рели, облизываясь, на привязанного к столбу полураздетого Бай-Мурата,
который еще ворочал злыми глазами и бормотал костенеющим языком:
- Аман, аман!..
Глава четвертая. СЛЫШЬ ТЫ!
Субудай-багатур давал последние распоряжения сидевшим перед ним на
корточках трем юртджи. Они внимательно смотрели в изборожденное морщина-
ми и шрамами лицо старого полководца, боясь упустить хотя бы одно его
слово.
- Важнее всего узнать... где собираются... новые отряды... длиннобо-
родых..
- Понимаем! - шептали юртджи.
- Пленные знают... Заставьте их говорить...
- Заставим!
Субудай застучал кулаком по колену:
- Зачем ждете? Чего надо?.. Уходите!..
- Внимание и повиновение! - прошептали юртджи и попятились к выходу.
Субудай остался один. Он сидел, поджав ноги, на старой потрескавшейся
скамье в углу, под образами.
Скрипнула дверь. Вошла, топая чеботами, Опалениха, за ней Вешнянка.
После того как Опалениха спасла замерзшего сына Субудай-багатура, он
всюду возил их с собой.
Сбросив на лавку заячью шубейку, Опалениха засучила выше локтей рас-
шитые рукава холщевой паневы и сполоснула руки под глиняным рукомойни-
ком. Перекрестив квашню, стоявшую у жарко натопленной печи, осторожно
сняла наквашонник и сказала Бешнянке:
- Тесто поднялось! Месить пора...
Субудай посматривал на Опалениху, на ее толстые белые руки, равномер-
но опускавшиеся в тесто, на ее пышную грудь, перехваченную под мышками
красным передником, и выпячивал сморщенные губы. Он достал из-за пазухи
медную чашку и застучал по ней ножом. Вбежал старый безбородый нукер в
запорошенной снегом шубе.
- Внимание и повиновение! - хрипло крикнул он.
- Принеси походные сумы красно-пегого коня! - приказал Субудай.
Нукер выбежал в сени.
Опалениха приподняла тесто из квашни и со злобой бросила его обратно.
Она подошла к оставшейся полуоткрытой двери и прихлопнула ее локтем.
- Дурень безбородый! - ворчала она. Тепла не бережет!
Вешнянка шепнула Опаленихе:
- Гляди, как косоглазый на тебя смотрит! Словно проглотить хочет...
- Тошно мне от него! - сердито отвечала Опалениха.
Нукер вернулся, неся на плече кожаные переметные сумы, и опустил их
на земляной пол.
- Развяжи!
Нукер распустил шнурки и сунул руки в баксоны.
- Зачем? зашипел Субудай. Что ты там оставил? Уходи!
Нукер отшатнулся и бросился из избы.
Субудай строго крикнул:
- Слышь ты! Слышь ты!
- Это он тебя зовет, - сказала Вешнянка.
Опалениха не торопясь вытерла руки о передник и подошла перевалистой
походкой. Субудай повторил:
- Слышь ты! Слышь ты! Вишнак!
Вешнянка подошла, робея. Субудай-багатур показывал на раскрытые сумы
и старался объяснить:
- Давай! Мина! Давай...
Женщины переглянулись. Бешнянка опустилась на колени и стала доста-
вать свертки. Опалениха развернула сарафан из шелковой парчи, женские
узорчатые рубашки, красные туфли с острыми загнутыми кверху носками. Су-
будай показал рукой Опаленихе, чтобы она надела сарафан.
- Слышь ты! Скоро! - повторял он нетерпеливо.
Опалениха пожала плечами:
- Да ты лучше, хан немилостивый, не меня, Вешнянку наряди! Куда мне
такое княжеское роскошество.
- Угга! Маленьким не любим! - Субудай сердито затряс головой.
- Ишь какой хитрый! сказала Опалениха. По-нашему заговорил...
Она отошла к печке, ловко накинула просторный сарафан, оправила тяже-
лые складки, вдела ноги в диковинные красные туфли.
- Сюда! Слышь ты, сюда! - шипел Субудай.
Опалепиха подошла. На скамье, на куске зеленой замши, лежали украше-
ния из сверкающих алмазов, из переливающихся желтых, зеленых и красных,
как кровь, камней. Субудай перебрал их, взял ожерелье из больших золотых
монет, головную повязку из жемчужных нитей, несколько золотых браслетов
и протянул их Опаленихе.
- Скоро, скоро! - хрипло повторял он.
