назвал моего друга без отчества, чего раньше не делал, несмотря на все его
просьбы об этом. Но сегодня мой язык сам мог отражать только ту любовь, которой
горело все мое существо. И я назвал его так, как говорило мое сердце. - Я
действительно сейчас упал с неба. И еще минуту назад я не понимал, какое великое
счастье - перенести небо на землю и пролить встретившемуся человеку всю
впитанную сердцем его красоту. - Я люблю Вас, Станислав, в эту минуту той
братской любовью, которая уже не нуждается в словах и объяснениях, чтобы
разделить не только скорби друга, но чтобы и понести их вместе по трудной
жизненной дороге.
- Левушка, Левушка, с Вами, несомненно, что-то случилось огромное, - прижимая к
груди обе мои руки и глядя на меня своими прекрасными печальными глазами, тихо
говорил Бронский. - Но, что бы с Вами ни случилось, как бы Вы ни были сильны
своим счастьем в эту минуту, - воздержитесь обещать разделить мои страдания. Я,
собственно, уже несколько дней решаю трудный для себя вопрос: имею ли я право
подходить к Вам близко, так близко, как мне этого хочется. Вся моя жизнь
пронизана скорбью именно оттого, что, где бы я ни появился, кого бы я ни
полюбил, с кем бы ни подружился, - всем всегда и неизменно я приношу в конце
концов горе и скорбь. Сколько раз в моей жизни я захватывал своим искусством
многих людей. Они добивались знакомства со мной, гордились близостью и дружбой,
- и всегда финал бывал один и тот же: их постигало горе, и я оставался им
утешителем. Приносил ли я им на самом деле утешение, - не знаю. Но дата их
встречи со мною всегда, решительно всегда, бывала преддверием горя. Мое
одиночество - это следствие моих наблюдений над моими связями с людьми. Я стал
бояться каких бы то ни было сближений с людьми. Я, как вечный жид, стал
странствовать по всему миру, нигде не создавая себе счастливых оазисов личных
чувств, какого бы то ни было характера. Я погрузился только в искусство и отдал
ему всю жизнь без остатка. Но люди и при этой моей манере жить не оставляют меня
в покое. Они - хочу я этого или не хочу - подходят ко мне через то же искусство,
которое я им несу. Любовь к искусству - единственное, для чего я жил и живу,
служу в нем и служил всегда моему Богу и общему благу, - заставляет людей
сближаться со мной, а меня принуждает принимать их как учеников и сотрудников. И
неизменно картина всюду была и есть все та же: если я нес людям восторги и
откровение в искусстве, я так же непременно приносил им горе в их личную жизнь.
Это до того стало меня подавлять, что я решил кончить свои расчеты с жизнью,
уйти с земли в Вечность, в которую я свято верю. Я уже собрался выполнить мое
решение, как встретился с тем великим человеком, письмо которого я привез Вашему
не менее великому, как мне кажется, обаятельному другу И. Если бы не эта
чудесная встреча, я бы никогда не встретил и Вас, Левушка. Теплом веет на меня
от Вас. Молодость Ваша, Ваш исключительный талант, живая фантазия и уменье
проникнуть до самого дна переживаний артиста, интерес и дружба, которые Вы
выказываете мне, - все тянет меня к Вам. И сейчас я шел и решал все тот же
вопрос; не принесу ли я и Вам горе. Быть может, мне надо отойти от Вас, чтобы
громы небесные не потрясли Вашей юной жизни?
