— Значит, спланированный тобой бедлам? Шабаш?
— Ну, зачем? Все будет аккуратно, чинно, тихо и без ведьм. Ступай за
мебелью в роту, а я начну накрывать.
Спорить бесполезно. Убийственный аргумент — про комбата. Никита
представил: вот Алсынбабаев подходит к мансарде, а на дверях висит замок,
вместо сабантуя — облом, а супруге уже наплетено про экстренную проверку,
значит, придется вернуться в батальон и выплеснуть гнев на подчиненных,
собрать офицеров на совещание, устроить батальонный ночной строевой
смотр, заняться шагистикой на плацу. Нет уж! Лучше пару дней наводить
порядок в квартире с помощью солдатиков.
А вот и они! В смысле, солдатики. Легки на помине. Первым вломился на
веранду сержант Наседкин. За ним, задевая стены и косяки, — бойцы со
стульями и лавками.
— А где столы? — гаркнул Шмер. — Наседкин! Где столы из Ленкомнаты? Мы
что узбеки? На полу скатерть стелить?
— Дык, Ленинская комната заперта. Ключи у замполита, то есть… вот у
товарища лейтенанта.
— Замполит Ромашкин! Ты чо? — фальшиво удивился Шмер. — Иди, выдай мебель
которая по-получше. Я пока затащу наверх наш обеденный стол…
Собралось действительно почти двадцать человек. Кроме начальства к столу
приблудились все старые капитаны-взводяги, у которых нюх на такие
мероприятия как у охотничьих псов. Оповещать таких не требуется, они
ориентируется по запаху и на звон посуды.
А запахи были еще те! И звон стоял еще тот!
Стол ломился от яств. В центре — две пирамиды коньячных и водочных
бутылок. Вокруг них — тарелки с нарезанной копченой колбасой, балыком,
бужениной, овощные салаты в мисках, мелкопорезаная зелень. Несколько
банок шпрот прятались среди горок разрезанных на четвертинки гранат,
яблок и апельсинов. Довершал картину десерт — огромный арбуз, дыни,
шоколад, коробка конфет. Стоящий в темном углу возле «тещиной комнаты»
запасной стол был завален овощами и фруктами, которые, нарезать еще
предстояло.
Ну, что же, после пьянки, можно будет еще неделю доедать закуски. Как раз
до получки хватит.
Алсынбабаев, улыбаясь, слушал похвалу дяди Мамеда в адрес командования
батальона, офицеров роты и прочих начальников. Вскоре Рахимов с земляками
о чем-то толковал в сторонке, а Алсынбабаев, набрав в коробку фруктов и
бутылок, исчез. Тотчас из темноты гуськом потянулась молодежь: лейтенанты
и старлеи.
За полночь Никита сделал две попытки выставить народ за дверь, но тщетно.
Гости угомонились только после того, как были допиты последние капли и
съедена вся закуска. Никита грустно посмотрел затуманенным взором на
чердачную комнату второго этажа. Да! Грустное зрелище. Даже свою
недопитую рюмку коньяка нечем заесть. Одни огрызки, объедки и окурки.
Кружки и опрокинутые бутылки. Пепел на солдатской простыне, заменявшей
скатерть. Жирные пятна, словно пулеметные очереди, пересекали материю
вдоль и поперек — капельки масла от банок с шпротами до мест, где сидели
закусывающие.
За столом вновь сопел Шмер, но лежа уже на одном кулаке, ладонью левой
руки он прикрывал глаза от света. Зампотех Гуляцкий вырубился в ужасно
неудобной позе — откинувшись на спинку стула, который балансировал на
двух ножках в такт дыханию спящего. Хорошо, что дымоход печки оказался в
полуметре от стола, и Гуляцкий уперся в нее шеей и плечами.
Никита допил одним глотком коньяк, чтобы врагам не досталось, и на
непослушных ногах двинулся к лестнице. Ступени загораживала туша
Миронюка. Майор спал богатырским сном, крепко обняв деревянные перила.
Никита поставил ступню на бедро майора и перепрыгнул через две ступеньки,
едва удержавшись на ногах. Майорская ляжка спружинила, подкинув Никиту
вверх, а на галифе Миронюка четко отпечатался каблук лейтенантского
сапога. Никита замахал руками и ухватился за перила, слегка все же
ударившись копчиком о ступеньку. Ступенька жалобно треснула.
— Черт! Кругом одни дубы и дубовая мебель! — Он поднял с досок майорскую
широкую фуражку «аэродром» и с силой запустил ее в пьяную усатую
физиономию.