Опалениха повела плечами, надела на шею тяжелое ожерелье, надвинула
низко на лоб жемчужную повязку с длинными подвесками. Ее блестящие глаза
лукаво посматривали изпод темных бровей на свирепого полководца, Опале-
ниха отошла в угол, горделиво приосанилась, подбоченилась и особой за-
дорной походкой, как бывало в хороводе, проплыла по горнице. Вешнянка
зажимала рот рукой и давилась от смеха.
- Вот, корявый леший, что надумал!
Субудай хлопал рукой по колену, впивался выпученным глазом в Опалени-
ху и нежно твердил:
- Кюрюльтю! Кюрюльтю!...
Опалениха остановилась посреди комнаты.
- Хватит! Побаловались! Пора блины печь! - сказала она сурово и хоте-
ла скинуть сарафан.
Субудай замахал рукой:
- Угга! Нет! Тибе!.. Слышь ты! Тибе...
Он вдруг отвернулся, наклонился к окну и прислушался. На улице разда-
лись крики: - Урусуты! Урусуты! и резкие удары в медные щиты.
Лицо Субудая стало страшным. Он громко застучал ножом по медной чаш-
ке, сгреб ожерелья, сунул их в баксоны и, не глядя на женщин, вышел, ко-
выляя, из избы.
Обняв испуганную Вешнянку, Опалениха прислушалась. Топот коней и кри-
ки монголов на улице быстро удалялись и затихли. Опалениха выглянула за
дверь:
- Все куда-то ускакали... Скорей, Вешнянка, собирайся! Теперь или ни-
когда!
Быстрыми уверенными движениями она сняла парчовую одежду, свернула ее
и бережно положила на скамейку рядом с дорогими украшениями и красными
туфлями.
- Боязно! - шептала Вешнянка, торопливо одеваясь. - Беда, если изло-
вят нас! Косоглазый нас не обижал...
- Не надо нам его роскошества!
Опалениха поправила свою посконную паневу, натянула заячью шубейку,
вдела ноги в чеботы, повязалась старым шерстяным платком. Вешнянка была
уже готова,
- Бежим!.. Даст бог, к своим доберемся!..
Женщины осторожно вышли из избы и плотно прикрыли за собою дверь.
Около горячей печи громко вздыхала и пыхтела забытая квашня.
Глава пятая. В ПОГОНЮ ЗА БАТЫЕМ
Пронеслась по русской земле молва, будто на безлюдных развалинах сож-
женной Рязани упавшие колокола сгоревших церквей сами зазвонили... Пере-
давали, что вечевой колокол вдруг поднялся из пепелища, повис в воздухе
и загудел, сзывая рязанский народ на борьбу с татарами... Рассказывали,
что во многих местах всколыхнулась разгромленная Русь, что укрывавшиеся
в лесах мужики собираются в отряды сторонников, что во главе их встал
удалой витязь Евпатий Коловрат, лихой медвежатник, знающий лесные тропы,
ходы и выходы, что его отряд уже не раз нападал на мунгальские разъезды
и уничтожал целые отряды сильных супостатов.
Слыша такие разговоры, пахари и охотники, много лет промышлявшие в
лесах, все, у кого рука не ослабла и глаза не померкли, стали поспешно
привязывать подтужинами к дреколью ножи и обломки кос, точить на черном
камне копья и рогатины и, засунув топор за пояс, направлялись на перек-
рестки дорог разыскивать боевые дружины Евпатия-медвежатника.
Тем временем Евпатий Коловрат двинулся на север, по следам Батыевой
рати.
Примкнувших охочих людей Евпатий разбивал на десятки и сотни, назна-
чал им атаманов и всем давал наказы, как биться с хитрыми и находчивыми
врагами, к каким прибегать уловкам, как не поддаваться на татарские об-
маны. Едва ли треть ратников Евпатия была на конях. Но и пешцы не отста-
вали от конников и быстрым шагом или побежкой делали большие переходы.
Евпатий торопился. Он расспрашивал встречных, куда пролегла кровавая
Батыева тропа. Остановки в лесах делал он самые короткие. Нужно было все
идти вперед, добывая корм коням и хлеб ратникам, торопясь скорее догнать
главного врага - царя Батыгу.
На одной из стоянок дозорные задержали двух монахов. Засунув за кожа-
ные пояса длинные полы черных подрясников, с лыковыми котомками за пле-
чами, оба монаха брели по тропинке на юг, в сторону половецких степей.
Один, высокий и тощий, как жердь, шагал впереди; другой, низкий и ши-
рокий, жмуря красные слезящиеся глаза, зацепил крюком посоха за ремень
переднего и ковылял боком, стараясь не отстать.
