и дружбе заповедано сотворить мне, пребывающему в светлой своей молодос-
ти! Тем паче, что связи нет и делать на "коломбине" вроде как и нечего.
О, это шанс, шанс! Может быть, единственный и неповторимый, солнышко ты
мое ненаглядное - а ну как после нее, после этой моей Главной Книги,
непроворный инвалид по фамилии Фарт подвысит шлагбаум и я, Тюхин, войду
наконец-то в большую литературу! А то чушь какая-то получается, минхерц:
мы ведь с тобой, как наши, извиняюсь, эти самые - они, как известно, в
половом акте участвуют тоже, но, увы, не вхожи... Вот и бьемся, Тюхин,
как придурки об дверь!.. Эх!" - думал я, всплескивая руками.
Что-то я заболтался тут с тобой, сколько у нас, на Ромкиных? Как, уже
без тринадцати 13?! Пора, пора, Тюхин, закругляться: минут через десять
в фанерную стенку фургона осторожно постучат и я, щелкнув задвижечкой,
впущу их: рядового Гибеля и еще троих гусей - Петренко, Сидоренко и Гус-
мана - новых моих учеников, друг мой! В свободное от литературных заня-
тий время, как правило, перед обедом, я щедро делюсь с ними своим жиз-
ненным опытом, и скажу тебе честно, Витек, более внимательных, более
благодарных, елки зеленые, слушателей у меня вроде и не было! Потрясен-
ный монологом, который я произнес во время мытья коридора, рядовой Ги-
бель привел своих, разумеется, проверенных, товарищей и вот они, в сво-
бодные, само собой, от службы часы, разинув рты, слушают мои вдохновен-
ные рассказы "о времени и о себе": о благословенных годах так называемо-
го "застоя", о Меченном, о Пердегласе, о талонах, гуманитарной помощи и
"секонд-хэндах"; о коварных гэкачепистах, строптивых хохлах, организо-
ванной преступности и мелких рекетирах, о биржах, брокерах, маклерах,
дилерах, фермерах, крекерах, памперсах, сникерсах и, конечно же, о "ба-
унти", которого я, бля, так и не успел отведать; о монетаризме, парла-
ментаризме, плюрализме и харизме; об Алле Пугачевой и ее дочке Кристине
- не путать с Христиной Адамовной! - жене Преснякова-младшего, о некоем
веселом композиторе, который назвал одного великого деятеля "грибом", а
другого не менее выдающегося тележурналиста, и вовсе чуть ли не матом, и
это не где-нибудь, а все в том же, некогда почитаемом тобой, Тюхин,
"Огоньке"; попутно пришлось просвятить их на тему контрацепции и СПИДа и
тут, господин Хихикалкин, я даже процитировал для убедительности вашу
похабиозную, псевдонародную частушечку:
Опосля Петровой Клахи все про СПИД отпали страхи! Опосля Наталии От-
пали гениталии!..
Да-а... Ну что я тебе могу сказать - вообщем-то, смеялись. Растерян-
но, правда, как-то, с переглядочками, но смех, чего скрывать, был. Так
что - гордись, тебе ведь, паяцу, только бы поерничать!
Между прочим, тут со мной опять, бляха муха!.. Короче, не давала мне
все эти дни покоя одна плодотворная идейка с антенной. "А что если, -
подумал я, - зафигачить ее повыше, вон на тот вон тополь у спецхранили-
ща!.." Ты меня, Тюхин, знаешь: мне ведь ежели что втемяшится - ни колом
не вышибить, ни топором не вырубить! Одним словом, надел на шею моток
провода и опять, опять - полез. Ничего такого особенного с высоты, как
ты догадываешься, я не увидел: та же темень, туман, слышно, как в клубе
крутят кино - у нас теперь это удовольствие каждый день, правда, фильма
одна и та же - "Применение индивидуальных средств защиты в условиях
ядерного, химического и бактериологического нападения". Слышно еще, как
тарахтит движок у КТП, как Филин на плацу орет, как в "коломбине" храпит
мой сменщик Митька Пойманов. И только это я привязал конец антенны к
ветке, слышу - внизу голоса. Бухает дверь спецхранилища, под лампой над
входом топчутся трое, все те же - товарищ Хапов, товарищ Кикимонов и то-
варищ Копец, три наших последних высших военачальника, три подполковни-
ка. И выходят они, Тюхин, через калитку со спецтерритории - на калитке,
между прочим, табличка: "Стой! Опасно для жизни!" - и, подсвечивая себе
фонариками, идут в мою сторону. "Ну, - думаю, сейчас опять встанут под
деревом и закурят!" Хочешь - верь, хочешь - не верь, но так оно и случи-
лось! И вот, что я услышал, елки, бля, зеленые:
К и к и м о н о в (волнуясь). Что делать, что делать?! Просто голова
кругом, ума не приложу!.. Ужас, у-ужас!..
