на оставляет желать ничего св ерх него, и в котором вся деятельность ра-
зума предоставляется излишней и бессмысленной, не говоря уже о словах.
В этом, в общих чертах, и состоит смысл той Мудрости, которая являет-
ся осью метафизического учения и традиционной духовной науки (обряд ини-
циации изначально как раз и призван был осуществлять необходимое для
"знания" и метафизического "видения" преображе ние сознания), и традиция
передачи Мудрости, хотя и по подземным артериям, сохранилась на Западе и
после семитизации и падения его античной культуры. Следует уяснить себе,
что священная наука Мудрости не является профаническим "мышлением"; нап-
ротив, она является бытием, и ей нельзя научиться читая книги и обучаясь
в университетах, ее нельзя передать в словах. Чтобы постичь ее, необхо-
димо преобразиться , чтобы постичь ее необходимо суметь перейти от обыч-
ной жизни к высшей жизни. Она зависит непосредственно от качества и ре-
альности индивидуального бытия и является его неотъемлемой привилегией и
органичной частью, а отнюдь не понятием или мыслью, которые человек мо-
жет взять себе в голову так, как он засовывает вещь в мешок, абсолютно
не изменяясь и не перестраивая в них самого себя. Отсюда естественный
аристократизм Мудрости. Отсюда ее решительная невульгаризуемость, непе-
редаваемость. Следующим "табу" для европейцев является собственно воз-
можность передачи знания: они убеждены, что ментальное бытие и его сло-
весное выражение - это од но и то же. Они не понимают, что, если и можно
передать интеллектуальные абстракции, основанные на физическом опыте,
который приблизительно одинаков у всех, то там, где эта одинаковость
прекращается, там, где снова утверждено качественное различие, диску
рсивная передача полностью теряет смысл.
Основываясь только на очевидности реального опыта, намного превосхо-
дящего опыт обычных людей, Мудрость открывает один единственный путь:
посредством свободного и творческого действия достичь того уровня, на
котором открывается смысл учения, чтобы через о пыт узнать, что стоит за
словами других, и что остается только словами. Против социализации и
обезличивания знания, против демократической склонности к "вульгариза-
ции", к сведению высшего до уровня низшего, чтобы оно стало доступно
всем, не изменяя и не возвышая при этом никого, мы непримиримо выдвигаем
противоположное аристократическое утверждение: иерархия должна быть и в
самом знании, должно существовать много истин, отделенных друг от друга
глубокими, широкими, непроходимыми бороздами, много истин, точно соот-
ветствующих качеству жизни и потенциям различных индивидуумов. Должна
существовать аристократия знания, и демократическая, униформистски пони-
маемая "универсальность" не должна более являться критерием. Мы не можем
опускаться до подобных критери ев, напротив, они должны возвыситься до
нас и сделаться реальными, серьезными, - в согласии с их местом в иерар-
хии, - если они хотят принять участие в высших и метафизических формах,
которые являются критерием как для них самих, так и для низших и физиче
ских уровней.
Мудрость порождает свободу, предоставляет открытое поле для действий,
дает возможность дышать. В социализированном знании вместо этого всегда
скрыто "ты должен", тайная, бескомпромиссная, моральная обязанность: то,
что является "научной" или "философской " истиной, должно быть - пос-
тольку поскольку она истина - признано каждым. И этим полностью закрыва-
ется возможность иметь какие-либо иные мнения.
Как выражение коллективного деспотизма такое знание хочет деспотично
править над всеми индивидуумами, делая их равными по отношению к нему
самому. И именно на базе этого желания оно организуется, выковывает свое
оружие, основывает свои доказательства, вы рабатывает свои методы и под-
держивает свою власть. В Мудрости, напротив, индивидуум освобожден, ре-
интегрирован, возвращен самому себе. Он имеет свою истину, являющуюся
точным и глубоким выражением его жизни, с помощью которой эта жизнь поз-
нается и выража ется особым, присущим лишь этому индивидууму образом,
причем, все другие различные образы этого познания и выражения отнюдь не
исключают и не противоречат его собственному. Все они возможны при диф-
ференциации, на которой покоится иерархия Мудрости.
И этим сказано достаточно по поводу второго корня европейского недуга
и пути избавления от него. Уже из этих замечаний становится ясным, поче-
му "править должны знающие". В области Мудрости иерархия знания связана
с иерархией силы и превосходства индивиду умов. Знание есть Бытие, Бытие
есть возможность, могущество, почему оно и несет в себе спонтанно досто-
инство Империи. Это и есть основание традиционной идеи "Царствия
Божьего".
И этому противостоит, повторим еще раз, вся Европа со своим столетним
наследием и организацией: всему этому противостоит, как мы уже сказали,
мир профессоров, "интеллектуалов", слепых провидцев, "образованный",
академический мир университетов, который в своих нелепых притязаниях на
знание и дух только показывает до какой степени может дойти упадок и
абстрагирование современного человека.
ТЕ, КОТОРЫЕ ЗНАЮТ, И ТЕ, КОТОРЫЕ ВЕРЯТ
Но существует и еще одна великая узурпация: та, которую совершила ре-
лигия - в узком и современном смысле этого слова - узурпация области
"священного" и "божественного".
Священное и божественное - это предмет веры: эта истина была навязана
Европе за последние века. Наша истина - иная: лучше знать, что ты ничего
не знаешь, чем верить.
В современной ментальности существует один центральный пункт, в кото-
ром положения материалистической науки совпадают с религиозными воззре-
ниями: они совпадают в одном и том же отречении, в одном и том же песси-
мизме, в одном и том же агностицизме в отноше нии духовного, неприкрыто
и методично в одном случае, неявно в другом.
