, быть какой-то беде. Очень плохие
ощущения и предчувствия.
Хлюдов встал, поплевал через левое плечо и демонстративно перекрестился
на портрет Ленина, а затем отбил три глубоких поклона в сторону
фотографии Генерального секретаря.
— Не юродствуй! — рявкнул Рахимов. Накажу! И папа не поможет!
— Я?! Юродствую?! Я, товарищ майор, истинно верую в победу коммунизма! А
вы? Разве не верите?
— Верю-верю!.. Пошли вон! Шуты-скоморохи!
Едва офицеры вышли на лестничную площадку, как Хлюдов с размаху врезал в
глаз Колчакову:
— Я тебе покажу, как сеструху портить!
Тот в ответ ударил капитана в челюсть.
Никита бросился разнимать:
— Брэйк, брэк! Стоять, дураки! Тайм аут!.. У меня коньяк в сейфе стоит.
Пойдем! Выпьем и проведем мирные переговоры.
Взъерошенные офицеры тяжело дышали и вытирали платками кровь с лица. У
одного был разбит нос, у другого губы. Злобно смотрели друг на друга. В
конце концов, подняли с пола фуражки и двинулись на второй этаж.
- Эх, вы, сродственники! – сострил Никита.
- Пошел к лешему! – огрызнулся Хлюдов.
Едва выпили по три рюмки и разлили для четвертого захода, как в кабинет
ворвался Рахимов:
— О! Так и знал! Уже пьют! Кому я велел не пьянствовать месяц?!
— А с какого дня введен «сухой закон», вы не установили! — хмыкнул
Хлюдов. — Мы думали — с завтрашнего. Вот решили, чтоб не прокисла,
прикончить крайнюю бутылку.
— Эге! — майор заметил припухшие физиономии и набухавшие синяки, которые
постепенно принимали липовый оттенок. — Уже успели схлестнуться. Ну,
значит, бабы правду говорят, побьют друг друга. Все как в анекдоте! Бабы
не врут. Налей-ка, Ромашкин, и мне, что ли. Для успокоения нервов. Если
пьянку нельзя предотвратить, значит, ее нужно возглавить.
Рахимов в четыре глотка выпил дорогой коллекционный продукт, подарок от
солдатского родителя из Армении, отломил половину шоколадки «Аленка»,
забросил его в пасть и схрумкал.
— А что за анекдот, товарищ майор? Ну, где «бабы не врут»? — попытался
перевести на неформальные рельсы Никита.
— Анекдот? А-а-а… Служил, понимаешь, в гарнизоне типа нашего Педжена,
один взводный. Дурак-дураком. Долго служил, а никак вырасти до ротного не
мог. Пил, гулял, дурака валял. Однажды жена ему вдруг говорит: «Тебя,
Вася, завтра ротным назначают». А тот: «С ума сошла? За что? Я и на
службе-то почти не появляюсь». «Это твое дело. Но бабы говорят, они все
знают!». Действительно, утром вызывает командир полка, хвалит за службу и
назначает Васю ротным. А он и дальше пьет — то должность обмывает, то
звание. К роте и не подходит. Жена вскоре опять заявляет: «Вася, тебя
замом командира батальона назначают!» «Да я только ротным стал, а
работать еще и не начинал. За что меня выдвигать?!» «Не знаю, бабы
говорят, а они все знают!» И точно! Командир оформляет представление на
вышестоящую должность. Вася от радости за ум вязался, работать начал.
Несколько месяцев добросовестно служит. Карьера наладилась! Должность,
звание, вот-вот академия. Чудеса! Но тут жена заявляет: «Тебя, Вася,
скоро посодют!» «За что? Не пью, не ворую, службой занялся, а ты
каркаешь!» «Не знаю, за что именно, но так бабы говорят…» И точно! Ночью
постучали, увезли, посадили в камеру — дознание, допросы, протоколы. Жена
на свидание приезжает, а Вася ей первым делом вопрос: «Дорогая, ну что
там бабы говорят?» А она: «Что бабы говорят, не знаю, но прокурор
гарантирует лет пять!»
Спустя томительную долгую паузу офицеры дисцилинированно рассмеялись,
осознав, наконец, что анекдот закончен.
— Вот и я вам обещаю что-то подобное, — наставительно заключил Рахимов, —
что прокурор предрекал. Приказываю, прекратить валять дурака! Марш по
домам!
Шмер, будто бы поправившийся после болезни, появился в полку через десять
дней. Свеж, упитан. Уши зажили и более не зеленели. Ни синяков, ни
ссадин.
Два дня взводный, словно следопыт, ходил по казармам полка, вглядывался в
лица солдат и сержантов, вслушивался в их речь.
Ромашкин к нему с расспросами не приставал, но догадался, что приятель
ищет похитителей. Мишка не расставался с гранатой и Никите ее обратно не
вернул. Кроме того, постоянно носил при себе малую саперную лопатку в
чехле и тренировал руку в метании по деревянной мишени. Восстанавливал
былые навыки.
По прошествии нескольких дней Шмеру подошла очередь, заступить помощником
дежурного по полку. Следующим вечером дежурство закончилось, и ничего не
предвещало беды. Мишка был спокоен и сосредоточен. В свободное время,
когда дежурный садился к телефону, он выходил во дворик и метал в толстое
дерево лопатку. Саперная лопатка в умелых руках — страшное оружие!
Дежурный остался в «караульной будке» ожидать сдачи караула, а Шмер пошел
в батальон разоружаться. В оружейной комнате сержант, дежурный по роте,
пересчитывал автоматы, балагурил о чем-то, громко и гортанно
переговариваясь с другим сержантом. Дежурный хохотал и звонко прищелкивал
пальцами.
Черт! Да ведь это Кунакоев! Он! Сволота! Точно! Его голос! Его смех! И
это пощелкивание! Под боком был, а Шмер его по полку искал!
Второй сержант вышел в туалет, а Шмер подошел к решетке. Сержант слегка
изменился в лице, но весело спросил:
— Пришли сдавать оружие товарищ старший лейтенант?
Шмер достал из кобуры ПМ, дослал патрон в ствол:
— Нет, не сдавть! Грохнуть тебя пришел! Как собаку!
Шмер выстрелил два раза. В живот и в грудь. Выстрелы в пустой казарме —
словно громыхнул гром.
Шмер приставив пистолет к виску Кунакоева:
— У тебя есть шанс выжить, урод! Только один, но есть! Кто организовал
покушение на меня? Быстро! Иначе застрелю!
— Не убивайте! Все расскажу! — булькнул кровью Кунакоев. — Это…