Х а п о в. Говоришь, и сумму назвал?
К и к и м о н о в. Копеечка в копеечку, Афанасий! И то, что я тебе
давал, и эти... ну, помнишь?..
Х а п о в. Помню, голуба, еще как помню...
К и к и м о н о в. Хорошо, хоть кто-то помнит... А ведь я еще жене
шубу к годовщине, инструмент беккеровский, ковер... Что будет, что бу-
дет?!
Х а п о в. Да полно тебе, Аркадий, паниковать, может, он тебя, на
хрен, на пушку берет?..
К и к и м о н о в (чуть не плача). Но ведь копеечка в копеечку. Отку-
да такая точность, а?
Х а п о в. А ты что думаешь, Кузьмич?
К о п е ц (задумчиво). Уникальный случай... Субъект с ярко выраженной
патологией: скошенный подбородок, шишки на лбу, речевые дефекты. Вы об-
ратили внимание, какие у него глаза?
К и к и м о н о в. Он, мерзавец, при мне очков не снимал, а что -
страшные?
К о п е ц. Мертвые, как у покойника!
К и к и м о н о в. Ужас, ужас...
Воцаряется тишина. Хапов снимает фуражку и вытирает розовую лысину
платком.
Х а п о в. Слышите, как храпит?
К и к и м о н о в (вздрагивая). Кто?.. Где?..
Х а п о в. Бром пей, Аркадий!
К о п е ц. Лучше спирт.
Х а п о в. Солдатик храпит на радиостанции. Слышите?.. Между прочим,
на войне бы за такое дело шлепнули, на хрен, без суда и следствия!
К о п е ц. Э-э!.. Связи-то все едино - нет.
Х а п о в. А дисциплина?! Распустились, понимаешь! Вчера этот, ну ко-
торый с дерева стебанулся, подходит и говорит: "Вы, товарищ подполков-
ник, курить лучше бросьте, а то чего доброго, говорит, - помрете еще в
78 году, как раз перед чешскими событиями!" Ну не идиот ли?..
К о п е ц. Травма черепа, нервное потрясение.
К и к и м о н о в. Кошмар, просто кошмар! Денег фактически нет, про-
довольствие, кажется, тоже на исходе... Так, Афанасий?
Х а п о в (мрачно). Вчера последнего кабанчика прикололи. Картошка,
капуста - это еще, на хрен, есть, а хлеб - йек!..
К и к и м о н о в. И что же прикажете делать?!
Х а п о в. Ждать, Аркадий, ждать...
К и к и м о н о в. А если не дождемся?
Х а п о в. Ну а я откуда знаю? Я тебе гадалка, на хрен, что ли?! Ты
вон лучше у этого, у прорицателя у своего спроси. Откуда он, кстати,
взялся-то?
К о п е ц. С трубы пищеблока сняли.
Х а п о в. С трубы?! Как он туда попал?
К о п е ц. Говорит, не помнит. Шок. Амнезия, то есть потеря памяти.
Весь какой-то закопченный, обгорелый...
Х а п о в. Черт знает, что такое! Один - на березе, другой, на хрен,
на трубе!..
К о п е ц. Клиника!
К и к и м о н о в. Поверите, я уже деревьев бояться стал! Даже сейчас
вот такое подлое ощущение, будто подниму голову, а он там, на ветке!
К о п е ц. Кто?
К и к и м о н о в. Да этот...
Ну и, как ты, должно быть, догадываешься, Тюхин, тут дорогой наш то-
варищ подполковник Кикимонов, начальник финансовой части бригады, светя
фонариком, задирает повинную головушку и видит на вершине тополя стран-
ное человекоподобное существо с круглыми, как у лемура, глазами!..
Чу! Шуршит бурьян, умело используя для маскировки складки местности,
к "коломбине" подползают мои юные вольнослушатели. Ого, кажется, нашего
полку прибыло!.. Эй ты, ушастенький, попку подбери! Задницу, говорю,
подбери, молодой, необученный, отстрелят!..
Засим - ГБ энд СК. Твой - В.М.
Глава шестая От рядового М. - члену редколлегии Т., лауреату премий
Письмо третье
Вдруг стало темно, но совсем не так, как от облака, когда оно закры-
вает солнце. Дж.Свифт "Путешествие Гулливера"
Сэр!
