Еще неделю батальон жил ожиданиями. Наконец, пришло предписание: всех
стоящих за штатом офицеров отправить в военкоматы республики. Затем
проводили в Афганистан, на войну, еще двоих: «декабриста» Лунева и
«белогвардейца» Колчакова. Оба ушли в глубокий запой, и их пришлось
вылавливать с помощью патрулей. И таки удалось. Парней отправили в штаб
округа. Затем они как-то затерялись… на войне.
Взялись за воспитание Ромашкина. Политработники навалились гурьбой и день
за днем прессинговали лейтенанта. Дружба со Шмером вышла боком.
Уголовника из Никиты сделать все-таки не удалось. Не за что. Откуда у
Мишки оказалась граната, так и не узнал никто. Досталось Никите, в
основном, за низкую воинскую дисциплину в роте, за недостаточную
воспитательную работу, за отсутствие работы с офицерами. И, конечно, за
моральный облик! Кое-что пронюхали — про «вертеп», про «грязевые ванны» в
шинели, про кутеж в подземном озере, про новогоднее побоище, про
«персидский поход»… Но доказать не смогли.
— Что мне теперь с вами делать, лейтенант, подскажите? — лицемерно
вздыхал замполит полка Бердымурадов.
— А какие есть варианты? — осторожно интересовался Ромашкин.
— Никаких! Никаких для вас хороших вариантов у меня нет!
— Я так и думал почему-то. Что, товарищ подполковник? Уволите из армии?
— Нет, будете служить. Но в другом гарнизоне!
— Так ведь я давно прошусь! В ДРА! Между прочим, после училища ехал на
войну, а кадровики завернули к вам. Готов отправиться в путь-дорогу прямо
сейчас. Вот вы нас часто попрекаете службой в тылу, и чтоб восполнить и
пробел в биографии, я готов уехать на войну. Тогда ни одна… ни одна
сволочь более не сможет ткнуть в глаза отсутствием боевого опыта.
Бердымурадов насупился, но хватило ума не принять «сволочь» на свой счет:
— Э-э… Полк исчерпал разнарядку на отправку в Афганистан. Думаю, мы с
вами расстанемся по-другому. Поедете в пески, в барханы. Варанов танками
гонять!
— Да ладно вам, товарищ подполковник! Нашли чем испугать! Песками! Вот я
сейчас прямо при вас напишу рапорт на фронт. Желаю быть добровольцем! И
точка!
Никита демонстративно уселся за стол, на трех листка настрочил рапорт —
на три адреса: Главное политуправление, Министру обороны и в Политбюро ЦК
КПСС.
Бердымурадов схватился за сердце.
— Прекратите балаган! Зачем в Политбюро?! Не отвлекайте руководство
партии своими мелкими проблемами. Что за мания величия?! Почему вашей
судьбой должно заниматься руководство страны?! Никчемный вы человек!
— Не никчемнее других. От такого же слышу!
— Да я тебя в асфальт закатаю! Растопчу! Из партии исключу! Уволю-ю-ю!!!
— За что?! Нет, вот за что?! Служу? Служу. На службу хожу? Хожу. Лично ко
мне по службе претензии есть?
— А пересечение государственной границы?!
— Мой сапог ее не пересек. Это слухи! По контрольно-следовой полосе мы не
ходили, мы до нее не дошли!.. По пескам чуток поблуждали. Из партии
грозите исключить? Так я в нее лишь год, как вступил. Меня воспитывать и
учить необходимо. А вы — исключить! Где ваша воспитательная
деятельность?!
Замполит выпил два стакана минеральной воды, подышал под кондиционером и
уже спокойней продолжил:
— Действительно, отправите письма в ЦК? Или это фарс? Театр?
— Можно попросить три конвертика?
— Только два!
Письмо в Политбюро ЦК Бердымурадов порвал. Остальные два вернул.
Никита постарался красиво подписать конверты. Обычно-то его корявый
почерк трудно разобрать. Но — момент такой!
— Пойду? Брошу в почтовый ящик? Разрешите идти?
— Дайте их сюда! Почтальон отправит. И вот еще что! — на прощание грянул
зычно Бердымурадов. — По чужим женам не ходить! Буду судить за аморалку!
Судом чести!
— Слушаюсь!
