- Подлые собаки ждали милости Великого Воителя. Но он разгневался. -
Когда Ван-хан был могущественным и сильным - вы служили ему! Когда он в
несчастье доверился вам вы воспользовались его горем!.. - И мудрый Чин-
гиз-хан приказал сломать предателям спину...
Бату-хан медленно повернулся:
- Ты слышал?..
Князь Глеб уцепился за ноги джихангира, Бату-хан оттолкнул его:
- Ты говоришь, что служил мне? За это тебе давали золото. А за преда-
тельство следует наказывать... Могу ли я доверять предателю?
Бату-хан покосился на серое, помертвевшее лицо Глеба:
- Достойный человек не боится смерти...
- Ослепительный! Прости... сжалься... - бормотал князь Глеб.
Маленькая дрожащая ручка легла на темную сильную руку Бату-хана.
- Хорошо... живи!
Князь Глеб бросился целовать красные сапоги Бату-хана.
- Уходи! сказал резко джихангир. Арапша! Прикажи нукерам увести кона-
за из лагеря в степь.
- Куда же я пойду!.. - закричал князь Глеб, - У меня больше нет роди-
ны!
Бату-хан отвернулся. Два нукера вытащили отбивавшегося Глеба. Арапша,
с непроницаемым, спокойным лицом, опустил за ним тяжелый дверной полог.
Глава двадцать первая. А РУСЬ-ТО СНОВА СТРОИТСЯ!
В марте в Перуновом Бору было безлюдно и тихо. Ратники, ушедшие по
призыву рязанского князя, - как доходили слухи, - бились и под Суздалем,
и на Берендеевом болоте, и на берегах Сити и Мологи.
Вернутся ли? Вороги немилостивые никого в живых не оставляют...
На месте сгоревших изб разгромленного татарами селения остались
только глиняные печи и груды черных, обугленных обломков. Только нес-
колько крайних к озеру избенок сиротливо прижались друг к другу. Там
ютились оставшиеся в живых ребятишки. Их пестовала жена Звяги, еще более
исхудавшая, и две бездомные старухи. Они каждый день проверяли в озере
мережи и приносили линей и карасей. Тем все и кормились, да еще коржика-
ми, спеченными из мякины и толченой сосновой коры.
Весеннее яркое солнце растопило снега, завалившие вековые леса. Вок-
руг Перунова Бора нельзя было ни пройти, ни проехать. Птицы налетели
дружными стаями, свистели, перекликались, пестрые дятлы долбили стволы и
вскрикивали:
Чок-чок!.
В начале апреля на лодках переехали озеро первые сбеги. Они говорили
старухам-рыбачкам вполголоса, точно все еще боялись, что их услышат та-
тары:
- Много их еще бродит по дорогам, но, кажись, главная сила их ушла в
Дикое поле. Теперь последние отряды их потянулись туда же, А мы хотим к
вам пристать. Здесь жито сеять... Не откажите! Тут нам любо: и от
больших дорог подальше, и тихо, и рыбка в озере поплескивает... Наши
яровые взойдут, и никто уже нашего хлебушка не отберет.
Понемногу стали прибывать еще сбеги. Когда спали весенние воды, под-
сохли дороги, приплелись также первые кони, заморенные, взъерошенные, но
они приволокли сохи и бороны.
В Перуновом Бору стало весело. Застучали топоры, перекликаясь с мали-
новками, дятлами и грачами. Длинными рядами вырастали белые срубы из
еловых лесин. Откуда-то прибежали лохматые собаки и тявкали днем и
ночью.
О татарах было все менее слышно. Мужики судили и рядили, что дальше
будет. Все думали, что татары отхлынут в Дикое поле, как раньше делали
половцы, и назад на Русь не вернутся.
Пришла высокая, худая, как скелет, женщина. Она подталкивала упирав-
шуюся, такую же отощавшую корову. Все кости выпирали. Бабы окружили ры-
жую корову, покачивали головами, указывая на высохшее вымя, висевшее,
как тряпка. А владелица коровы не унывала:
- Моя кормилица будет! На весенних травах поправится. Я здесь все
места знаю, где какая трава растет.
- Разве здешняя?
- А то как же! Вот печь от моей избы. С измалетства я здесь выросла.
- Да ты, поди, Опалениха? - закричала вдова Звяги и выбежала из тол-
пы. Обе женщины, обнявшись, плакали навзрыд.
- Где твоя краса девалась, Опалениха? - причитала одна.
Другая всхлипывала:
- А где твой семеюшка? Поди, лежит где-нибудь под ракитой?
Они расспрашивали о всех, ушедших с погоста на ратное дело, но расс-
казать толком ничего не могли:
- Савелия, говорят, убили на реке Сити, Ваулу видели среди сторонни-
ков под Суздалем. Торопка лихим удальцом стал, да и его, поди, уложила
татарская стрела.
В мае на погост явился пеший Торопка, целый и невредимый; только вы-
рос очень и стал костлявый: давно не ел. Стал он всех расспрашивать про
своих родителей: живы ли? Где искать следов их? Рассказал про себя, что
был у него лихой татарский конь, да погнались за ними встречные басурма-
ны, перепрыгнул конь овраг, сорвался, сломал ноги, а сам Торопка едва
спасся, заполз в валежник, татары его и не нашли. В тот же день приехал
на половецком коне Лихарь Кудряш. Узнав от Торопки о гибели Вешнянки, он
бросился с коня на землю и долго бился и кричал. Старухи над ним причи-
тали, отливали водой, а Лихарь твердил:
- Для кого мне теперь жить? Без дочки свет мне стал немил!..
