величайших битв. Сил Синклита России и ее демиурга оказалось
недостаточно. На помощь устремившись ангелы, даймоны и многие
просветленные из других метакультур. Некоторое время
врывавшегося удерживал у самого входа в Друккарг великий
человекодух того, кто был на земле Авраамом Линкольном.
Наконец, послышался топот Белого всадника, устремлявшегося с
высот Синклита Мира сюда, в шрастр. Узурпатор был окутан
волевым оружием Александра Благословенного и передан
блюстителям кармы. Вопль, сотрясавший столько дней чуть не
половину Шаданакара, стал глохнуть и глохнуть, пока не умолк
совсем. Это спускаемый вниз внедрятся в сверхтяжелые магмы и
стал погружаться дальше и дальше, на одномерное Дно.
ГЛАВА 4. К МЕТАИСТОРИИ НАШИХ ДНЕЙ *
В третий раз повторялось в истории России одно и то же, но
на этот раз в размерах, далеко превосходивших оба предыдущих
случая. Подобно Иоанну IV и Николаю I, Сталин знаменовал собой
зенит мощи очередного демона великодержавия, его открытую
борьбу с демиургом и Синклитом, доведение тиранической
тенденции до предела и начало процесса государственной гибели.
Те, кому пришлось взять бразды правления во дни, когда его
гроб еще красовался в Доме Союзов и к нему тянулись
нескончаемые ленты умиленных и потрясенных москвичей, впервые
могли ознакомиться со всеми ужасами, творившимися за помпезным
фасадом этой диктатуры. Раньше каждому из них было строго
указано: "от сих мест - до сих!", и при покойнике только один
руководитель органов безопасности знал несколько больше своих
коллег. Правда, многие вопросы выносились Сталиным на
обсуждение в Политбюро (позднее в Президиум ЦК) и в Совет
Министров, но, во-первых, эти обсуждения были слишком
формальны, а решения Сталина - безапелляционны, а во-вторых,
еще больше было вопросов, ни на какое обсуждение не
выносившихся. Конечно, всеми чувствовалось, что в стране далеко
не все благополучно, но никто не мог нарисовать себе общей
панорамы. Теперь завеса тайны начала спадать, и первые, перед
кем она ниспала, были члены Президиума ЦК.
Конклав узнал, что не то одна восьмая, не то одна пятая
часть населения страны находится в лагерях и тюрьмах. Что
память о невинно погибших или прошедших сквозь многолетние
мучения должна жить едва ли не в каждой семье. Разверзлось
перед конклавом и многое другое. Кошмарное падение
производительности сельского хозяйства; обезлюдение деревень,
перманентно недоедающие города; нехватка товаров широкого
потребления; устрашающий рост уголовных преступлений и, в
частности, детской преступности; блат, пронизывающий всю
систему и весь быт граждан; недовольство, охватившее все слои
общества, за исключением тонкой привилегированной прослойки.
"Изнуренные, обруганные и уничтоженные", члены конклава
"после долгого перерыва в первый раз вздохнули свободно. Они
взглянули друг на друга - и вдруг устыдились. Они не понимали,
что именно произошло вокруг них, но чувствовали, что воздух
наполнен сквернословием и что далее дышать в этом воздухе
невозможно".
А сквернословием воздух был наполнен даже в залах
международных сборищ. Покойник, сидя у себя дома, не привык
стесняться в выражениях; это обыкновение перенесли его
дипломаты и за рубеж. Наглые требования, облеченные в хамский
тон, давно не оставили ничего от традиционной дипломатической
вежливости. Главное же, международная атмосфера была накалена
до того, что третья мировая война могла возникнуть в любую
минуту. Западный блок держав, отстававший в вопросе
количественного показателя своих армий, был все еще впереди в
области термоядерного оружия. Коммунистический Китай -
последнее достижение покойника - весьма не скоро еще мог бы
заставить считаться с собой как с великой военной державой; да
и можно ли было полагаться на его руководителей твердо и
безоговорочно?
Всюду были затянуты натуго такие узлы международной
политики, которые, казалось, могли быть разрублены только
мечом. Существование двух антагонистических Германий; двух
антагонистических Вьетнамов и даже двух Китаев; Польша,
утерявшая свои восточные земли, присоединенные к Советскому
Союзу, и компенсированная немецкими территориями, от которых
большинство немцев не собиралось отказываться; Корея, после
трех лет братоубийственной войны возвращающаяся к исходному
положению - к раздробленности на две непримиримо враждебные
половины; пороховой погреб в виде группы арабских государств,
революционизация которых уже началась, но уйти из которых
западные державы не могли иначе, как в итоге мирового пожара...
А в довершение всего, военная машина, с которой покойный вождь
бросался в опасные авантюры и даже собирался ринуться в пучину
третьей мировой войны, в действительности еще не достигла той
мощности, при которой исход этой войны был бы предрешен в
пользу Советского Союза. К тому же, в обеих коалициях с каждым
новым годом истребительная сила новых видов термоядерного
оружия возрастала в какой-то дикой прогрессии. Начинало
становиться достаточно ясным, что если бы даже советская
сторона восторжествовала в предстоящей схватке, это было бы
торжество над странами, превращенными в радиоактивную пустыню.
Сталин оставил ужасное наследие.
