Раскроются до конца и отдельные преступления над крупными
деятелями Советского государства: странная история о том,
зачем, как и по чьему внушению был убит Киров, как погибли
Коссиор, Постышев, Рудзутак, Орджоникидзе, Тухачевский,
Куйбышев, Вознесенский, Жданов; каким чудом удалось уберечься
от такого же конца Хрущеву, Маленкову, даже самому Молотову.
Наши внуки узнают, зачем и почему были оборваны жизненные пути
таких деятелей культуры, как Всеволод Мейерхольд, Борис
Пильняк, Осип Мандельштам, Николай Клюев, Сергей Клычков, Артем
Веселый, Николай Вавилов, Павел Флоренский. Но они не узнают
никогда, сколько замечательных талантов, сколько писателей и
поэтов, художников и артистов, мыслителей и ученых, чьи имена
могли бы стать гордостью России, но остались не известными
никому, а от творений их не сбереглось даже пепла, - сколько
таких творцов было уничтожено сатанинской машиной, носившей,
точно в насмешку, наименование органов "безопасности".
Нельзя, конечно, найти ни одного смягчающего
обстоятельства при рассмотрении деятельности таких палачей
народных множеств, как Ежов, Абакумов и Берия. Но ребячеством
была бы попытка переложить исключительно на них ответственность
за эти гекатомбы.
Достаточно ясно, чья верховная воля действовала через эти
зловещие фигуры и какой инспиратор, поочередно ставя их к рулю
дьявольской машины, думал, что сам он останется при этом в
глазах народа суровым, но справедливым, как пастырь телес и
душ.
Но тот, кто сеял кругом этот панический, почти
метафизический страх, жил и сам, согласно железной логике
деяний, в постоянном страхе. Отравивший жизнь общества отравил
и собственную жизнь, лишив себя какой бы то ни было радости,
кроме наслаждения тиранствованием.
Даже Гитлер и Муссолини не были лишены личной храбрости.
Они появлялись на парадах и праздниках в открытых машинах, они
во время войны не раз показывались на передовой, и однажды
Гитлер на русском фронте, застигнутый внезапным появлением
танковой колонны врага, едва избежал пленения. Сталин за все
время своего правления ни разу не проявил ни проблеска личной
храбрости. Напротив, он вечно трясся за свое физическое
существование, воздвигнув до самых небес вокруг себя
непроницаемую стену. Вероятно, это было связано с тем, что он,
в состоянии хохха прозревавший ужасную перспективу, которая
неизбежно поглотила бы его в случае смерти, яснее других
понимал, что смерть для него будет не просто провалом в
небытие, а неотвратимым падением сквозь муки магм и Ядра на Дно
Шаданакара. Естественно, что он цепляются за жизнь как мог,
пока наука не додумается до способов сделать его физически
бессмертным. Но с годами этот страх смерти стал перерастать в
манию преследования. Это была та самая мания, которая отравила
жизнь многим другим тиранам. Она измучила Тиберия и Домициана,
она терзала Людовика XI и султана Алла эд-Дина, она доводила до
сумасшествия Грозного и Павла I. Притом она оставалась лишь
одной стороной более общего психического расстройства, того
самого, которое носит в психиатрии название кесарского
помешательства. Заключается оно в сочетании мании
преследования, во-первых, с садизмом, с неутолимой жаждой крови
и чужих страданий, а во-вторых, с верой в свое безмерное
превосходство над всеми людьми прошлого и настоящего и с
утратой ясного представления о границах своего могущества. Как
правило, кесарское помешательство деспота выражается внешне в
усилении беззаконных и бесчеловечных расправ, в принятии
преувеличенных мер к собственной безопасности, в неустанных
заботах о самопрославлении и в цепочке грандиозных, но зачастую
ненужных для государства, даже нелепых строительных начинаниях.
Калигула, например, заставлял насыпать горы на ровном месте и
копать целые озера на месте гор ради одного морского парада, а
позднее замыслил построить новый Рим высоко над миром, на
ледниках Альп. Всем известны также грандиозные и бессмысленные
начинания Нерона, Домициана, Гелиогабала. Все это было
бесполезно для общества или предпринималось под предлогом этой
пользы, в действительности же - только ради прославления
владыки. Подобные постройки должны потрясать воображение
сверхъестественными размерами и роскошью отделки. Такими
сооружениями Сталина были безвкусно-великолепные станции
московского метрополитена, неоправданно дорогие высотные
здания, Бездарный, хотя и грандиозный, Университет или
разукрашенные со странным, неуместным роскошеством шлюзы
Волгодона. На эти, как выразился впоследствии Хрущев,
"архитектурные излишества" бросались неимоверные суммы -
опять-таки не в интересах народа или государства, а только для
прославления самого себя.
Удивительно, что после столь ясного и наглядного урока
некоторые теоретики еще и теперь продолжают нарочито
преуменьшать роль личности в истории. Кажется, уже начинает
забываться, как отпечаток данной личности, даже ее совершенно
частных привычек и склонностей, накладывается на жизнь
огромного общества. Сталин, например, любил работать по ночам.
Этого было достаточно, чтобы весь государственный аппарат
перестроил свою работу на противоестественный ночной лад. Ни
один из ответственных работников, даже ни один рядовой инженер
не мог обеспечить себе ночью нормальный сон, его то и дело
поднимали с постели по телефону и вызывали на производство, а
десятки тысяч работников и вовсе ложились спать не ночью, а
утром. Спали урывками, в два-три приема, лишались возможности
проводить вечера в кругу семьи, посетить театр или концерт, не
смели, даже находясь в отпуске, уехать куда-нибудь, не оставив
начальству своего адреса. Так продолжалось не месяц, не год, но
лет пятнадцать.
