преткновение твердых и непрозрачных тел, там он
отражается под тем же углом - ad angulos aequales - и
снова бежит, пока не препинется опять наоборот о новое
твердое непрозрачное тело, и так продолжается, покуда свет
не иссякает. Так мяч, прикрепленный к шнуру, отскакивает
от одной стены к другой, а от той опять к этой, и
возвращается на ту же точку, к которой перед этим
прикасался. Что происходит, когда луч ударяет о тело? Лучи
отскакивают, отбивая по нескольку атомов, крошечных
частичек, точно так же как мяч отколотил бы от стены
несколько кусочков штукатурки. Поскольку эти атомы
состоят из четырех элементов, свет, наделенный теплотой,
приклеивает к себе все липкое и уносит очень далеко. Это
доказывается тем, что когда вы просушиваете мокрую ткань
у камина, вы видите, как лучи, отражающиеся от ткани,
увлекают с собою легкий водянистый туман. Эти бродячие
атомы подобны рыцарям на крылатых конях, которые
гарцуют по пространству, покуда солнце на закате их не
спешивает, отгоняя табуны их Пегасов. Тогда они всей
толпой мчат в те земли, из которых появились. Вдобавок
эти феномены наблюдаются не только в отношении
солнечных лучей, но и в отношении ветра, который
представляет собой огромную реку разноприродных атомов,
оседающих на плотных земных телах..."
"Таков же и дым", - вставил Роберт.
"Разумеется. В Лондоне топят дома каменным углем,
привозимым из Шотландии. Он богат очень кислой летучей
солью; эта соль вылетает из камина с дымами, наполняет
собой дома, уродует стены, кровати, светлую мебель. Если
не открывать по нескольку недель окна в доме, черная пыль
обсадит все поверхности, точно так же как белой пылью
запорашиваются мельницы и хлебопекарни. Весной в
Лондоне все цветы зачажены копотью".
"Но может ли быть, что так много корпускулов
рассеивается в воздухе, а тело, эманирующее их, не
уменьшается?"
"Может быть, уменьшается. Вы же отмечаете умаление
воды при выпаривании. Но что касается плотных тел, их
усушка незаметна, точно так же незаметно чтобы таял
мускус и остальные пахучие вещества. Любое тело, до чего
бы мало ни было оно, всегда поддается разделению на
новые доли, и этому разделению нет предела. Подумайте же
о малости корпускулов, отскакивающих от живого тела,
благодаря которым наши английские гончие, ведомые
обонянием, настигают зверя по следу. Что же, лисица, по
скончании своего бега, кажется вам уменьшившейся? Вот
именно за счет таких корпускулов наблюдаются феномены
притяжения, которые многими именуются действиями на
далеке, на самом же деле они вовсе не на далеке и,
следственно, они не колдовство, а только результат
постоянного обмена атомов. Таково же притяжение отсоса,
когда отсасывается вода или вино посредством сифона.
Притяжение магнитом железных предметов... Притяжение
фильтрования, к примеру когда льняную ленту кладут
поверх кувшина с водой и из кувшина наружу вывешивается
добрый кусок этой ленты, и вы видите, как вода
самопроизвольно всползает наверх из кувшина и капает с
ленты на пол. Последнее из притяжений, это притяжение
места к огню, привлекающее к огню окрестный воздух со
всеми корпускулами, кои коловращаются в нем; огонь,
действуя соответственно собственной природе, увлекает с
собой воздух, его окружающий, как вода реки увлекает
песчинки с речного ложа. А памятуя, что воздух влажен, а
огонь сух, поймем, по какой причине они лепятся один к
другому. И притом, дабы заместить воздух, забранный
огнем, требуется, чтобы в освободившееся пространство
притек воздух из ближних мест, в противном случае
произойдет пустота".
"Что же, вы противник пустоты?"
"Отнюдь. Я только говорю, что природа пустот не терпит
и стремится наполнить все пустоты атомами, борясь за то,
чтобы населились атомами любые области. Если бы не это,
мой Симпатический Порох не мог бы действовать и вы бы
не наблюдали того, что было явлено в опыте. Огонь
образует постоянный приток воздуха. Божественный
Гиппократ очистил от чумной заразы целую провинцию,
велев разложить повсюду большие костры. По этой причине
во времена чумы повсюду убивают голубей и кошек и
других теплокровных тварей: ведь они постоянно испаряют
ветры, и воздух в тварях занимает место тех ветров,
освободившееся при их испарении, а значит, зачумленные
атомы внедряются в тело и пристают к перьям и к шерсти
этих тварей, как свежеиспеченный хлеб способен тянуть на
себя пену из винных бочек и может перепортить все вино,
если попадет хоть малая горбушка хлеба на верх бочонка.
Так, в частности, произойдет и если вы выставите на воздух
фунт винного камня, должным образом гашенного и
прокаленного. Из него может получиться до десяти фунтов
превосходного тартарового масла. Лекарь папы Урбана VIII
рассказал мне об одной римской затворнице, которая
переусердствовала в постах и молебствиях и так перегрела
свое тело, что кости в ней пересохли. Ее внутреннее горение
привлекало к себе воздух, и воздух обосновывался в ее теле,
как было в опыте с тартаровой солью, и выходил из того
конца, который предназначен к сносу разных сывороток, а
именно из пузыря, поэтому бедная отшельница исторгала
более двухсот фунтов мочи в сутки и это чудо всеми
почиталось за доказательство ее святой чистоты".
