проторенной дорожке — к начальнику связи: мол, помоги. Тот отказал. Все
ведь работали через Хавова и напрямую, без указаний ничего не
предпринимали. Туркмен обиделся и сдуру написал письмо в Политбюро ЦК
КПСС: «Как так? Ахмед денег дал, сын в Афган не поехал, Касым денег дал,
сын возле дома служил, Махмуд денег дал, и тоже все в порядке. А я,
заслуженный чабан, ветеран труда, деньги честно заработанные предлагаю —
и не берут! Чем я, Мамбеков-Ишакбаев, хуже односельчан? Почему мой сын
должен ехать воевать, рисковать жизнью? Где справедливость?» И в том
письме указал, кто получал деньги, как в дивизии решали эту проблему его
земляки, и как страшна для их семьи война. Приложил список друзей и
знакомых, кому помогли…
Московские начальники пришли в ярость и тотчас распорядились арестовать
всех, кто виноват.
А кто виноват? В первую очередь, начальник особого отдела Путятин — он
ведь давал прямые указания на замену солдат по неблагонадежности. Пришла
шифрограмма в дивизию: провести расследование. И надо же такому
случиться, в «кодоточку» первым зашел сам Путятин, просмотрел шифровки и
обомлел. В одной из них предписано: отстранить его от должности,
разобраться и принять меры к разоблачению и задержанию остальных
махинаторов. Адресована шифровка была второму особисту, его заместителю.
Солдатик-шифровальщик допустил промашку — отдал всю папку с документами
вместе с этой шифровкой!
Путятин загрустил. Отправился домой, выпил две бутылки водки, а могет и
более, написал покаянное письмо и пустил пулю в висок из табельного
пистолета. В письме он клял себя, что бес попутал, не выдержал,
захотелось красивой жизни: девочки, рестораны, машина, дача. Короче
говоря, покаялся. А чтоб не подумали, что он такой подлец-негодяй один на
свете, взял и перечислил всех, кто участвовал в событиях. Тех, кого знал.
В общих чертах обрисовал ситуацию, перечислил подельников, выдал схему
преступной деятельности. Исповедался. В конце письма: «Прощайте товарищи,
я прожил жизнь коммунистом и остаюсь таковым и в смертную минуту». Ему, в
принципе, и так «вышка» светила: взятки в особо крупных размерах. Остался
настоящим коммунистом. Павликом Морозовым.
Ну, тут как полагается начались аресты. Начальнику связи наручники надели
в кабинете. Хавова командировали из Афгана на Родину, в аэропорту без
лишних разговоров забрали в тюрьму. Он был в таком шоке, что в первый
день написал чистосердечное признание. Это его и сгубило. Думал, активным
сотрудничеством спастись, а получилось наоборот — «вышка». Связист
Бордодым крутил, вилял, путал, сам запутался — в результате срок десять
лет. Ну, а Андрусевича даже арестовать не сумели — от всего отпирался: я
не я, и лошадь не моя! Мол, действовал по указанию особиста и начпо,
откуда б знать, что начальники преступники?
— Сурово, однако…
Сурово, лейтенант, сурово. А всё из-за смены власти, гэбэшники к власти
пришли. Устроили показательный процесс, приговор, чтоб другим взяточникам
неповадно было, командирам по частям разослали в виде шифровки.
И ведь под горячую руку и я мог попасть. Хоть и другая статья, никакие не
махинации, а мордобой, но… Лес рубят щепки летят. Так что, по сути, три
месяца в тюряги и условный срок — это еще очень даже ничего! Могли
запросто припаять полную «десятку» и не условно. Но внезапно в стране
опять власть переменилась, ГэБистам хвост чуток прижали.
А самое главное, что, думаю, спасло — так это недавние события в городе
Мары. Не слышал? Про бесчинства кавказцев на железной дороге? Ты что ж,
Никита, совсем газет не читаешь?.. Ах, да! В советских газетах о таком не
пишут, только «вражий голос» вещает…
Байка третья. Страшная.
Ну, так вот. Скомплектовали в Красноводске целый эшелон из абреков. Самые
мирные в нем были азербайджанцы. Остальные — чеченцы, ингуши, карачаевцы,
черкесы, кабардинцы и прочий полный интернациональный набор народов
Кавказа. В дороге призывники раздобыли спиртное — очевидно, спекулянты и
проводники подсуетились. «Дикая дивизия» нажралась и вышла из
повиновения. Можешь себе представить полторы тысячи диких горцев,
неуправляемых, пьяных и обкуренных? Избили и выбросили на ходу из поезда
нескольких офицеров, изнасиловали до смерти и вышвырнули трех проводниц —
те что не погибли в поезде, убились при падении.