— Убью! — промямлила живая «мишень», облизнулась, не открывая глаз, и
вновь захрапела.
Дверь оказалась распахнута настежь. Никита накинул на петлю крючок и
отправился к своему дивану. С трудом стянул съежившиеся сапоги, рванул
галстук, расстегнул пуговицы на брюках и рубашке и тяжело вздохнул,
словно после утомительной борьбы. Затем бросил ворох одежды в сторону
стула. На нужное место приземлилось не все. Брюки плюхнулись на пол. Он
усилием воли стянул носки и, завернувшись в одеяло, провалился в кошмар.
Ему снилось, что волосатые лапы Миронюка душат его за горло. Усатая морда
майора шипела: «Я тебе покажу, сволочь, как швырять майорские фуражки!
Она пошита в Мосторге! Езжай в Москву! Шей новую! С золотистой ленточкой
и генеральскими пуговичками!»
Этот кошмар сменялся какой-то кровавой дракой. Почему-то били Никиту,
причем все кому не лень. Особенно усердствовали Шмер и боец Кулешев.
Ромашкину это было особенно досадно. Он пытался брыкаться, махать
кулаками и доказать солдату, что тому как подчиненному бить офицера не
положено. « А носки стирать положено?» — рычал боец. «Так они не мои, а
Шмера, его и бей!». «Его не могу! Он мой взводный, благодетель. Это он
велел вас бить по морде!»
Никита с силой махнул кулаком и действительно во что-то осязаемо попал.
— Твою замполита мать! — взвизгнул Шмер реальным человеческим голосом. —
Скотина, нос мне разбил!
Никита с усилием прищурил глаза, открыть их широко не представлялось
возможным. Не во сне, а наяву из носа взводного капала кровь. Мишка
запустил валявшимся на полу сапогом в Никиту. Сапожище, шмякнувшись о
стену, упал подковками на висок. Никита взвыл:
— Миха! Ты чо? С ума стрендил?! Дерешься, сапоги швыряешь!
— Это ты сбрендил. В нос кулачищем со всей дури заехал! Алкаш проклятый!
Ну и замполита прислали! Алкоголик! Форменный, законченный алкоголик. Я
его бужу на построение, а он клешнями машет. С тебя пузырь за увечье.
Сегодня же вечером!
И куда-то таинственно исчез…
На построение, кроме Никиты и Ахмедки, не явился ни один офицер. Алсын
рассвирепел. Он отправил их на поиски сослуживцев. Ромашкин заглянул в
каждую комнату общаги — никого. Затем отправились в обход по квартирам.
На ближайших подступах к «берлоге» Шкребуса почуяли недоброе. У крылечка
лежали две бутылки, и тротуар усеян окурками.
Дверь отворилась от легкого толчка. Веранда уставлена пустой посудой.
Оставалась только узкая тропа в комнату, между пустыми бутылками из-под
выпитой водки. Офицеры спали. Шмер, как обычно, на кулаках между
тарелками, Миронюк мордой в салате, остальные десять или пятнадцать
человек на кровати и на полу.
Хозяин спал в кресле. Он слегка открыл щелки глаз, надул щеки и широким
жестом великодушно пригласил присоединяться.
— Откуда? — спросил Ромашкин, показывая рукой на «царский» стол.
— Оттуда! – так же односложно ответил Шкребус. — Немного подумав,
вспомнил: — Вчерашний азербайджанский папашка выставился по второму
заходу. Бойца-сыночка мы ему отдали, уломал, чертяка! Привезет через
десять дней обратно. Не переживай, лучше выпей!
Никита потоптался нерешительно и махнул рукой. А, ну их к черту,
начальников!
Ахмедка уже успел вылакать три рюмки, пока Ромашкин набирал закуску в
тарелку. А пить что? А, коньяк!
Народ, заслышав, знакомый и ласкающий слух звон, проснулся. И понеслось
по новой!
Так никто до светлых очей Алсына в этот день, и не дошел…
Глава 20. Посещение «вертепа»
Ожидался дождь. Стояли пасмурные дни, и на душе тоже было пасмурно. После
вчерашнего «перебора», как всегда, мутило.
В канцелярию заглянул Шмер:
— Ты чего тут уселся? Поехали в город, развеселимся.
— Мишка! Какое развеселимся? Денег ни копья. Даже на обед не хватает, не
говоря об ужине. Вчера почему не приберег закуски на черный день?
— А что он уже наступил?