Предпосылкой материалистической науки служит в действительности то,
что наука - в смысле реального, позитивного, материального знания - ком-
петентна только в физических вещах. Применительно к тому, что не являет-
ся чисто физическим, не может быть никакой н ауки, научные методы там
абсолютно неприменимы, и наука передает это, в силу своей собственнной
некомпетентности, вере, мертвым и произвольным абстракциям философии или
сентиментальным и "моралистическим" разглагольствованиям.
Религия, в свою очередь, исходя исключительно из веры, и не допуская
никаких эзотерически-инициатических учений, кроме профанической, доступ-
ной для масс доктрины, никакого гнозиса, кроме ханжеских суеверий, со-
вершает то же самое отречение. В действительн ости, человек верит только
тогда, когда он ничего не знает и думает, что так и не сможет никогда
ничего узнать. И при этом он впадает в тот же агностицизм "позитивистов"
по отношению ко всему тому, что не является материальной и доступной ор-
ганам чувств реальностью.
Мы же, основываясь на гораздо более древней и более истинной тради-
ции, нежели традиция, оправдывающая "веру" западных людей, на традиции,
засвидетельствованной не в книгах, а в деяниях могущества и ясности, мы
остаемся верными возможности и истинной реал ьности того, что мы называ-
ем Мудростью. Это означает, что мы остаемся верными той идее, что и в
"метафизической" сфере возможно такое же позитивное, прямое, методичное,
экспериментальное знание, как и опытное знание науки в физической облас-
ти. Такое мета физическое знание стоит выше веры, выше всякой морали и
выше всякой человеческой философии.
И мы утверждаем, что во имя этой Мудрости и во имя обладающих этой
мудростью, необходимо разоблачить и сорвать маски с тех, кто в области
религиозных суеверий, в силу простого "волнения души", в силу догм и
обычаев, в силу галлюцинаций и действия слепой веры, провозгласили себя
единственными хранителями священного и божественного. Они являются узур-
паторами тех, которые знают, и, следовательно, тех, которые могут , тех,
которые есть - как человеческие боги, которых знали и чтили во всех ве-
ликих античных традициях.
В контексте всего нашего изложения, в контексте формулировки тех
принципов, которые должны лечь в основу борьбы против демократии, против
современной Европы и ее декадентской культуры, мы должны центральное
место отвести именно уяснению того, что в дейст вительности является
Мудростью. Без утверждения необходимости синтеза двух видов могущества,
сакрального и светского, жреческого и царственного, в единой максимально
индивидуализированной иерархии, наши имперские проекты не могут быть ни
поняты, ни оправ даны. Более того, без этого непонимание и искажение на-
шей мысли будут неизбежными. Но как только будет понятно, о чем здесь
идет речь, наше утверждение о том, что мы, несгибаемые и радикальные
сторонники Империи, должны начинать отнюдь не с религиозной иерархии
(противоречащей гностической и инициатической), будет оправдано и обос-
нован о. Религиозная иерархия, становясь во главе материальной и чисто
светской организации, на самом деле вообще не способна ничего исправить.
Она в таком случае лишь породит пустую оболочку форм, смутные фантазии,
основанные на слепой вере и на человеческих сентиментах, огрубив свои
противоречивые догмы, символы и обряды, заимствованные из других тради-
ций и постепенно утратившие всякий смысл. Короче говоря, такая чисто ре-
лигиозная иерархия не будет той высшей, солнечной, основанной на могу-
ществе реальностью , которую мы язычески понимаем под духом, напротив,
она будет абсолютной ирреальностью, антиарийской и анти-римской ритори-
кой, питающей, при переходе в этическую область, все то, что женственно,
"романтично" и трусливо в европейской душе. Итак, нам необходимо полное
преодоление как религиозного ирреализма так и материалистического реа-
лизма посредством трансцендентной, мужественной, олимпийской позитивнос-
ти.
МЕХАНИЧЕСКАЯ СИЛА И ИНДИВИДУАЛЬНОЕ МОГУЩЕСТВО
Третья европейская иллюзия - это механическое могущество, которое яв-
ляется следствием технического приложения профанической науки. Это могу-
щество большинство современных людей единодушно считает гордостью и три-
умфом западной цивилизации. Что касается демократии, на основе которой
покоится идеал "универсальности" западной науки, и которая явно выража-
ется в социалистических и нивелирующих притязаниях семитской веры, то мы
можем увидеть ее правозвестие уже в сократическом методе и в некотор ых
аспектах последующего греческого интеллектуализма. Присоединяясь в этом
вопросе к точке зрения Ницше, мы рассматриваем их как первых посланцев
иудео-христианского духа, так как только в этом духе мы видим в высшей
степени конкретное и несомненное проя вление универсализма и нивелирова-
ния. Сама греческая культура отражала скорее, напротив, аристократичес-
кое понимание знания, и ее основные мотивы были почерпнуты непос-
редственно из традиции Мудрости. Учение о том, что условием реального
знания является действительная активная личная инициатива в совокупности
с традиционным могуществом "ритуала", и что такое знание отнюдь не явля-
ется делом разума и еще менее - если мы перейдем к другому аспекту - де-
лом веры и чувства, есть основная тема классического мир а, вплоть до
неоплатонизма. В пассивной позиции приверженцев новых верований, в их
ненависти к любым героическим методам и к автономной дисциплине индиви-
дуума, понимаемых как путь к "гнозису", к реальному духовному опыту, - в
скрытой нетерпимости учений об "откровении", "милости" и о порочности
прямой, конкретной, основанной на чисто человеческих силах инициативы, -
преобладает тема капитуляции перед роком, тема, которая, в совокупности
с демократическим и нивелирующим пафосом равенства, является плодом вли-
яния христианства, породившего социализированное, неорганичное, безлич-