Эшелон остановился у станции Мары, и тут вызванный на подмогу караул
попытался навести порядок. Абреки бросились вырывать автоматы у солдат.
Начальник караула, капитан, несколько раз стрельнул из пистолета в
воздух, но только раззадорил толпу. Они бросились к офицеру, и тот
выстрелом в упор ранил одного из них. Схватил у ближайшего бойца автомат
и принялся стрелять перед ногами нападавших да поверх голов. С трудом
караул сумел отступить к вокзалу. Машинист отогнал состав на запасный
путь, а солдаты принялись загонять орду водометами в вагоны. Абреки
бросились в драку с пожарными. Прибывший батальон внутренних войск плотно
оцепил эшелон, и заблокировал малейшие попытки выбраться и разбежаться.
Несколько суток без воды и пищи заставили шайку угомониться. Затем
прогнали абреков сквозь строй вэвэшников, с зуботычинами, пинками и
подзатыльниками. Обыскали, допросили, выявили зачинщиков и организаторов,
скомплектовали группу подозреваемых в насилии и убийствах, а остальных
распределили по воинским частям — любимой Родине служить. Ну а я как
справившийся в одиночку с подобным бунтом оказался «на коне»! Вменили
только превышение самообороны, да и это адвокат оспаривал. Короче, я так
счастлив, что не могу остановиться и отправиться домой к родителям в
Самару. С Байрамом в тюряге познакомился, теперь вместе гуляем.
Оч-ч-чень, авторитетный товарищ! Вор и бандит! Поаккуратнее с ним, он не
совсем нормальный!
— Одно не могу понять, Сергеич, как ты эти свои рассказы подразделяешь —
на грустый, ироничный, страшный. По-моему, все они…
— Ну да, смешные, — опередил начфин Никиту. — Смешные, да…
Однако! Своеобразное мироощущение у товарища капитана, у Александра
Сергеевича П.!
— Пойдем, искупаемся? — предложил Никита.
— Не хочется. Начну плавать — протрезвею. А я желаю быть мертвецки
пьяным. Лучше пошли отсюда? Что–то мне воздуха не хватает. Тут как в
тюрьме! Подземелье! Или ты хочешь еще разок с девчонками нашими
перепихнуться?
— Н-нет… На сегодня хватит.
Еще б не хватит! Пока начфин рассказывал ему свои «смешные» байки, Никита
краем глаза посматривал за резвящимися в лагуне. Так вот, половой гигант
Чекушкин успел по очереди с каждой из дамочек за камень сплавать. А после
него триппер поймать — стопроцентная гарантия.
— Тогда, может, поднимемся наверх? В кабаке посидим, пока твои дружки тут
барахтаются.
— Что ж, мысль интересная. Только, Сергеич, у меня в карманах… даже
мелочь не гремит.
— Э-э! Не суетись! Банкет за счет приглашающего. Продолжаем радоваться
воле и жизни!
Глава 17. Исламист
В кафе стоял приятный полумрак. Тихая джазовая музыка из проигрывателя,
спрятанного под стойкой бара.
Капитан заказал салаты, люля-кебаб, шурпу и бутылку коньяка. Само собой,
разнообразная зелень, овощи-фрукты.
— И долго ты так планируешь гудеть, как трансформатор? — спросил Никита,
после того как бутылка опустела наполовину, а капитан все молчал и курил.
Казалось, он не замечал ни вкуса пищи, ни аромата коньяка, ни соседа по
столу. Поэтому на еду налегал в основном Ромашкин.
— Как ты сказал? Гудеть? Разве это гудеж? Это тихий, скромный отдых
усталого человека. Я сейчас слегка расслабился. Вот первые три дня мы
гужевали, гулеванили! Водка ящиками лилась, девки менялись пачками!
Капитан вынул бумажник, вытряхнул из него купюры, отложил в сторону две
сотни, осталось только несколько червонцев и четвертных:
— Да вот, пожалуй, на этом и остановимся! Заначка на обратную дорогу и на
опохмелку в кабаке Ашхабадского аэропорта. Ты на меня внимания,
лейтенант, не обращай. Ешь, пей, отдыхай, а я буду курить и продолжать
молчать и размышлять. Договорились?