— Он еще спрашивает. У меня кишки слиплись от голода.
— Вот и хорошо. Значит, к банкету ты созрел.
— Опять банкет! Издеваешься! Я на спиртное смотреть не могу.
— А зачем на него смотреть? Закрой глаза и пей. Можешь даже не
разговаривать, мешать беседе не будешь.
— С кем ты беседовать собираешься? Чем это я могу помешать?
— Нас, точнее меня, пригласил Ашот, очень большой человек в городе. Может
быть, самый главный.
— Он что, начальник милиции или партийный вождь?
— Мафиози. Его весь город боится, а милиция честь отдает, — отчего-то
понизил голос Шмер. — Поэтому во время застолий ешь, пей и молчи. Не то
начнешь политическую белиберду нести, не в тему. Ты это любишь! Я тебя
беру для компании, чтоб пожрал, а им скажу, что от тебя кое-что зависит.
— Да не темни, зачем мне нужна встреча с такой подозрительной личностью?
— Чудак! Знакомство с Ашотом — это для тебя как быстрый карьерный рост.
Был никчемный лейтенант, а станешь вхож в дома сильных мира сего! В
пределах этого города… Понимаешь, Ашот просит отпустить в увольнение, на
неделю Махмутова из второго взвода. Я сказал, что это можешь сделать ты.
Он решил с тобой познакомиться.
— На неделю! Не поедет! Мы что, всю роту распустим по домам?! Ни мира, ни
войны? Ты с ума сошел! И никуда я не пойду! Умру с голода, но не буду
сидеть за одним столом с твоим мафиози!
— Ха! Отказаться уже нельзя. Ты получил приглашение! Эй, Абдулла,
заходи! — Михаил приоткрыл дверь.
В комнату вошел маленький, сухонький, сморщенный как сухой инжир туркмен:
— Изздрасствуй, командыр! — протянул для приветствия по восточному обычаю
обе руки.
Ромашкин взглянув на черные, потрескавшиеся от солнца и грязи смуглые
руки, внутренне содрогнулся, но крепко пожал их и изобразил дружелюбие.
— Командир! Я тебя уважаю. Приглашаю быть почетным гостем на нашем тое!
Будыт балшой пир! — туркмен со значением поднял вверх указательный
палец. — Нэ пажалэешь!
— Ромаха, бери рюмаху! Надевай шинель и вперед! — распорядился Шмер. —
Едем в вертеп! Я открою тебе прелести злачных заведений в здешних местах.
Вернее нам откроют. Думаю, ты уже взрослый мальчик, созрел.
— Вертеп?
— Подпольный публичный дом.
— А что у нас в стране есть такие заведения? Это запрещено законом!
— У нас в стране нет, а в Педжене есть.
— Что, и нам можно будет пользоваться услугами девочек?
— Держи карман шире! Только наблюдать! У тебя есть стольник на мелкие
расходы? Или хоть полтинник? За бесплатно только комсомолки в райкоме
отрываются. Тут бизнес, коммерческая любовь!.. Нам можно пить, есть,
смотреть стриптиз, но руками или другими частями тела не трогать.
Мозги Никиты лихорадочно заработали в определенном направлении,
воображение нарисовало соблазнительные картины. Теперь он лишь опасался,
что Мишка пошутил, и вместо таинственного «вертепа» с обнаженными
манящими женщинами, он окажется в обычной прокуренной пивной.
— А ничего, что мы в военной форме? Может, переоденемся?
— Главное, самим быть в форме и боеготовыми! В морге тебя переоденут! —
хохотнул Шмер. — Я же тебе сказал, идем отдыхать, но не развлекаться.
Считай, что ты сидишь на партсобрании. Хочешь осуществить свои мечты,
беги ищи двести рублей.
— Почему двести? Ты сказал одна девка сто рублей стоит.
— А для меня? Я что, буду наблюдателем? Нет, я заслужил, чтоб ты и меня
побаловал.
— С ума сошел? За ночь вышвырнуть получку? И на что?
— На то самое! — усмехнулся Шмер. — Получишь всё, как в сказках
Шехерезады. Будет всё: и шахини, и хери, и зады…
В канцелярию вошел Ахмедка.
— Ахмедка! Займи сто рублей! — попросил Ромашкин.
— Двести. Займи лейтенанту двести! — перебил скороговоркой Шмер. – Лучше
тристо!
— Сто. Сто мне и сто ему.
— Не дам ни рубля никому. Алкоголики. Прогуляете, пропьете, а мне потом