Эка! За честь своей супруги испугался, что ли, подполковник? Так она
страшна, как атомная война!
Глава 26. Девушка как последний подарок страждущему
Рота закончила обучение.
Бойцов отправили в Афганистан.
Только взвод Ахмедки Бекшимова оставили доучиваться лишний месяц. Три
взвода в роте готовили служить механиками на танках, а четвертый — на
самоходках. Но этих самоходных орудий не было не только в полку, но и во
всей дивизии. Поэтому взвод Ахмеда бросали то на работу, то на уборку
овощей, то на стройку.
Обычно утром взвод топал пешком к учебному месту, а после обеда комбат
отдавал бойцов на работы. Порой очередь из местных жителей, желающих
купить дешевую рабсилу, стояла в несколько рядов, и Алсынбабаев
«продавал» практически весь взвод. Тогда Ромашкин и Ахмедка торопились к
пивной и расслаблялись кислой теплой дрянью, по недоразумению называемой
«Жигулевское».
В этот день они с утра отправились на учебное место.
В центре танкодрома стоял ржавый корпус самоходно-артиллерийской
установки (САУ) времен Отечественной войны. Борта его проржавели до
сквозных дыр. Двигатель отсутствовал. Катков оставалась ровно половина, а
траков не было вовсе. Все, что можно сломать внутри башни, давным-давно
сломали.
Офицеры присели в тень по левому борту, а солдаты приступили к вождению
«пешим по танковому». Встали в цепочку и отправились по маршруту
выполнения упражнения по вождению.
Не успели они преодолеть первое препятствие, как к ним на всех парах
примчался на «Урале» зампотех батальона. Майор Антонюк, сияя багровой
выпалил:
— Прекратить имитацию занятий! Всех в машину! Едем собирать металлолом!
— Чей приказ? — переспросил Никита.
— Мой!
— Ваш не годится. Комбат велел давать людей только по его личному
распоряжению. Их всего-то десять доходяг бродит по трассе. Пятерых
Алсынбабаев услал на стройку. Еще пятерых я, с разрешения Рахимова,
отправил зарабатывать на стекло, краску, фанеру. Ленинскую комнату
переделываем. Занятия сорвутся!
— Комбат знает. Это он велел сюда ехать и вас обоих забрать тоже. Ахмед
останется на разгрузке с бойцами, а ты, Ромашкин, будешь кататься как
старший машины. Садитесь, покажу где, что и куда возить.
Понимая, что отвертеться не удастся, офицеры с неохотой собрали солдат и
полезли в кузов крытого «Урала».
Брезент в движении трепетал, поднимая тучи пыли и песка внутри под
тентом.
Наконец-то приехали на какой-то городской склад. Антонюк побежал к
кладовщику — тот сунул ему накладные, деньги. Что-то подсчитали,
поспорили, но в итоге договорились. Зампотех крикнул:
— Лейтенанты! Пять человек оставляйте здесь, а пять на товарную станцию
везите! Отсюда возим, там разгружаем. Вас на месте встретят, все
объяснят! Быстренько начали погрузку, веселее!
Майор бегал вокруг куч с ржавым металлом, что-то лопотал про
бесхозяйственность, сам грузил и заставлял бросать железки в кузов и
лейтенантов тоже.
— Товарищи офицеры! Мы так не успеем сделать и четыре рейса! Энергичнее!
Делай, как я! Замполит, покажи личный пример!
Да не собирается Никита пачкаться! У него — ни стиральной машины
(Кулешов, гад, спалил!), ни специально обученной жены.
Зампотех и комбат делали деньги на сдаче металлолома. Еще один маленький
бизнес Алсынбабаева. Комбат в душе был не танкист, комбат в душе был
«великий комбинатор». Он закончил явно не то военное училище, по
молодости, видимо, перепутал. Его место и призвание — тыл. Там, где
материальные средства, где деньги, где есть возможность украсть. Если
Алсыну за день не удавалось чего-то стащить, то ночью плохо себя
чувствовал, не спал и переживал. Коль с утра за казармой не стоит хотя бы
один «рабовладелец» (туркмен за солдатами), настроение испорчено до
вечера. И тогда мысли начинали работать: кому бы чего бы продать —
бензин, солярку, стройматериалы, солдат… Официальное прикрытие продажи
солдат — ремонт казармы, полигона, танкодрома. Стройматериалы (получаемые
помимо наличных денег в собственный карман) складывались в сарае
танкодрома и в персональную каптерку. А спустя какое-то время их увозили
другие деловые партнеры — обратно в город.