- Куда вас нелегкая несет? - спросил их Ваула. - И почему на вас рясы
обвисли, точно с чужого плеча?
Красноглазый, теребя рыжую бородку, выступил вперед, переломился в
поясе и поклонился до земли:
- Хощу рещи вам, о братие, что бежим мы от бесчинствующих злодеев,
рекомых татарами, кои все земное искореняют нещадно...
- Потому вы и рясы надели?
- Рясы эти исконные наши и обвисли на нас от малоядения, - пропищал
бабьим голосом высокий монах.
- Людие стали скупы, людие стали немощны, не чтут сана духовного. Че-
го только очи наши не видели? - продолжал красноглазый. - И бессловесные
скоты и бесчувственные каменья от того, что сейчас деется, могут поверг-
нуться в плач и стенание! Увы!.. горе нам, увы!
- А куда же вы путь держите? - строго спросил Баула. От смерти или за
смертью?
- Да что ты непутевое речешь!.. В Киев мы идем, братис, в Киев зла-
тоглавый, первопрестольный! Там, сказывают, монаси не голодуют и не бе-
гают, как здесь, а спасаются в монастырских скитах в достодолжном поче-
те... Потому - народ там богобоязненный, полный благочестия, а злые та-
таровья далеко. О них там и слухом не слыхали.
- А вы топоры держать умеете или их за печку запрятали? - спросил Ба-
ула.
- Отроду топора в руках не держали. Где нам мирским делом заниматься!
Мы духовные стихи поем, заупокойные молитвы и сладостные стихиры читаем.
- Видим мы, что вы из родной земли бежите, когда она кровью заливает-
ся, когда мунгалы детей в костры бросают! - сказал грозно Звяга. - У нас
в отряде тоже есть монах, отец Ратибор. Да еще человека четыре сбросили
подрясники, натянули зипуны и взялись за рогатины. А вы что? Ненужные
вы, дармоеды! Ни пользы от вас, ни толку. Отвечайте, не мешкая, где вы
видели татар?
- В земле суздальской, о братие! Там татары и мунгалы по всем погос-
там рассыпались, жгут и насилуют христиан.
- И страху не имеют?
- А кого им бояться? Говорят, князь Георгий Всеволодович суздальский
уехал далеко, в белозерские леса, большой полк собирать, а его дружинни-
ки и ратные люди заперлись по городам за крепкими стенами... Нам бы по-
есть чего!
- Ладно! Садитесь к костру. Может, кто вас и покормит.
Оба монаха, не снимая заплечных котомок, подсели к костру, где на
угольях кипел закоптелый глиняный горшок.
- Чего варите?
- Аль не видишь? Свежую уху!
- Свежую? То-то радость, отче Авраамий! Да разве в такой лесной чаще
рыба водится?
- А то как же! - ответил Баула. - У нас тут щука и белуга по лесу хо-
дила. Леса пали, горы встали, щучий хвост увяз!
- Поди ж ты какое чудо!
Длинный монах заглянул в горшок:
- А что же рыбы в горшке не видно?
- Ну так что ж! Из твоей котомки щучий хвост торчит, горшка ждет.
- Видишь-правда моя! Говорила тебе-нечего раньше времени плакать!
Монах нехотя скинул котомку и ворча вытащил мороженую щуку:
- Добрые люди на дорогу дали. Путь-то нам до Киева еще долгий... Ку-
шайте, братие, только нас отпустите!
Ваула взял рыбу, поскоблил засапожным ножом чешую, разрубил щуку на
части и бросил в горшок:
- Мучной подпалкой заправим, вот и ладная уха будет. Может, и соль у
тебя есть?
- Есть полгорсти...
- Давай и соль. Мы давно без соли хлебаем.
Длинный монах достал со вздохом из котомки тряпицу, отсыпал из нее
соли в горшок и опять бережно спрятал тряпицу. Оба присели к горшку,
держа деревянные ложки.
- Чего ты все вздыхаешь, отче? - спросил Звяга. - Прилетел тень на
Петров день, сел тень на пень и начал плакать: волосы вянут, дубрава шу-
мит. О чем плачешь? Хочешь на тот свет с солью прийти? Там отчет дадите,
как с татарами воевали?
- Да мы ничего! Мы с охотой! - испугались монахи. Только окажите ми-
лость, как прикончим ушицу, отпустите нас подобру-поздорову!
- Да нам что за корысть держать вас! - сказал Ваула. Только обуза од-