Отчасти от страха перед выступлением с трибуны даже перед
десять раз "просеянной" аудиторией, отчасти от величайшего
презрения к народу, над которым он мог себе позволить все, что
хотел, Сталин в последние годы своей жизни почти не появлялся
публично. А когда в 1949 году было с такой помпой, какой не
знала всемирная история, и с таким раболепием, какого она тоже
не знала, отпраздновано его семидесятилетие, он, присутствуя на
банкете и на концерте, данных в его честь с пышностью "Тысячи и
одной ночи", не проронил ни единого звука. Наглость перешла все
границы. Даже слова самой простой благодарности не сорвалось с
его языка. Он казался мрачным и недовольным, хотя оставалось
совершенно непонятно - чем.
В самом деле: это был как раз зенит его могущества.
Завершалась его последняя великая международная акция:
коммунизация Китая. Что же его угнетало? Изобретение
американцами водородной бомбы? Но Советский Союз и сам
овладевал уже термоядерным оружием. Или проявилось просто
минутное дурное настроение, какое бывает у всякого деспота? Но
хотя бы ради декорума можно было в присутствии десятков
иностранных наблюдателей подавить это скверное настроение в
такой знаменательный день, перед лицом буквально всего мира.
Очевидно, что-то более глубокое, не поддающееся усилиям воли,
грызло его. Это было знание о том, что происходит вне Энрофа, -
знание, почерпаемое им в состоянии хохха.
Не знаю, видел ли его когда бы то ни было кто-нибудь в
этом состоянии. В 30-х и 40-х годах он владел хоххой настолько,
что зачастую ему удавалось вызвать ее по своему желанию. Обычно
это происходило к концу ночи, причем зимою чаще, чем летом:
тогда мешал слишком ранний рассвет. Все думали, что он
отдыхает, спит, и уж конечно никто не дерзнул бы нарушить его
покой ни при каких обстоятельствах. Впрочем, войти никто не
смог бы, даже если бы захотел, так как дверь он запирал
изнутри. Свет в комнате оставался затенен, но не погашен. И
если бы кто-нибудь невидимый проник туда в этот час, он застал
бы вождя не спящим, а сидящим в глубоком, покойном кресле.
Выражение лица, какого не видел у него никто никогда, произвело
бы воистину потрясающее впечатление. Колоссально расширившиеся,
черные глаза смотрели в пространство немигающим взором.
Странный матовый румянец проступают на коже щек, совершенно
утративших свою обычную маслянистость. Морщины казались
исчезнувшими, все лицо неузнаваемо помолодевшим. Кожа лба
натягивалась так, что лоб казался больше обычного. Дыхание было
редким и очень глубоким. Руки покоились на подлокотниках,
пальцы временами слабо перебирали по их краям.
Хохха - это, собственно, не состояние, а целый тип
состояний, отличающихся одно от другого тем, с каким именно
слоем и с какою из темных иерархий вступает в общение
духовидец. Но во всех случаях физические предметы окружения
смутно проступают для него сквозь картины иных слоев. Если бы
каким-нибудь чудом кто-либо из людей вошел в эту минуту в
комнату, визионер его различил бы и, хотя не сразу, мог бы
переключиться в обычный план.
У Сталина наиболее частыми были такие хохха, когда он
общался с великим игвой Друккарга и с Жругром; иногда его
удостаивают непосредственной инспирацией и сам Урпарп. Было
кроме того еще одно невидимое существо, специально к нему
приставленное, его постоянный советчик, один из обитателей
Гашшарвы, нечто вроде антидаймона.
В состоянии хохха Сталин многократно входил в Гашшарву, в
Друккарг, где был виден не только великим игвам, но и некоторым
другим. Издалека ему показывали Дигм. Он осторожно был
проведен, как бы инкогнито, через некоторые участки Мудгабра и
Юнукамна, созерцал чистилище и слои магм. Издали, извне и очень
смутно он видел даже затомис России и однажды явился
свидетелем, как туда спустился, приняв просветленное тело,
Иисус Христос. Но эта встреча не вызвала в темном духовидце
ничего, кроме усиления смертельной ненависти, и именно поэтому
она была допущена Урпарпом.
Хохха вливала в это существо громадную энергию, и на утро,
появляясь среди своих приближенных, он поражал всех таким
нечеловеческим зарядом сил, что этого одного было бы достаточно
для их волевого порабощения.
Именно в состояниях хохха, следовавших одно за другим
накануне его 70-летия на протяжении нескольких ночей, он уяснил
себе в общих чертах очень неприятные для него события,
происходившие тогда в Российской метакультуре и в смежных с ней
областях. Он явился безмолвным и бессильным свидетелем одной из
жесточайших потусторонних битв. Демиурги России, Китая,
Махаяны, Индомалайской метакультуры и обеих метакультур Запада
сражались со Жругром и с Лай-Чжоем, его новым союзником -
странным детищем двух уицраоров, российского и китайского.
Уицраоры не были уничтожены, но их экспансия приостановилась.
Вокруг них был очерчен нерушимый круг.
Попытки уицраоров перейти, спустя некоторое время, опять в
наступление, не привели в шрастрах ни к чему, а в Энрофе
завершились трехлетней войной в Корее, после которой пришлось
вернуться к исходному положению.
Тогда был взят курс "ва-банк" - на быстрейшую подготовку и
развязывание третьей мировой войны, ибо дальнейший ход
процессов грозил привести к перемещению силы тяжести в Севере-
Западный шрастр и к переносу санкции Гагтунгра со Жрурга на
Стэбинга.
Постоянными усилиями демонических сил вокруг Сталина было
соткало нечто вроде непроницаемых тенет мрака. Никакое
воздействие Провиденциальных начал до него не достигало, пока,
наконец, после неимоверных усилий со стороны синклитов - и не
