и идея, и даже методы Священного союза к гуманистическим,
гражданственным предприятиям XX столетия, чем к насильственному
жреческому автократизму средних веков? Дальнейшим этапом этой
идеи было не что иное, как расширение идеального объема
желаемого союза до всечеловеческих границ и попытка конкретно
воплотить его в Лиге Наций, потом в ООН и, наконец, во
Всемирной федерации будущего.
_______
' Ограниченность Священного союза сферою
христианских народов была совершенно естественна для
религиозно-политического кругозора в начале XIX века. Бросать
Александру упрек в неполной универсальности его идеи так же
странно, как, например, обвинять Петра в том, что он не создал
отечественной авиации.
_________________________________________
Метаисторика все это удивить не может. Если предощущение,
хотя бы человечески ограниченное, целей Яросвета как целей
превращения всемирного народоустройства в братство станет его
драгоценнейшим упованием, может ли ему показаться странным или
психологически необоснованным то, что первое, приближенное
отображение этого замысла возникло в сознании именно этого
монарха? В чьем же тогда сознании, если не в сознании
Александра, самого глубокого, самого религиозного и самого
этически чуткого человека из всех, занимавших русский престол?
Но если в каком-либо государстве, за которым стоит
уицраор, государственный руководитель искренно и всерьез
провозглашает идеалы этического порядка, за этим следует одно
из двух: либо силы демона великодержавия устраняют такого
провозвестника как досадную помеху, либо уицраор надевает
провозглашенный идеал, как маску, на собственную морду,
постепенно выхолащивая первоначальный замысел провозвестника и
превращая это замысел в его противоположность.
Тем более этого не могло не случиться с идеей, которою
Александр опередил свое время на целое столетие. Связанный
уицраориальным принципом легитимности, император не смог
измыслить никакой высшей надгосударственной инстанции, кроме
как доброй воли и живой совести христианских государей. А так
как это были не идеальные люди, а самые обыкновенные короли,
руководимые прежде всего пресловутым "государственным
реализмом" и "здравым смыслом", то можно было сказать с самого
начала, что практика дискредитирует идеал, и ничего больше.
Естественно, что в этом величайшем, действительно мировом
замысле своей жизни Александр оказался одиноким еще больше, чем
в каком-либо другом.
Через три-четыре года императору стало окончательно ясно,
что руководители европейских держав проникнуться подобными
замыслами неспособны; что в умственной сфере России идея эта не
воспламенила ни одного сердца, не нашла отклика ни в одной
душе; что государственных деятелей, на понимание которых
император мог бы опереться, нет, - нет ни единого; и что
Священный союз в том виде, как он мечтался, неосуществим. Хуже
того: уже будучи создан по его же инициативе, он неуклонно
трансформируется в чисто политический инструмент феодальной
реакции и, в частности и в особенности, в орудие узкой,
своекорыстной политики австрийского двора.
Победителем Наполеона, арбитром великих держав, господином
Европы он возвратился в Петербург. Тонкий дипломат, джентльмен
до кончиков ногтей - таким остался он в памяти высшего
европейского общества.
Неисправимый любитель военных парадов, способный проводить
часы и дни над изобретением новой формы петлиц или галунов для
какого-нибудь гвардейского полка; царственный всадник, в минуту
торжественного въезда в столицу внезапно бросившийся с саблей
наголо за мужиком, неосторожно перебежавшим ему дорогу; друг
Аракчеева - таким узнали его теперь в России.
Таким знал его и Пушкин. Вглядевшись в "бюст завоевателя",
он решил, что портрет правдив:
Напрасно видишь здесь ошибку:
Рука искусства навела
На мрамор этих уст улыбку
И гнев - на хладный лоск чела.
Но рука искусства не сделала ни единого движения резцом,
чтобы дать понять людям, что перед ними - портрет мечтателя о
превращении человечества в христианское братство; портрет
жадного искателя мистических бесед с престарелой духовидицей,
госпожой Крюдинер; портрет неутомимого читателя Священного
Писания, отцов церкви и визионеров Запада; портрет несчастного
человека, часами простаивавшего на коленях в своей одинокой
комнате, а ночью плакавшего в подушку как дитя.
Как понимал он крушение своей мечты об идеальном Священном
союзе? Вероятно, он видел в этом знак того, что его светлый
замысел неугоден Провидению. Неугоден не сам по себе, а потому,
что с этим замыслом осмелился выступить он, - он, преступник,
нарушитель самых основ нравственного миропорядка в ночь своего
восшествия на престол.
Ему постоянно чувствовалось так, будто Провидение ждет от
него какого-то шага, о котором он не может догадаться.
Очевидно, деятельностью своей, как государя, он должен искупить
этот грех. Да и только ли этот? Разве не лежат не нем вины всей
династии, этого "темного дома Атридов, где возмездие переходит
с головы на голову"?' В 1812 году он надежды Промысла оправдал
- это он чувствует непреложно. Но до и после войны... Что он
должен сделать, что? Священный союз - это, очевидно, то, что
следует, но его деяние не принято свыше: он недостоин.
Реформы?..
Реформы...
