Теперь И. взял меня из рук моих поручителей и подвел к одному из узких высоких
столов из оранжевого мрамора, такой же формы, как я видел в комнате Франциска,
только у последнего этот стол был почти красным, так много было в мраморе
розовых и алых прожилок.
И. поднял крышку стола, и я увидел под нею низкий Жертвенник, на котором горел
огонь и перед которым стояла высокая топазовая чаша, в ней клубилась жидкость,
похожая по своему цвету на огонь.
И. погрузил палочку в чашу с жидким огнем и поднес ее к настоящему огню, который
ярко вспыхнул, затем, точно что-то напевая, чего я не разбирал, он коснулся
моего темени. Это был не удар, конечно. Но прикосновение это причинило такое
содрогание всему моему организму, что я не устоял и упал на колени. Оба мои
поручителя положили свои руки на то место, где меня коснулась палочка И. Я
почувствовал точно из меня в их руки тянется струя энергии.
Они подняли меня и повернули спиной к И. Теперь И. коснулся меня два раза под
обеими лопатками. На этот раз действие палочки было таким же сильным, но я не
только устоял на ногах, но почувствовал очень странное ощущение, точно у меня за
плечами выросли крылья. Новая сила вошла в меня, и снова я почувствовал, как
связываюсь с моими поручителями невидимыми, но крепчайшими нитями.
И. сам повернул меня лицом к жертвеннику. Теперь огненная жидкость в чаше не
кипела, а из нее вился спиралью огонь зеленого цвета, а огонь за чашей
разделился на три языка: в середине - оранжевый, слева - белый и справа -
зеленый.
Опустив снова палочку в чашу, горевшую зелеными спиралями, И. поднес ее к
зеленому языку огня. Тот ярко вспыхнул, вся палочка точно запылала зеленым
цветом, затем И. поднес ее к белому огненному языку, и белый язык огня загорелся
на палочке рядом с зеленым. И. поднес палочку к желтому языку огня - и на
палочке образовался трезубец огней, - с зеленым в центре, с белым и желтым
огнями по бокам.
И. взял с жертвенника нечто вроде золотой булавы и, держа ее в одной руке и
палочку в другой, поднял вверх обе руки, продолжая напевать что-то, чего я все
так же не мог понимать.
Вдруг я отчетливо услышал: "Флорентиец, Флорентиец, Флорентиец", - трижды
повторенное дорогое мне имя моего любимого и далекого друга.
И в то же мгновение я увидел Флорентийца стоящим за жертвенником в белой одежде.
"Али, Али, Али", - снова разобрал я в напеве И. И через мгновение увидел Али,
стоящим рядом с Флорентийцем.
Я уже приготовился, что сейчас устами И. будут вызваны и Али-молодой и мой брат
Николай, как от образа Флорентийца, от его лба, горла, пупка, заплечий и сердца
протянулись огненные с зеленым оттенком нити и соединились с зеленым огнем
палочки.
От образа Али, из тех же мест, потянулись нити белого огня и прилипли к белому
языку палочки.
И. поднес булаву к огням палочки, раздался сильный сухой треск, и все огни с
палочки перешли на шар булавы, а потухшую палочку И. положил на жертвенник. От
самого И. - все из тех же мест, как от Али и Флорентийца, пошли оранжевые нити к
булаве. И. поднял булаву высоко над головой и пропел какую-то мантру, которую
сопровождала дивная музыка.
Закончив пение, И. повернулся ко мне, я и мои поручители опустились на колени, и
булава легла на мою голову. Точно удар грома опустился на меня, я весь
содрогнулся. Но это продолжалось одно мгновение.
Мои поручители подняли меня с колен. Теперь я чувствовал себя сильным,
обновленным, точно сразу выросшим - как будто все мои сухожилия вытянулись, все
нервы и связки освободились от какой-то тяжести. Мое ощущение было такое
необычное, точно до этого момента я жил, весь покрытый узлами и корками, а
сейчас все очистилось, вскрылись поры и я дышу, ощущая, как атмосфера комнаты
сливается с каждой клеткой моего тела. Я взглянул на И. и увидел, что в его
руках потухла булава, а все три огненных языка горят на его темени среди венка
из оранжевых, цветов.