Вы не поверите, но эпическое повествование, замыслом которого я поде-
лился с Вами в прошлом письме, претворяется в жизнь! Да-да, друг мой! -
героически переборов свойственную нам обоим неуверенность в себе - ка-
чество, кстати сказать, присущее только истинным талантам - я, с Божьей
помощью, приступил к воплощению задуманного. Ровно пять минут назад, по-
тея от волнения, я сел за рабочий столик радиооператора и написал первую
фразу: "Давным-давно, так давно, что и перезабылось уже все за дав-
ностью, в некотором царстве, в несуществующем уже государстве, в одной
сугубо секретной части служил солдат-первогодок по имени Витюша Эмс-
кий..." Написавши вышепроцитированное, я впал в такую буйную радость,
что пошел вприсядку по "коломбине", выкидывая коленца и приговаривая:
"Ай да рядовой М., ай да поэт, понимаешь, Пушкин!" Когда первая волна
эйфории прошла, я снова сел за стол и, отложив в сторону тетрадь, пред-
назначенную для эпопеи, принялся писать письмо Вам, мэтр. К этому меня
побудило следующее. Как Вы догадываетесь, друг мой, прежде чем записать
что-то на бумаге, я предварительно выстраиваю это свое неописуемое напи-
суемое в голове. Я слышал, что некоторые герои некоторых сочиняемых книг
ведут себя порой весьма своеобычно, подчас даже вопреки воле сочинителя.
Как то: выдрючиваются, выкобениваются, вытворяют несусветные глупости.
Не избежал этой участи и я, грешный. Знаете, что вытворил мой так назы-
ваемый рядовой Витюша Эмский? Едва приняв присягу, он вместо того, чтобы
крепить дисциплину ратным трудом и упорно готовиться к весенней провер-
ке, взял и полез опять на крышу родной казармы!.. То есть я не могу ска-
зать, что это вышло совсем уж ни с того, ни с сего. Вышеупомянутому дея-
нию кое-что предшествовало. Ну, в частности, - поощрение за образцовое
поведение в виде наряда по офицерскому клубу, находившемуся, как извест-
но Вам, за пределами опутанного колючей проволокой забора с вышками. Так
вот, едва переступив порог КПП, два землячка, два отличника боевой и по-
литической подготовки - рядовой Борис Т. и рядовой Виктор М. - два этих
выродка остановили первого попавшегося гражданина несуществующего уже
ныне государства и, сказавши по-немецки: "Камрад, коуфен ур?", "толкну-
ли" ему Ваши личные, мэтр, марки "Москва", часы. Разжившись таким обра-
зом энной суммой, солдатики прямым ходом направились вместо клуба в гаш-
тет небезызвестного Пауля. Потом в другой, потом в третий, потом вообще
черт знает куда, оживленно при этом дискутируя, размахивая руками, заде-
вая прохожих. Очнулись они уже утром, на гауптвахте. Но это еще полбеды.
Вернувшись в батарею через десять суток, солдатики предстали перед стар-
шиной. "Трыдцать тры нарада унэ учэредь и тры гуда нэувульнэния!" -
скрежетнув челябинскими челюстями, объявил безжалостный Сундуков. И на-
чался ад, коллега, самый натуральный, беспросветный, изо дня в день, из
месяца в месяц, заурядный, до боли знакомый чуть ли не каждому военноо-
бязанному, наш родной армейский ад. Отпахав на кухне, злосчастные салаги
подшивали свежие подворотнички, готовясь к караулу, а откараулив, засту-
пали дневальными по батарее. Вам когда-нибудь приходилось, коллега, дра-
ить водой с мылом белый ребристый стометровый кафельный пол казармы? О,
это незабываемое удовольствие!.. Короче, недели через две после начала
"полосы" рядовой Эмский еще больше похудел, приуныл, совершенно утратил
чувство юмора, а когда однажды вечером обнаружил, что у него необъясни-
мым образом пропали все четыре бережно хранимых под матрасом вафельных
полотенчика, без которых, как Вам известно, мэтр, качественно вытереть
ребристый кафельный пол задача практически невыполнимая, когда он, похо-
лодев, обнаружил эту роковую пропажу - нервы его не выдержали. В ту же
ночь, прислонив половую щетку к коридорному, с надписью "Солдат, зап-
равься!", зеркалу, Витюша Эмский, в расстегнутой гимнастерке, без ремня,
без головного убора, потащился на чердак вешаться...
А теперь - внимание! И вот когда рядовой Эмский привязал к балке ко-