Потом он долго лежал тихо, точно думал что-то. Встал и спокойно и
твердо сказал Торопке, сидевшему рядом на земле:
- Послушай, малец! Вот что я узнал. Татарская сила ушла, но в больших
городах остались татарские отряды: за нашими мужиками присматривать,
чтобы мы не ворошились. Новый князь владимирский Ярослав Всеволодович
прибыл в Переяславль, свою вотчину, и сказывали мне, что он собирает
дружину. Я обещал князю привести надежных молодцов.
Кругом стояли ребятишки и, засунув пальцы в рот, дивились на Лихаря,
на его половецкие пестрые шаровары и половецкий колпак.
- Видишь, ребята малы. Их еще надо поднять и прокормить. А отцы все в
боях полегли. Теперь долго мы будем с татарами разговоры разговаривать и
тяготы нести, как покоренные... А потом за все рассчитаемся! Так сам
князь Ярослав Всеволодович дружинникам говорил.
- Я пойду с тобой! - решил Торопка.
Оба вскоре покинули Перунов Бор. Они направились просекой и долго
слышали в притихшем перед грозой зеленом бору, как на погосте перестуки-
вали топоры и кричали бабы, укладывая лесины на новые срубы.
Лихарь остановился, указал рукой в сторону Перунова Бора, откуда до-
носился стук топоров, и сказал:
- А Русь-то снова строится!
Глава двадцать вторая. НА ДАЛЕКОЙ РОДИНЕ
Старый Назар-Кяризек уехал из орьги Бату-хана вместе с толпой раненых
кипчаков и уйгуров, желавших вернуться на родину. Они поехали обратно
тою же дорогой, по которой прошел Бату-хан, и через четыре месяца, в на-
чале осени, прибыли в Сыгнак.
Женщины города и окрестных кочевий давно уже стояли на дорогах, веду-
щих с запада, поджидая своих близких.
Старая Кыз-Тугмас, жена Назара-Кяризека, стояла возле своей юрты
вместе с маленьким сыном Турганом и четырьмя невестками. Они напряженно
всматривались в загорелые до черноты лица подъезжающих всадников.
К юрте подошел величественной ханской походкой высокий желтый верб-
люд, за которым следовали четыре оседланных коня, покрытые коврами. На
верблюде важно сидел в кеджавэ неизвестный старик в нарядном парчовом
халате, бобровой круглой шапке, походивший на посланника неведомой стра-
ны. В руках он держал длинноногого петуха.
Вдруг мальчик Турган воскликнул;
- Да это тату! А братьев нет!
Кыз-Тугмас и ее невестки подняли отчаянные крики, от которых сбежа-
лись все обитатели кочевья. Всех поразили пустые седла на четырех конях
и привязанные сверху кривые мечи сыновей Назара-Кяризека. Невестки бро-
сились к коням, взяли их под уздцы и с горьким плачем повели к своим юр-
там. Кыз-Тугмас упала на сырую землю, скребла ее ногтями и рвала на себе
седые волосы;
- Мои сыновья! Где мои сыновья? Кто мне их вернет? Назар-Кяризек со-
шел с верблюда на землю и торжественно сказал жене:
- Да живет твоя сереброкудрая голова после твоих четырех сыно-
вей-удальцов! - и старик закрыл глаза парчовым рукавом.
Вдруг Кыз-Тугмас приподнялась и спросила:
- А где мой сын Мусук? Ты слышал ли о нем?
Назар-Кяризек молчал, сдвинув брови, точно что-то вспоминая. Затем он
провел рукой по седой бороде и сказал важно:
- Имя Мусуку я дал, а долгую жизнь пусть даст ему аллах!
Подошли соседки, подняли Кыз-Тугмас и отнесли в юрту. Они старались
утешить ее, как могли, пели жалобные песни, рвали на себе одежды и цара-
пали щеки, оплакивая четырех кипчакских удальцов-батыров: Демира, Бу-
ри-бая, Янтака и Клыч-Нияза, погибших в великом походе на запад.
- А где твоя священная добыча? - спрашивали соседи.
- Моя добыча? Да... где она? Вот хан Баяндер имеет теперь много новых
рабов, и они ведут большой караван верблюдов, нагруженных его священной
добычей... А я!.. Ведь я не хан!
Вечером, после плова (в котором был сварен длинноногий будильный пе-
тух), Назар-Кяризек сидел на конской попоне у двери старой юрты. Вокруг
теснились кипчаки и жадно слушали рассказ Назара-Кяризека о диковинных
народах, живущих за многоводной рекой Итиль, покоренных смелым молодым
полководцем Бату-ханом, сыном Джучи, внуком - священного воителя, вели-
кого Чингиз-хана.
x x x
Много монгольской крови пролилось и на пашнях урусутов, и а их дрему-
чих лесах, и в Кипчакских привольных степях... Еще более пролилось крови
мирных народов, сопротивлявшихся беспощадному войску кочевников. Все это
делалось для величия и ужаса монгольского имени...
Возвращением в Кипчакские степи закончился первый поход джихангира
Бату-хана для завоевания земель булгар, урусутов, буртасов и других се-
верных народов.
Но этим не ограничились грозные замыслы молодого полководца, внука
Чингизова. Пробыв два года в Кипчакских степях и поправив истощенных по-
ходом, монгольских коней, Бату-хан со своей огромной ордой предпринял
новое, еще более потрясающее нашествие на Запад, - сперва на златоверхий
урусутский город Кивамень, а затем дальше, на вечерние страны, обрушив
на них ужас и смятение.
Однако обо всем этом мною написано в другой книге. К ней я отсылаю
любознательного читателя, пожелав ему мирной и долголетней жизни, без
тех страданий, которые приносит народам пожар бушующей войны...
Выписка из Путевых заметок Хаджи Рахима