- Дорогой Станислав, - весело засмеялся я, - уверяю Вас, что громы небесные не
ждали момента моей встречи с Вами. Они уже поразили меня, как только было
возможно. У меня много возражений Вам. Во-первых, где мы с Вами сейчас? Здесь не
та открытая сцена жизни, где все полно условных пониманий и предрассудков. Здесь
для нас с Вами, как и для всех сюда пришедших, - святая святых, доступная
каждому из нас так, как он сам способен в нее войти. Здесь живут вне
предрассудков, вне условного быта и его требований внешнего. Здесь каждый творит
свой "день" освобожденным настолько, насколько каждый совладал со своими
страстями. Во-вторых, Вы судите о тех внешних впечатлениях, которые Вы вносили
людям в их жизнь. Но те страдания, вестником которых Вы являлись им, не были
только страданиями: они служили им лестницей для внутреннего совершенствования
их духа. Если Вы перестанете судить свою жизнь и Ваших встречных однобоко,
учитывая только один план земли, а свяжете и свое и всех встречных сознание еще
и с планом живого, трудящегося неба, - Вы будете и сами жить в Вечном и
оценивать события и факты жизни других только в двух планах, сливая их воедино
как нечто цельное, что разделить невозможно. Рассматривая так Ваши встречи, Вы
увидите в себе величайшую Мудрость, потому что пробуждаете в людях их
возможность вступить в тот вечно движущийся поток, который и есть Вечное
Движение. Сегодня я ощутил всем своим существом эту связь человека земли с
любовью и заботами трудящегося неба. Я понял, что не в идеях и высоких словах я
должен искать возможностей передать земле труд великих братьев живого неба. Но я
должен во всем благородстве проникать в дух встречного человека. Не в теориях и
обетах должна выражаться любовь моя к родине. И любовь к брату-человеку - это не
фантазия и мечты, не созерцательная форма молитв и мантр, а действенная форма
труда в самом простом дне. И. говорил мне все это, говорил, что нет серых дней,
а есть то, что мы в нем творим сами, но я понимал это все головой, восхищался,
пленялся, но... любовь моя молчала. Она всегда была пленительным маяком, пока
была "любовью к дальним". Но стоило мне соприкоснуться с ближними, как любовь
моя выливалась в раздражение. Сегодня, Станислав, все мое существо содрогалось в
огне Любви, которую мне лили старшие милосердные братья, не спрашивая меня, что
я им отдам взамен, но окружая меня сетью своей любви и защиты, чтобы я мог
разделить их труд в моей чистоте. Точно мощный огонь, я чувствую в себе их силу.
И разговаривая сейчас с Вами, я счастлив, потому что чувствую, как отдаю Вам эту
движущуюся силу их огня. То, что так заставляет Вас страдать при Вашей любви к
людям, когда Вам хотелось бы нести каждому только радость, Ваш дар вталкивать
людей в полосу страданий не должен Вас мучить. Перестаньте думать о себе,
забудьте, что Вы входите вестником временного горя. Горе, как отсутствие
бытового благополучия, есть иллюзия. Вы помните только о том, что Вы сотрудник
живого неба и вводите людей в очищающую струю скорбей. Люди просыпаются к
внутренней жизни и получают возможность сбрасывать с себя нарастающие корки
эгоизма, чтобы войти в путь Света. Вот все, что я могу Вам сказать. Конечно, И.
скажет Вам много больше и введет Вас в новый круг понимания труда. Моя же
встреча с Вами, - благословенный миг. Первому Вам я удостоился счастья и чести
подать мой перл чистой радости, мою дивную жемчужину Любви, которую мне подарили
мои великие друзья.
Я обнял еще раз Бронского и нежно гладил его прекрасные руки, которыми он закрыл
лицо и по которым текли слезы. Мы стояли в этой позе, когда на плечо каждому из
нас легла чья-то рука, и я увидел обнимавшего нас обоих Франциска.
- Я вас искал, мои дорогие друзья.
Бог мой! Ничего не было особенного в этих самых простых словах. Но лицо
Франциска, его глаза, тон его голоса - все было таким потоком ласки и любви, что
я понял, почему его называли святым среди народа, и его простые слова проникли
мне в сердце, как слова другого человека: "Прийдите ко мне, и я утешу вас".
При звуке голоса Франциска Бронский опустил руки, взглянул на него и, очевидно,
впервые понял, как и я, что такое Любовь в человеке. Он опустился на колени,
приник к Франциску, взял обе его руки в свои и зарыдал.
Все мое сердце перевернулось от этих рыданий. Я тоже опустился на колени рядом с
ним, обнял его, также приник к Франциску и молил живое небо, моих друзей
Флорентийца и Али разделить тяжесть трудных страданий Бронского, помочь ему
перейти в иную ступень понимания его земной жизни и труда в ней.
Рыдания Бронского говорили о невыносимой тяжести сердца, о пытке, которую он
нес. Руки Франциска гладили страдальца по голове, он наклонился над Бронским и
тихо, нежно улыбался ему. Я перестал видеть в стоявшей перед нами фигуре
Франциска. Я видел сейчас одну любовь, которая светилась вокруг его головы и
всей его человеческой формы, ширилась, разрасталась в светлое облако, окружая
его кольцом.