Огненные нити, что соединяли меня с Флорентийцем, Али и И. и были вначале
тоненькими, дрожащими, теперь были плотными огненными струями. Я четко ощущал,
как они проникают в мое тело, освежая, облегчая мою новую жизнь, устанавливая во
мне гармонию. И. обнял меня, подвел вплотную к жертвеннику, взял мои руки в свои
и сказал:
- Храни чистоту этих рук, им дана сила радости передавать слово огня рядом
идущим. Он положил свои руки на мои глаза и снова сказал: - Храни чистоту глаз
своих. Живи легко, понимая скорбь земли как неизбежный этап освобождения. Ни
одна слеза печали да не прольется из глаз твоих, ибо каждая слеза - упадок духа,
эгоистический порыв, хотя бы казалось человеку, что не о себе плачет, но
сострадает другому. Сострадая до конца, человек льет мужество из сердца, и
только такое сострадание помогает восстановиться шаткой гармонии встречного.
Очам духа твоего дано видеть внутреннее, духовное царство человека. Храни в
чистоте очи телесные, чтобы покровы условной любви не затемняли зрения твоих
духовных очей. Иди в чистоте духовной связи с Теми самоотверженными тружениками
светлого человечества, которые сейчас отдают тебе свою помощь, защиту и любовь
перед Огнем Вечного. Носи искры их огня в своем духе и сердце и передавай их
встречным не в идеях и словах высоких, но в простом труде серого дня носи
доброту, мир и отдых трудящимся рядом. У тебя уже нет возможности воспринимать
лично дела и людей. Каждая встреча - все путь Отцов твоих, взявших тебя сейчас в
сыновство, - к Единому во встречных твоих. Для тебя нет иного пути по земле, как
через мост бесстрашия и мужества вводить встречных в то кольцо огня, в каком
стоишь сейчас.
Голос И. умолк. Я посмотрел вниз и увидел, что вокруг всех нас на полу горело
кольцо трехцветных огней, охватывая все наши фигуры и жертвенник как бы высоким
забором.
И. взял мои руки и погрузил их в огонь на жертвеннике. Я снова на миг вздрогнул,
но тотчас же блаженное состояние тишины, счастья и высочайшей любви охватило
меня. И. наклонил мою голову, точно купая ее трижды в огне, - и еще больше
содрогался телом и успокаивался - точно рос и подымался духом.
И. обнял меня, прижал к себе - и я взлетел вместе с ним в какие-то высоты, где я
не различал более, что был я и что было не я, и слов для передачи моих ощущений
блаженного счастья я не нахожу.
Когда я очнулся, у меня было такое чувство, точно я снова влез в футляр
человеческого тела. До того легким, радостным и блаженным было мое состояние за
миг до этого, что теперь я опять почувствовал себя весомым и тяжелым.
Оглядевшись, я увидел, что жертвенник был закрыт мраморной крышкой, в комнате
были только И., мои дорогие поручители, Никито и Зейхед. Я нигде больше не видел
моих высоких милостивцев и друзей - Флорентийца и Али. Почему-то я вспомнил, как
видел Флорентийца в бурю на корабле таким же светящимся белым облаком, каким я
видел его здесь несколько минут назад.
- В эту минуту, Левушка, ты осознал, как стираются границы между землей и небом.
Для тебя открылась Единая, вся жизнь. Ты понял, что нет условных границ,
обозначаемых условными терминами: "смерть", "рождение", "жизнь", принятыми в
общежитии на земле как термины условных, отдельных этапов, дающих разлуку, с ее
горем, или счастье с его заманчивыми иллюзиями. Твой опыт сегодня вынес тебя за
все условные грани, и ты постиг величайшее счастье: знание вечной жизни. Тебе
стало понятно, что твоя жизнь этого воплощения- это то "сейчас", в котором тебе
надо пройти часть вечного пути раскрепощения от страстей. Пойдем, чтобы найти
среди многочисленных лежащих на столах книг свою, единственную, неповторимую для
других книгу жизни. Каждый ищет и находит ее в этой комнате только сам. Я
двинулся среди множества высокие столиков оранжевого мрамора, похожих на
церковные аналои. Сначала я видел на них только книги всех оттенков оранжевого
цвета. Все они были одинаковы, и ни от одной из них не шел ко мне ни единый
признак жизни.
