бы и крестьянство, и сельское хозяйство, и само государство, и
вся мировая Доктрина в целом. Вместо этого на Украине и в
некоторых других местах в 1933 году наступил неслыханный голод,
дело дошло до людоедства, и, может быть, историки будущего
сумеют установить хотя бы приблизительную цифру жертв этой
группы мероприятий. Вслед за первой гекатомбой воздвигалась и
вторая: жертвы разгрома религиозных конфессий. Короткая
передышка, пока полчища Гагтунгра переваривали великолепную
порцию гавваха, - и вот уже несется новое блюдо на
пиршественные столы в Гашшарве и Дигме: два или три миллиона
жертв "ежовщины". Еще немного - и начинает расти гекатомба
жертв Отечественной войны. Второго вождя можно считать одним из
ее виновников лишь относительно, но ответственность за масштабы
человеческих жертв несет и он. Едва начинает в 1945 году
иссякать этот источник гавваха, как человекоорудие Урпарпа уже
спешит озаботиться о новом. Воевать больше нельзя - военные
ресурсы истощаются, да и враг сумел забежать вперед, изобретя
атомную бомбу; значит, надо обеспечить новые потоки гавваха в
условиях международного мира.
_________
' Говорю "десять лет", потому что позже гул
патриотических возгласов был совершенно заглушен грохотом
налетов и разрывами бомб.
______________________________________
Начинаются массовые репрессии. Без разбора, без смысла, с
нескончаемой фабрикацией дел на пустом месте, со зверскими
пытками, и с таким режимом в некоторых "спецлагерях", перед
которым меркнут Освенцимы и Бухенвальды. Разумеется, сейчас мы
еще не располагаем точными цифровыми данными о жертвах этого
периода. Несомненно, однако, что цифры погибших в лагерях с
1945 по 1953 год составляют несколько миллионов, а если
прибавить сюда погибших раньше, а также тех, кого массовое
досрочное освобождение при Хрущеве вызволило из лагерей на краю
могилы, придется забыть о прежних единицах счета и перейти уже
к операциям с десятками миллионов.
Пытаясь осмыслить происходившее, люди становились в тупик.
Пробовали объяснить зверства происками и коварными замыслами
тех, кто, по ошибке вождя, был поставлен руководить системой
безопасности. Этому способствовал и сам вождь, время от времени
устраняя и сурово наказуя своих ставленников. Вслед за
казненным Ягодой канул в пучину Ежов, за ним Абакумов, а сейчас
же после смерти вождя - тот, кто руководил системой
безопасности по высочайшему повелению в течение 15 лет. Всем
было ясно, что подобные мероприятия не только не вызывались
соображениями государственной пользы, но, напротив, находились
с этими интересами в вопиющем противоречии. Это будет ясно
всякому историку. А метаисторику, сверх того, ясно, что в этих
океанах гавваха не были заинтересованы на Жругр, ни игвы, ибо
они питаются не гаввахом, а психическими эманациями
государственного комплекса человеческих чувств. В глазах
метаисторика этими деяниями Сталин разоблачил себя уже не в
качестве орудия третьего уицраора, а в качестве орудия самого
Великого Мучителя, ибо только Гагтунгр и демоны Гашшарвы были
заинтересованы в притоке этих неслыханных объемов гавваха.
Таким образом, уясняются оба компонента того, что мы можем
назвать в этом существе гениальной способностью к
тиранствованию: жажда самоутверждения н активная жестокость,
доведенная до почти экстатической напряженности.
Но ведь Сталин и поныне пользуется репутацией великого
государственного деятеля - замечательного политика и дипломата,
выдающегося полководца, первоклассного организатора, даже
крупного деятеля культуры. Присмотримся: каковы главнейшие
государственные задачи Сталина до второй мировой войны?
Думается, их можно определить так: укрепление своего
абсолютного единовластия и разгром какой бы то ни было
оппозиции; борьба с духовностью; коллективизация сельского
хозяйства; индустриализация; подготовка военной машины к
отражению возможного нападения и к собственному прыжку на
Запад, Восток и Юг; создание благоприятной для этого
международной ситуации; максимальное сбережение человеческих
ресурсов Советского Союза для последней схватки с
капиталистическим миром.
Однако для укрепления собственного единовластия и полного
разгрома всякой оппозиции совершенно нет надобности быть
великим государственным умом. Достаточно быть гениальным
тираном. Достаточно им быть также и для борьбы с духовностью
теми методами, какими вел ее Сталин. О том, насколько
антигосударственными были методы коллективизации, я уже
говорил; добавлю теперь, что роковое отставание страны в
производстве продуктов сельского хозяйства объясняется не
только несуразностями самой коллективизации, но той политикой
выжимания всех соков из крестьян и тем неумелым
хозяйствованием, которыми отличался весь аграрный курс Сталина
с начала и до конца. Имело немалое значение и то, что упор на
чрезмерную убыстренность темпов развития тяжелой индустрии
вырвал из деревни огромные массы людей; еще большие массы
вырвала Отечественная война, а после войны не было сделано
ничего, чтобы стимулировать возвращение людей на землю и
активно заинтересовать их в повышении производительности
сельскохозяйственного труда. Слепая вера в воздействие чисто
внешних средств повела к тому, что все упования были возложены
на механизацию сельского хозяйства. Итогом явилось обезлюдение
деревни, расширение сектора пустующих земель, тысячи тракторов
и комбайнов на остальном секторе и пустые животы колхозников.