Да: вот была задача, которую он не сумел решить. Вот была
последняя оттяжка, данная демону великодержавия! Быть может,
если бы возвращение Александра из освобожденной им Европы
ознаменовалось широкими преобразованиями; если бы в цитадели
уицраоров демон сам разрушил темницу Навны, а его
человекоорудие - император - отобразил этот великий акт тем,
что, ограничив права самодержца и отменив жестокие запреты,
открыл врата свободному волеизъявлению народа, - санкция
демиурга не оказалась бы снята с демона государственности. Но
Жрутр становился все самовластнее. Косность его росла, надежда
на возможность инвольтации его силами Яросвета иссякла. Его
голос - то, что мы называем логикой власти и государственным
здравым смыслом, совпадал с голосом наследственности и с
иррациональным страхом перед революцией. Он и раньше твердил
государю, что, становясь на путь реформ, Александр ошибся;
после пребывания на Западе Александр убедился в этом
окончательно. Этот голос уверял, что меттерниховский вариант
Священного союза - все же лучше, чем новый тур европейских
революций и падение России в этот потоп. И этот же голос
способствовал раздвоению жизни Александра с 1816 года: с одной
стороны - Аракчеев, реакция, военные поселения, Магницкий - то,
что могло, казалось, хотя бы отсрочить бурю, раскаты которой
воспринимались издалека; с другой - тайная, напряженная,
скорбная жизнь души, ее уход во внутреннее пространство,
___________
' выражение Д. Мережковского
________________________
метание от идеи к идее, смертельная тоска от желания
осмыслить, наконец, свой долг, понять свое долженствование.
Судить о том, на какой именно год падает момент прояснения,
момент отчетливого понимания, что последний отблеск
божественных лучей над помазанником и над всей империей погас,
у меня нет данных. Очевидно только, что это произошло в конце
царствования.
Но пока этого не совершилось, его религиозная жизнь
требовала какого-то действия, видного всем, какого-то
увековечивания его горячей веры, как бы благодарственной хвалы
Богу за те героические дни борьбы с иноземным завоевателем,
когда он чувствовал (всего какой-нибудь год из двадцати пяти
лет царствования), что он делает именно то, чего хочет от него
Бог. И он приступил к выполнению своего обета, к сооружению
храма в память Отечественной войны. На конкурсе проектов его
поразил необыкновенный архитектурный эскиз: могучие лестницы,
поднимающиеся от реки, глубокие пещерные залы - усыпальницы
павших на Бородинском поле, за рядами тяжелых колонн таящиеся в
обрыве высокой прибрежной гряды; над ними, уже на гребне -
просторный и торжественный храм, а еще выше - подобно золотой
вершине вознесенная в синеву великолепная ротонда с царственным
куполом. Это был проект Александра Витберга - молодого, почти
никому не известного, даже не питомца Академии художеств. И в
императоре заговорил тот, чье тончайшее художественное чутье,
высокий вкус и эстетическая окрыленность способствовали подъему
русской архитектуры до ее зенита, а столицу превратили в один
из красивейших городов мира. Проект был высочайше утвержден
мимо всех проектов прославленных академиков, и в 1817 году в
Москве на Воробьевых горах, при стечении пятисот тысяч человек,
после торжественного молебствия с участием нескольких сот
иерархов церкви, в присутствии царя, был заложен храм Тела,
Души и Духа.
Но год проходил за годом, а замысел не воплощался.
Песчаный грунт Воробьевых гор не мог выдержать тяжести столь
грандиозного сооружения. Витберг был отстранен от руководства
строительством, работы приостановлены. На Воробьевых горах
по-прежнему шумели березы и шелестели пустынные поля.
А он?
Внутренняя тревога гнала его с места на место, из одного
дворца в другой, из города в город. В распутицу и метель, в
стужу и зной мчалась, пугая прохожих, императорская карета по
полудиким губерниям, по жалким приземистым городам, по
штампованным на одно лицо военным поселениям. Один за другим
восходили и опускались за свинцовый горизонт годы скорбной и
уединенной работы духа внутри самого себя.
Но человека с таким душевным строем, каким был Александр,
человека, чья совесть истекала кровью, как от величайшего
преступления, от того, через что другой перешагнул бы, не
замечая; человека, убедившегося за двадцать лет царствования в
невозможности озарения государственности светом высших начал;
человека, осознавшего на своих плечах тяжесть религиозного и
этического долга за всю династию и за всю страну; человека,
издавна задумывавшегося над высшей правдой иноческого пути и,
следовательно, над искупительным смыслом отречения от престола,
- такого человека эта работа духа неотвратимо должна была
привести к выводу, переворачивающему жизнь в самых ее основах и
уводящему судьбу из поля зрения истории в сумрачную и
таинственную даль.
ГЛАВА 4. ПОДВИГ
- Государственность отягощена первородным грехом; озарить
ее невозможно. - Вот в какую формулу, мне думается, мог бы он
облечь субъективный опыт царствования, невольно пользуясь
традиционными понятиями христианства.
Он сам - и как монарх, и как нарушитель в кровавую ночь на
12 марта этических основ ради благополучия и себя самого, и
своей державы, - он сам вдвойне стал носителем этого
первородного греха аморальной государственности. Он чувствует
себя ответственным и за тех, кто царствовал до него, и за тех,
кому суждено царствовать в будущем. Может ли он эту
ответственность оправдать, оставаясь на престоле? Но то
облагораживание государства, какое вообще осуществимо
практически, грозит расшатыванием всех скреп, революционным
взрывом, крушением всего. К какому-либо иному просветлению нет
объективных путей; да у отцеубийцы все равно не было бы на то
субъективного права.
Есть иная правда - надгосударственная. Единственная, в
которой он незыблемо убежден. Покаяние - любовь - духовное
делание для человечества во имя Божие.
Что же: торжественное отречение от престола ради