Но, к сожалению, они все еще "не понимали, что именно
произошло вокруг них". Источник ошибок и злосчастий был
определен как "культ личности", но они не в состоянии были
понять, что этот источник - не случаен, что Россия переживает
нечто подобное уже в третий раз и что сами они в силу роковой
исторической - и метаисторической - логики вынуждены будут
разыгрывать на свой лад политические роли, которые уже сыграли
три с половиной века назад Федор Иоаннович, Годунов и Шуйский,
а сто или пятьдесят лет назад - Александр II, Александр III и
Николай II. Опять придется сидеть между двух стульев, то
признавая ошибки и даже преступления усопшего тирана и
отмежевываясь от них, то признавая свою политическую от него
преемственность; опять придется пойти на мелкие подачки
ропщущему народу, а через год или два забить отбой, так как в
приоткрытый клапан ринутся пары такого негодования, гнева и
ненависти, которые выльются уже в настоящие волнения, даже
восстания, и будут грозить гибелью всей системы; придется
сделать попытки умаслить волнующееся крестьянство, хотя корень
зла - колхозный принцип - надо будет оставить нетронутым, ибо
отказ от него вызвал бы такие потрясения, и экономические, и
идеологические, кои выходят за пределы воображения; придется
признать ошибкой то, что при Сталине выделялось слишком мало
средств на развитие легкой промышленности и на производство
средств потребления, - такое признание вызовет у населения
самый горячий отклик, - а через год или два вернуться к
прежнему тезису, ибо отход от него вызовет отставание в гонке
вооружений; придется озаботиться смягчением международной
обстановки и стараться отсрочить третью мировую войну - для
этого следует пойти на небольшие, но эффективные уступки и
поддерживать всеобщую борьбу за мир, но на серьезное изменение
курса идти нельзя, ибо Америка, конечно, не замедлит этим
воспользоваться. Короче говоря, придется изворачиваться, как на
горячей сковороде, то обжигая один бок об угрозу мировой войны,
то другой бок - об угрозу внутренних переворотов.
Мы дошли до метаистории современности. Но современность
тем и отличается от прошлого, что мы никогда не располагаем в
своем знании о ней той суммой фактов, какой располагаем
относительно даже самых темных эпох прошлого. Тем более это
относится к странам с таким режимом, который чурается гласности
и не публикует почти никаких статистических данных (засекречено
почти все, начиная от расходов на вооружение и кончая
численностью уголовных преступлений, самоубийств или жертв
уличного движения). Не менее глухим покровом тайны увиты и те
пружины, благодаря которым с руководящих постов исчезают одни
лица и появляются другие. Граждане являются зрителями какой-то
странной пантомимы: некие таинственные фигуры, прославляемые
всеми средствами агитации и пропаганды, но даже о семейных
обстоятельствах, привычках, вкусах и характерах которых
хранится гробовое молчание, - эти фигуры, вознесенные на
недосягаемую высоту, как бы в стратосферу общества, и видимые
всему земному шару, делают движения руками, головой, всем
торсом для того, чтобы внезапно исчезнуть неизвестно куда и
почему и быть замененными следующими, на которых в свою очередь
будет взирать человечество, терзаемое непостижимым смыслом и
целью этого загадочного балета.
Метаисторическое познание современности лишено возможности
опираться на знание необходимого количества исторических
фактов. Поэтому, хотя ему иногда удается теми или иными
методами восполнить эти пробелы и понять те силы, которые
движут человекоорудиями наших дней, но незаполненных пробелов
остается еще больше, и общая картина ни в коем случае не может
претендовать на ту полноту, которой отличаются метаисторические
картины некоторых прошлых эпох.
Люди, оказавшиеся у власти после смерти Сталина, были в
качестве государственных деятелей существами двойственной, даже
тройственной природы. Все они были, так или иначе, звездами его
плеяды. Все они выдвинулись при нем и благодаря ему, все они
были воспитаны в его политической школе. При нем они дрожали,
правда, за свое существование, а в глубине души возмущались
многими из его действий. Но та Доктрина, которая для него была
лишь маской, а отчасти - руководством к практическому действию,
для них была наивысшей истиной, их искренним убеждением, их
заветным кредо. Нельзя ожидать от обыкновенного человека,
деятельность которого на протяжении всей жизни протекала,
например, в лоне православной церкви, чтобы он на старости лет
нашел в себе достаточно свежести ума, гибкости и широты,
необходимых для переосмысления собственной деятельности и всего
своего миропонимания. Подобное переосмысление было бы для него
катастрофой, творческим и жизненным банкротством, и уж конечно,
после этою он не был бы способен ни к какой активной
общественной деятельности. Точно так же не могло подобное
коренное переосмысление Доктрины потрясти умственную сферу этих
людей, всю жизнь мысливших, чувствовавших и действовавших по ее
указаниям.
Другой стороной этой группы людей, как государственных
деятелей, была жестокая травмированность произволом усопшего
деспота. Созерцая картину внутреннего гниения общества -
результат этой тирании - и вспоминая обстановку вечного страха
и неуверенности за собственную жизнь, в которой они
существовали и работали столько лет, они начинали бояться
больше всего рецидивов прошлого, то есть появления среди них
некоего второго Сталина, который опять скрутил бы всех в
бараний рог и повергнул бы страну в окончательную бездну.
Поэтому они старались принять меры к тому, чтобы печальное
прошлое не повторилось. И взамен идеи о полноте коллективного
разума, нашедшего свое конкретное воплощение в разуме
гениального вождя, была воскрешена и громогласно возвещена идея
коллегиальности - идея всенародного разума, воплощенного в
коллективе ЦК и его Президиума.
Но некоторые из этой группы лиц обладали еще и третьей