Естественно, что всеми правдами и неправдами люд убегал из
деревень в города.
Выиграло бы государство и вся Доктрина в целом также и в
том случае, если бы план индустриализации был не так однобок,
если бы не было оставлено без должного внимания производство
средств потребления. Но так как довлела не забота о
благосостоянии населения, а о том, чтобы промышленность, в
случае чего, легко можно было бы перевести на военные рельсы,
то населению предлагалось потерпеть как-нибудь одну пятилетку,
вторую, третью, четвертую, а может быть и еще две-три, ради
того, чтобы обеспечить страну производством средств
производства. В итоге, к концу тридцатилетнего царствования,
продукции легкой промышленности, равно как и продукции
сельского хозяйства, оказывалось едва достаточно, чтобы
удовлетворить кое-как население больших городов, а остальное
население принуждено было перманентно терпеть недостаток в
самом необходимом.
Казалось бы, все делается для создания военной машины
неслыханной мощности. Но, как ни странно и в этой, едва ли не
главенствующей отрасли государственной работы, все получалось
каким-то роковым образом не так, как хотелось. Тиранство, не
терпящее подле себя ни одного выдающегося человека, привело к
тому, что незадолго до второй мировой войны верхушка советской
армии была разгромлена и десятки талантливых военных
руководителей истреблены неизвестно зачем и почему вместе с
Тухачевским. Поражает, как мало эффекта дала забота об усилении
военной авиации. Еще поразительнее то, что в обоих первых
пятилетних планах не уделено было никакого внимания
строительству новых путей сообщения, и к моменту германского
нашествия страна оказалась располагающей только той сетью
железных дорог, большинство которых было построено еще в XIX
столетии. Даже самые важные в стратегическом отношении дороги,
как, например, большая часть Московско-Киевской, оставались
однопутными, а в огромных азиатских владениях за двадцать лет
построена только одна серьезная железная дорога - пресловутый
Турксиб. Все это неумелое руководство, вкупе с цепью
внешнеполитических просчетов, имело своим итогом то, что в
первый же год Отечественной войны советским армиям пришлось
отдать врагу все территории вплоть до Сталинграда.
Говорят о гениальном политике, замечательном дипломате.
Трудно, однако, усмотреть что-либо замечательное в таком
политическом курсе, который со времен революции и вплоть до
1941 года держит страну в международной изоляции; который из
боязни чуждых идеологических веяний заколачивает наглухо все
окна - не только в Европу, но и куда бы то ни было; который
своей поддержкой революционного движения в чужих странах и
заявлениями о предстоящей борьбе с капитализмом не на жизнь, а
на смерть вызывает в других странах сперва опасения, потом
страх и, наконец, извлекает из небытия такую агрессивную
встречную доктрину с бесчеловечной идеологией, как немецкий
национал-социализм; который, не зная, какой враг опаснее - этот
национализм или англо-французский колониализм, - мечется от
переговоров с одним к договору о дружбе с другим и в конце
концов получает от вероломного друга такой удар по голове, от
которого трещит череп. Вряд ли можно считать более удачным этот
политический курс в его дальнейшем развитии, когда выдающийся
политик и замечательный дипломат дает себя морочить обещаниями
открыть второй фронт в 1942 году, потом в 1943 году и на
протяжении трех лет позволяет своему отечеству исходить кровью,
а себе самому - проглатывать один дипломатический обман и
провал за другим.
Правда, некоторые уроки из всего этого были извлечены.
Бессильная ярость, бушевавшая в душе этого существа сперва под
ударами немецкого соперника, а потом от сознания своей
одураченности дипломатией западных держав, - ярость эта явилась
сильнейшим стимулом к тому, чтобы в послевоенные годы обратить
все внимание, всю заботу, все силы народа, все ресурсы
государства на то, чтобы догнать и перегнать в военном
отношении сильнейшую державу Запада. К счастью, эта цель была
достигнута уже после его смерти, - к счастью потому, что если
бы он успел это сделать раньше - третья мировая война была бы к
настоящей минуте уже далеким прошлым, равно как прошлым уже
были бы Париж, Рим, Нью-Йорк, Лондон, Москва, Ленинград и все
прочее.
Думается, что Сталин обладал в известной мере
способностями организатора. Без таких способностей нельзя
координировать в своих руках водительство всеми отраслями
государства, и притом государства до такой степени
централизованного. В особенности заметно это было в годы войны,
когда почти без отдыха и сна он руководил и военной машиной, и
работой тыла, и международными сношениями, вмешиваясь во все
дела. Другой вопрос - кому, кроме него самого, было нужно это
вмешательство во все и во вся и выигрывало ли, в конце концов,
от этого дело обороны. Только истинный гений или даже
сверхгений мог бы в этой сумятице, дикой спешке, при
молниеносном перепрыгивании от одного вопроса к совершенно
другому избежать грубых просчетов, скороспелых решений и
неправильных выводов. Тиранство, не терпящее разделения
прерогатив верховной власти ни с кем, и тут возобладало над
умом и волей государственного деятеля.
Что касается применения к Сталину термина "полководец", то
оно основано на явном недоразумении. История не видела и
никогда не увидит полководца, не смеющего за всю четырехлетнюю
войну ни разу выехать на передовую, ни разу не вдохновившего
солдат примером собственного бесстрашия и мужества, а,
напротив, спрятавшегося в самом недоступном углу и там, вызывая
к себе настоящих военных специалистов, боевых маршалов и
генералов, которые несут на себе всю тяжесть фактического
