командования, испрашивающего их авторитетного мнения по каждому
военному вопросу, чтобы затем присвоить себе эти мнения, эти
решения, эти стратегические и тактические концепции. Надо
думать, что Жуков, Рокоссовский или Малиновский могли бы многое
порассказать о том, как умел этот Верховный Главнокомандующий
оказываться мудрым инициатором того, что ему и не снилось до
беседы с ними.
Азарт и государственная дальнозоркость - вещи плохо
совместимые. Во время войны Сталин был, по-видимому, столь
охвачен азартом, что послевоенное будущее мало интересовало
его, и это приводило, конечно, к непоправимым промахам.
Примером может служить То, что в течение четырехлетней войны,
когда под ружье был взят каждый второй полноценный мужчина в
государстве, генералиссимус, охваченный прямолинейной идеей
"все для войны", запрещал давать отпуска солдатам и офицерам.
Естественным следствием этого было катастрофическое падение
рождаемости. В приросте населения погодам образовалась
четырехлетняя зияющая дыра, которая должна была сказаться самым
ужасным образом в период с 1959 по 1963 год, когда перед лицом
нависшей третьей мировой войны в государстве не оказалось бы
молодежи призывных возрастов. Возможно, что руководитель думал,
что третью войну ему удастся развязать и завершить раньше, чем
поколение, рожденное в начале сороковых годов, достигнет
призывного возраста.
Можно ли того, кто не только стрижет, но и истребляет свой
скот, назвать хорошим скотоводом? Можно ли такого хозяина,
который заставляет выпалывать, вместе с сорняками, побеги
овощей, не считать разрушителем собственного хозяйства? Можно
ли такого руководителя политического курса, на которого вся
военная мощь соседа сваливается как снег на голову, назвать
хорошим политиком и дипломатом? Можно ли того, кто без причины
и часто даже без повода истребляет испытанные кадры своих же
сторонников, считать разумным лидером партии, истинным вождем?
Это не пастух, а волк.
Итак, носитель своеобразной темной гениальности, которая
проявлялась во всем, что имело отношение к тиранствованию,
оказался обладателем государственных способностей никак не выше
среднего. Сталин был дурным хозяином, дурным дипломатом, дурным
руководителем партии, дурным государственным деятелем.
Полководцем он не был вообще.
Но мы знаем некоторые проявления его личности, в которых
сказалось качество еще более низкое, чем "дурной". Это
относится к сфере его так называемой культурной деятельности.
"Он не был ни инженером, ни технологом". Оставаясь
дилетантом во всех областях знания, кроме, может быть,
политико-экономических наук, но воображая себя гением
энциклопедического типа, он с "неисповедимой наглостью"
Угрюм-Бурчеева взялся за руководство всей научной жизнью
Советского Союза. Конечно, ой не занимался лабораторными
исследованиями. Но деятельность всей системы Академии наук
СССР, со всеми входящими в нее институтами, равно как и работа
начальной, средней и высшей школ, направлялось согласно
установкам, полученным персонально от Сталина. Этого мало.
Организовывались широкие общественные дискуссии по вопросам
биологических, физических, даже астрономических дисциплин,
задачей которых были обсуждение и разработка такого угла зрения
на текущие научные проблемы, какой предуказывался и определялся
именно Сталиным. Но и этого мало. В некоторых областях науки он
даже осмеливался выступать как ученый-исследователь; незачем
напоминать, что при этом каждое его суждение становилось
нерушимой догмой для всех специалистов этой научной области.
Всем еще памятны его работы в области языкознания, где
общеизвестные истины, вроде мысли о том, что язык является
основным средством общения людей, перемешивались со вздорными
утверждениями. Достаточно напомнить безапелляционное
утверждение о том, что мышление вне слов невозможно, -
утверждение, загонявшее специалистов в тупик, так как
оставалось совершенно необъяснимым, как же мыслит композитор,
обдумывая свое новое творение, или архитектор, уясняя себе
конструкцию будущего здания, или живописец, приступая к своей
картине.
Будучи в очень слабой степени одарен образным мышлением и
привыкнув почти всю свою умственную деятельность проводить
через слово, Сталин, по-видимому, действительно совершенно не
понимал природы художественного творчества. Однако это не
мешало ему видеть в себе глубокого понимателя эстетических
Ценностей, проникновенного указателя, куда и как должны
двигаться художественная литература, архитектура, живопись,
музыка, театр. Общеизвестный афоризм по поводу сказки Горького
"Девушка и смерть" - "Эта штука посильнее "Фауста" Гете", может
быть не без пользы дополнен еще одним, который теперь уже мало
кто помнит, но документально точную фиксацию которого можно
найти в газетах за 1926 или 27-й год. В те еще патриархальные
времена Сталин вместе с Луначарским и Калининым посетил
выставку московской организации художников "АХР". В назидание
потомству высокие гости оставили в книге отзывов резюме своих
впечатлений. Луначарский воспользовался случаем, чтобы со
свойственным ему поверхностным блеском изложить целое
эстетическое кредо. Калинин был скромнее: тактично
оговорившись, что далек от вопросов искусства, он безо всяких
претензий отметил то, что ему понравилось или не понравилось на
выставке и сжато объяснил, как сумел, почему именно
понравилось. Третий посетитель оказался лаконичнее всех.
Воспроизвожу его отзыв буквально: "По моему ничего. И. Сталин".
Но прошло всего шесть-семь лет, и человек, изобличивший
свой художественный идиотизм, добился такого положения, что
поводья всех пегасов советского искусства и литературы
оказались зажатыми в его кулаке.