- Мой дорогой брат, - все тем же голосом продолжал Франциск, - твои слезы
сегодня - Рубикон твоей жизни. Был ты освободителем твоим встречным, разрывая их
духовные оковы своим гением искусства. Ты скорбел и страдал, видя, как рушилось
их мимолетное счастье. Теперь ты будешь понимать, что счастье, сгоревшее в них
от огня спички, сменится в них Светом несгорающего Огня. Ты будешь теперь для
них силой возрождения и утешения. Ты поймешь, что великий путь ученичества равно
велик перед Вечностью, несешь ли ты в своей чаше белые жемчужины радости или
черные скорбей. Чаша радостного только кажется легче. На самом же деле людям
одинаково трудно нести в достоинстве, равновесии и чести и радости и скорби.
Встаньте, братья мои, чтобы я мог каждому из вас отдать поклон Любви, в привет и
встречу его новой жизни.
Франциск поднял нас с колен, и я снова поразился физической силе этих нежных рук
и этой болезненной внешности. Франциск обнял Бронского, приблизил его вплотную к
себе и что-то говорил ему на ухо, чего я не разбирал. Как преобразились лицо и
фигура артиста, когда Франциск выпустил его из своих объятий! Лицо его сияло,
фигура выпрямилась, стала мощной, глаза засверкали силой, весь он показался мне
воплощением творческой энергии. Ни одной морщинки не было на его молодом сейчас
лице, а ведь в момент нашей встречи оно все было изборождено суровыми складками.
Франциск обратился ко мне и сказал:
- Левушка, твой брат Николай шлет тебе привет. Он дарит тебе свою записную
книжку, что ты так свято ему сберегал до сих пор и куда ты с редкой честностью
ни разу не заглянул, охраняя тайны брата. Ныне запись книжки брата для тебя не
тайна, ты все поймешь, что там сказано. Прими и моей любви и радости дар. Возьми
это скромное колечко и надень его на шейку твоего павлина. Вот тебе и цепочка.
Как я был рад подарку Франциска! Не только я, но и мой павлин, мой вековой враг,
получал сегодня привет любви. Все слова благодарности не могли бы выразить силы
радости, которая меня переполнила. Я бросился на шею Франциску, смеясь и плача
одновременно и утопая в его беспредельной доброте.
- Левушка, ты задушишь Франциска, - услышал я за собой голос И.
Я и не заметил, как и когда потерял И. и моих дорогих поручителей, когда полетел
навстречу Бронскому. И теперь я даже не задумался, как и откуда они появились
возле нас, - все происходившее сегодня казалось мне простым, ясным, легким.
И. повел нас в дальнюю часть сада, где я увидел оранжевую беседку очаровательной
архитектуры, которой раньше не замечал. Здесь с нами простился Франциск и
напомнил мне, чтобы я к вечеру пришел к нему побеседовать с карликами и привел
бы обязательно Бронского.
Последнему было, очевидно, очень трудно расстаться с Франциском. Он держал руку
своего нового друга и не отрываясь глядел ему в глаза. Франциск засмеялся своим
мелодичным смехом, высвободил свою руку, взял обе руки Бронского и вложил их в
правую руку И.
- Я только любовь, - сказал он. - А техника ее приложения, развитие Вашего
артистического дара и уменье, в полном такте и обязательном самообладании и
обаянии, помочь людям - это Вы найдете у И. и Флорентийца. Все сейчас
необходимые Вам знания Вы найдете у И. Моя и его Любовь помогут Вам войти в
новую ступень жизни. Но умение применить все знания Вы можете найти только сами.
Франциск оставил нас и вскоре скрылся за беседкой. Но мы пробыли одни очень
недолго. Не успел я еще раз прижать кольцо Франциска к губам и представить себе,
как очаровательно будет гореть красная цепочка на белой шейке павлина, как И.
сказал:
- Левушка, сюда идет Наталья Владимировна. Встреть ее так, как тебя только что
встретил Франциск. Перелей в нее всю силу твоего милосердия, как тебе сегодня
было пролито. Если сумеешь забыть о себе и, думая только о ней, прижать ее к