Никита кивнул и продолжил трапезу.
Вскоре во дворе у грузовика появилась шумная и взъерошенная компания
мокрых приятелей. Водитель «Урала» начал громко сигналить.
— О! Накупались! Никак меня зовут! Ладно, я помчусь к ним, а то еще уедут
без меня на полигон. Не хочется топать через горы горы пешком. — Никита
опрокинул в рот последнюю рюмку коньяка. — Ну, бывай, капитан. Спасибо…
за всё.
— Да не за что. Бывай, летенант. Если что, не дай бог, заходи в санбат,
поможем..
- Тфу-тьфу!
Товарищи по оружию нервно, с матерком, топтались возле открытой кабины.
— И куда ты пропал? —напустился на Никиту Чекушкин. — Мы его ищем, а он в
ресторане сидит! Сколько тебя ждать?!
— Заскучали без меня? С подружками-то! Куда вдруг заторопились?
— Заскучаешь тут! Байрам этот, толстый, вдруг приревновал Чекушкина к
брюнетке! — хохотнул Колчаков.
— А что, был повод? — ухмыльнулся Никита.
— Повод! Обижаешь! Причина! — приосанился Чекушкин. — В общем, он драться
полез. Пришлось кулаками помахать слегка. Девицы завизжали, в воду
попрыгали, подальше отплыли и с валуна наблюдали. А мы с Вадиком этого
Байрама с двух сторон дубасим, а он нас в ответ мутузит. Короче, он вдруг
как заорет: «Хватит! Прекращаем! Не то врагами станем! А я врагов привык
уничтожать!» Хватит, так хватит!.. Выпили в знак примирения по рюмке и
ушли от греха подальше!
— А девиц, значит, одних бросили — вместе с этим «авторитетом»? Он же
сейчас на них отыграется, измордует!
— И что? Это их работа, им за риск деньги платят. Рыцарь выискался!..
Едем! Сами разберутся без посредников, обслужат по полной программе.
Водитель! Жми на газ!
Машина запетляла по дорожному серпантину.
В лагерь добрались затемно.
Неслышащих попытался затеять скандал, угрожая привлечь к ответственности
за срыв занятий. Но Чекушкин, допивший в кабине машины из горлышка
поллитру, вошел в раж, схватил за горло капитана и сказал, что б тот не
пищал: не желаю, мол, слушать визг зассанцев-засранцев.
Ротный вмиг растворился во мраке лагеря. Офицеры в «конуре» разобрались
по койкам, моментально заснули. Среди ночи явился продрогший ротный.
Прокрался к своему лежбищу и тихонечко лег. Был крепко пьян, но,
вероятно, долго и тщательно мочился перед сном на природе, ибо среди ночи
не вскакивал и не использовал в качестве писсуара чужие сапоги.
К утру все продрогли. Холодно! Чекушкин окликнул истопника, но тот
ответил басовитым храпом. В печке что-то светило, но почему-то не грело.
Превозмогая лень, Чекушкин поднялся и, шаркая тапочками, подошел к печке.
Вот, блин! Еще б не холодно! Дневальный Кулешов вообще не разводил огня,
просто положил на поленья фонарик, включил его и уснул праведным сном.
Чекушкин дал затрещину сонному бойцу, заставил его разжечь топку, но
из-за опустившегося на лагерь сырого тумана влажные дрова лишь дымили.
Проклиная и Кулешова, и Чекушкина, офицеры выскочили наружу и остаток
утра провели на свежем воздухе…
А утром… Потребовалось срочно сопроводить в гарнизонный медсанбат
заболевшего солдата Мерабова. Естественно, выбор пал на Никиту, который
был не так уж и нужен для качественного проведения занятий на технике.
Замполит…
Боец-туркмен мучался острыми болями в животе. Похоже, приступ
аппендицита. Никита собрал вещички в чемоданчик и запрыгнул в кузов.
Боец, кривясь и охая, забрался следом. Зампотех Антонюк заполнил собой
кабину.
В пути курсант держался за спину, куда отдавала при толчках на ухабах
острая боль. Видимо, все же не аппендикс воспалился, а он простудил
почки. Или камни в них зашевелились.
Едва-едва успели к проходящему поезду.
— Не боись, Мерабов! До медсанбата я тебя обязательно довезу живым! —