Отпечаток художественной эклектики, внешнего гигантизма,
безвкусицы и нуворишеского стремления к показной роскоши
несмываем со всего того, чем Сталин собирался обессмертить себя
как великого строителя, - будь то станции московского метро и
высотные здания или волгодонские шлюзы и новые украшения
Сталинграда. Отдельные частные удачи - счастливые достижения
некоторых архитекторов, сумевших убедить вождя в своей
художественной правоте, - тонут в абсурдном нагромождении
разностильных элементов - дорических портиков и готических
шпилей, ренессансных лоджий и модернизированных колонн, в лесу
белых скульптурных групп, размахивающих мраморными знаменами и
эмблемами, как бы вопиющих о своем убожестве к самому небу, и в
беспримерной нелепости мозаик, где фигуры в бесцветных
партийных куртках и картузах маячат на золотом иератическом
фоне Византии.
Гениальный тиран. Дурной хозяин. Неудавшийся ученый.
Художественный идиот.
- Увы, - идиот. В этом Салтыков-Щедрин был прав. И не в
одной только художественной области проявлялся этот злосчастный
идиотизм. Идиотично было непонимание границ своих способностей
и возможностей. Идиотичной была та негибкость ума, которая
повинна в длинной цепи политических промахов, начиная от
недооценки Гитлера в тридцатых годах и кончая разрывом с
Югославией накануне пятидесятых. Идиотизмом отзывались и
неумение уважать никого, кроме себя, и неумение понимать
сколько-нибудь тонкие и сложные душевные движения. Несмотря на
свою довольно большую эрудированность, Сталин оставался, как
это ни странно, полуинтеллигентом.
Но почему же Урпарп не озаботился обогатить это существо и
государственной, и научной, и художественной гениальностью?
Разве это не способствовало бы всемирному торжеству Доктрины?
О, еще как способствовало бы! Если бы государственная
гениальность предохранила бы второго вождя от длинной цепи
воистину роковых ошибок, то через тридцать лет его правления
коммунистическая Россия достигла бы баснословного
экономического расцвета и небывалой силы влияния на народы всех
стран. Если бы его универсальная научная гениальность
обеспечила бы такое стремительное научное и техническое
развитие России, что эта страна опередила бы развитие
капиталистических государств и их военных машин, то весьма
вероятно, что к середине XX века на очереди стоял бы не вопрос
о коммунизации Кореи или Вьетнама, а о господстве Доктрины уже
надо всем земным шаром. И если бы художественная гениальность
второго вождя вызвала к жизни, вместо плоской галиматьи
"Краткого курса" или нудной жвачки его докладов и речей,
подлинные шедевры устного и письменного слова, способные
"глаголом жечь сердца людей", и в самом деле - возможно, что
носитель такой гениальности добился бы всемирной единоличной
власти уже не в одних только мечтах.
Отсутствие у Сталина гениальности научной, государственной
и художественной было следствием отчаянного сопротивления
Провиденциальных сил. Темные дары гениальности научной и
гениальности художественного слова, уже вложенные в него
Урпарпом, удалось парализовать в астральном теле этого существа
еще до его рождения на Кавказе. Гениальность же государственная
была вырвана у него уже после его появления в Энрофе, когда он
был ребенком. Ясно осознать происшедшее он не мог; да и Урпарп
не считают нужным разъяснять ему это. Смутная же память об акте
вручения ему темных даров продолжала в нем жить; отсюда и
разрыв между глубокой верой в свою энциклопедическую
гениальность и тем фактом, что ни в одной области, кроме
тиранствова-ния, он этой гениальности проявить не мог. Сталин -
это потенциальный, недопроявившийся благодаря сопротивлению
светлых начал, темный универсальный гений.
Впрочем, демонический разум не смотрел на Доктрину как на
единственное, что может и должно объединить мир.
Предусматривались и другие варианты. Интернациональная
революционная Доктрина была только первой серьезной попыткой,
опытом, генеральной репетицией: в ее ходе должно было
выясниться, каким цементом и чьими силами можно добиться этого
всемирного объединения прочнее и в то же время бездуховнее.
Потенциальный, недопроявившийся темный гений мог бы быть изъят
из Энрофа в Гашшарву с тем, чтобы пройти там окончательную
подготовку и воспринять свою последнюю инкарнацию в следующем
столетии, когда с его пути к абсолютной власти осуществленная
Доктрина убрала бы последнее препятствие, а темные дары были бы
все-таки вложены, втиснуты, впечатаны в него, потому что тогда
Урпарп уже хорошо знал бы, каким оружием парализует эти дары
светлое начало, и сумел бы избежать своего проигрыша во второй
раз.
А во время последней репетиции должно было решиться и еще
многое другое. В частности, должно было решиться, действительно
ли данный кандидат в антихристы сильнее всех других? Правда,
этих других было, кажется, только два, а из этих двух один не
мог быть по разным причинам рожден в это время в Энрофе. Но
оставался второй, и схватка между ними должна была выяснить
окончательно и безошибочно, кому следует играть главную роль в
долгожданном спектакле.
Мне неизвестно, кем был, какими путями был ведом и как
подготавливался другой кандидат. Я вижу только результаты. Я
вижу, что гениальной способностью к тиранствованию обладал и
он: та же жажда самоутверждения, та же кровожадность, та же
способность на любое злодейство. Но человекоорудие третьего
уицраора Германии, метаисторический смысл которого тоже отнюдь