Молчание комнаты и молчание Мудрости в лежавших передо мною книгах наполнили мое
сознание величием спокойной святости, точно я ходил среди трепещущих сердец,
закрытых в этих больших, тяжелых на вид книгах. Но все они оставались для меня
рядом чудесных тайн, где моему сердцу не было места.
Я шел все дальше. И. и мои поручители следовали за мною в некотором отдалении.
Теперь я стал различать книги разного цвета: красного, синего, фиолетового.
Вдруг мой взгляд упал на большую зеленую книгу, закованную в нефритовый
переплет, отделанный чудесно малахитом. Точно теплом повеяло на меня от этой
книги. Я буквально бросился к ней, наклонился над переплетом и увидел на нем
прелестно сложенного белого павлина из мелких-мелких белых и зеленых камней.
Глаза павлина были красные, а хвост - из самых разнообразных камней желтого
цвета: от светло-желтых бриллиантов до самых темных топазов. Рисунок напоминал
записную книжку моего брата, которую я нашел с Флорентийцем в комнате Николая в
К. и которую я свято хранил в саквояже Флорентийца до сих пор.
Тепло, шедшее ко мне от книги, которое я почувствовал еще издали, теперь
окутывало меня всего. Я положил обе руки на зеленый переплет, прильнул головой к
белой птице, изображенной на нем, и мне казалось, что сердце Флорентийца
обливает меня своей любовью.
Я был счастлив. Счастлив в полном смысле этого слова. Я ощущал себя совершенно
свободным от всех условных скреп личного, так сильно державших меня в своем
кольце до сих пор на земле.
- Раскрой книгу, друг, и прочти, какие обязательства ты уже брал на себя до этих
пор в веках. Те, которые ты выполнил, те сошли со страниц твоей книги жизни,
оставив листы чистыми. Те же, что ты когда-то взял и не выполнил, горят на
страницах, как огненное письмо. Те что ты давал в этом воплощении, ждут сейчас
подтверждения твоею любовью и верностью. И, если ты их подтвердишь, они тоже
загорятся огненным светом, хотя в эту минуту их еле можно прочесть вроде следов
старинных чернил. В этот огромный момент твоей жизни ты можешь просить за своих
друзей и врагов. Ты можешь вписать здесь сейчас те обязательства, что диктует
тебе твоя бурно живущая в тебе в этот миг Любовь.
И. умолк. Я раскрыл книгу и заметил, что много чистых листов ее
переворачивались, вместе, как бы склеенные. Я понял, что то следы моих вековых
трудов и карм, давно оконченных в прошлых моих жизнях. Еще несколько листов
перевернулись так же, и наконец я увидел отпавший лист, на котором среди чистого
белого ноля горела фраза: "Я найду полное самообладание, чтобы служить Учителю
моему долго, долго, долго".
- О, И., как же я виноват перед Флорентийцем и перед Вами! Я даже забыл, что
давал уже это обещание, и остаюсь все тем же невыдержанным человеком! Я трижды
подтверждаю сейчас мою верность этому обещанию, идти мой путь в любви и такте.
Как только произнес мои слова, надпись погасла, листы сами перевернулись, и на
новом месте загорелась ярким огнем та же надпись, а ниже засияло слово, как бы
скрепляющая мое обещание подпись: "Флорентиец". Через мгновение листы книги
вернулись несколько назад, и я увидел на одном из них точно плавающие знаки от
старых чернил, размазанных слезами. Я прочел:
"Буйное, бездонное горе, когда сердце и мозг тонут в море слез и печали, да не
придет больше в мое сознание. Я понял всю бездну человеческого горя. Понял ее
как путь, ведущий к освобождению. Понял, принял, благословил.
Будь благословен, мой страшный враг, отнявший у меня все, что я любил и имел,
Будь благословен! Да не лягут слезы мои скорбями на твоем пути. Но пусть они
вырастут цветами и украсят путь твой радостью.
Иди по пути радости и пройди в путь Света. Я же обещаю не лить больше слез горя
и скорби. Если же слабость моя будет так велика, что я не смогу удержать слез, -
пусть то льются слезы радости, Господне вино! Благословляю день и час смерти
всего мною любимого. Да останусь один на земле, свободным от всех првязанностей
личного. Буду лишь слугою всему встречному; слугой моему Учителю да пройдут мои
дни земли".
Я был так глубоко растроган словами, которые читал, как бы выступавшими из моря