Действовал Алсын нагло, беззастенчиво, с размахом. Комбата не любили все
поголовно. Даже командиры других батальонов, не говоря о своих офицерах.
Не любили за стяжательство, жадность, мелочность. Что попадало в его
корявые пальцы, уже никогда из них не выскальзывало. Взводные смеялись и
над ним, и над его женой. Рассказывали, что все деньги которые муж
вечером приносил домой, утром жена в городскую сберкассу увозила — до
копеечки.
Алсын был несказанно счастлив, когда его, малограмотного, закончившего
экстерном училище, неизвестно по чьей прихоти поставили начальником штаба
батальона. Несколько лет он никак не мог пробиться к должности комбата, и
вдруг его назначили возглавлять третий батальон! О его бестолковости в
гарнизоне слагались легенды и рассказывались бесчисленные байки. Вот
такой по складу ума и уровню интеллекта человек командовал учебным
батальоном.
И если в период кутежей Никита об этом совсем не горевал, то на трезвую
голову, находясь в постоянной зависимости от «хана», он психовал от
собственного бессилия. Быть систематически старшим на разгрузке
украденного угля, досок, металлолома и пополнять казну Алсына — противно
и унизительно. А что делать?! Приказ!
Никита сделал на дежурной машине два рейса к железнодорожной станции.
Затем свернул с маршрута — решил заехать домой, попить чайку.
О! Дверь домика была настежь открыта, а на бельевой веревке сушилось
какое-то женское барахлишко, трусики-лифчики…
О! Кто это уже поселился? Ведь лейтенанта Ромашкина еще не выслали за
границу! Совсем не радовала перспектива быть выселенным в общагу
каким-нибудь семейным лейтенантом. Раньше он мог сказать, что квартира у
него на двоих со Шмером, а теперь-то остался один. Озлобившемуся
начальству выгнать из занимаемого дома провинившегося — раз плюнуть.
Никита переступил порог, настроившись на скандал, и оторопел…
В комнате под ритмичную музыку в длинной до колен маечке делала
гимнастику Валька, его подружка со свадьбы Вовки Мурыгина! И под маечкой,
похоже, ничего не было. О! Лишь три дня назад Никита послал ей
телеграмму: «Приезжай гости отдохнешь развлечемся». И вот она уже здесь!
Вот это оперативность! Какая удача! Неделя перед отъездом на войну не
пройдет даром, а будет прожита с пользой для души и тела.
Никита, отбросив в сторону фуражку и скидывая на ходу сапоги, бросился к
раскрасневшейся Вальке. Он обхватил ее за талию, слегка покружил, крепко
обнял и на третьем пируэте уронил на диван, падая сверху.
— Эй! Полегче! Я, может, просто в гости приехала! Поглядеть на красоты
Востока! Может, у меня другие планы! — весело визгнула Валька.
— Поделишься своими планами через полчаса! — Никита стянул с себя брюки.
…Ну, полчаса — это он переоценил свои возможности. Или, наоборот,
недооценил. Уже спустя несколько минут разомлевшая Валька чем мать родила
курила, пуская в потолок изящные колечки дыма.
А Никита прокручивал в голове план дальнейших действий. Нет, не в смысле
постельных утех, а в смысле по службе. Значит, так! «Урал» отогнать в
парк. Послать к черту Алсына и зампотеха. Отбиться от наседавших дружков,
требовавших сегодня прощального банкета. А вот потом — утехи, утехи и
утехи.
— Валь! Ты как в квартиру-то попала?
— Да солдатик какой-то запустил. Я дошла до калитки, женщина на улице
указала твой дом. А на двери — замок. Что делать? Поставила чемодан на
столик, присела на лавочку, а тут солдатик посыльный во двор забежал.
Спрашивает, не жена ли я твоя? Жена, говорю, учебно-полевая,
тренировочная. Солдатик хихикнул, достал из тайничка ключ, открыл.
Показал, куда вещи поставить, где и что можно взять, и сразу убежал. Он
за тапочками приходил. Мол, ординарцем служил у взводного. Взводный — не