"Но ежели все привлекается всем... по какой причине
стихии и тела пребывают в разрозненности и не
наблюдается смычки всех какие есть сил с другими
силами?"
"Глубокий вопрос. Дело в том, что тела одинакового
удельного веса объединяются легче, масло проще
смешивается с другим маслом, нежели с водой, и мы
должны прийти к выводу, что атомы одной природы
удерживаются в общем месте на основании одинаковой
разреженности либо плотности. Точно то же скажут вам и те
философы, с которыми вы встречаетесь".
"Они мне уже это говорили и показывали на примере
солей. Как их ни мели и как ни коагулируй, соли вечно
возвращаются к своей естественной форме. Поваренная
соль всегда имеет кубическую форму и грань ее всегда
квадратна. Нитритовая соль представляет собой
шестигранные призмы, а соль аммония заостренные
шестиугольники, вроде снежинок".
"А соль мочи образует пятигранники, из чего господин
Давидсон выводит форму всех восьмидесяти камней,
обнаруженных в пузыре господина Пеллетье. Но если тела
аналогичной структуры перемешиваются охотнее, значит,
они и взаимопритягиваются живее, нежели чуждые друг
другу тела. Поэтому если вы обожжете руку, прохладу от
страдания вы обретете, подержавши немного руку перед
огнем".
"Мой преподаватель, когда крестьянина укусила гадюка,
положил гадючью голову на укус ..."
"Разумеется. Яд, продвигавшийся по жилам к сердцу,
оборотил бег свой и направился вспять к источнику, где он
состоял в наибольшей пропорции. Если во времена чумы
принести склянку с тертыми жабами, или даже живую жабу
и живого паука, или даже просто мышьяк, их ядовитая
начинка высосет на себя заразу из воздуха. А сухие
луковицы пускают стрелы в амбаре тогда же, когда
луковицы в огороде начинают прорастать".
"И этим объясняются в частности родимые пятна у детей:
брюхатые матери чего-то сильно желают, и..."
"Тут бы я поостерегся утверждать. Бывает, что подобные
феномены имеют другие причины и человек науки не
должен брать на веру всякое суеверие. Но вернемся к моей
Симпатической Пудре. Что случилось, когда я несколько
дней подряд посыпал пудрою тряпку, вымоченную в крови
нашего знакомого? Во-первых, действия солнца и луны
приманили на расстоянии ветры крови, содержавшиеся в
ветошке, благодаря теплоте среды; и ветры купороса,
разошедшиеся по крови больного, неизбежно повторили тот
же самый путь. С другой стороны, рана продолжала
исторгать из себя великое изобилие теплых и огненных
ветров, а на их место внедрялся окружающий воздух. Этим
воздухом притягивался новый воздух, этим новым - опять
новый воздух, и ветры крови и купороса, разметанные на
большом пространстве, в конце концов пригонялись к этому
воздуху, так как он содержал атомы той же самой крови.
Так вот, когда атомы крови - те что исходили от тряпки и
те что отлетали от раны - встречались между собою, они
гнали воздух как ненужного попутчика, и тянулись к своему
главному поместилищу, к ране, и возвращались в исходную
область, ведя с собою атомы кислоты, и проницали ими
плоть больного".
"Но почему было не нанести купорос непосредственно на
рану?"
"В данном случае вы и раненый были рядом. А если
лечить на расстоянии? Вдобавок, попади купорос прямо на
тело, его едким действием рана изъязвилась бы еще
сильнее, в то время как путешествуя на воздухе, только
сладкая и бальзамическая часть достигала пореза, та, что
способна останавливать кровь и используется даже в
качестве глазных капель". Роберт вслушивался и мотал на
ус все глубокомысленные советы, тем самым, как увидим,
накликивая на свою голову неисчислимые злосчастья.
"С другой стороны, - добавил Д'Игби, - нельзя,
разумеется, использовать нормальный купорос, как это
делали в древности и тем калечили скорее чем лечили. Нет,
я достаю купорос с Кипра и сначала гашу его на солнце;
гашение избавляет его от поверхностной влаги, и я будто
настаиваю крепкий бульон; а кроме того, то же самое
известкование подготавливает ветры вещества, чтобы
воздуху легче было их переносить. Вдобавок, я
примешиваю трагантовую смолу, которая быстро затягивает
рану".
Я пересказываю столь детально узнанное Робертом от
Д'Игби, потому что это открытие переменило его жизнь.
Следует заметить также, отнюдь не к заслуге нашего
друга, и в том он и сам признается в своих письмах, что он
был захвачен вышеуказанной премудростью не по страсти к
натуралистике, а по все той же любовной страсти. Другими
словами, эти картины универса, населенного ветрами,
совокупляющимися согласно взаимной наклонности,
показались ему уместной аллегорией для описания любви, и
он зачастил в библиотечные кабинеты для того чтобы
узнать сколько можно об оружной мази (unguentum
armarium), а в ту эпоху зналось уже немало и еще больше
стало известно об этом вопросе в последующие годы. По
подсказке господина Гаффареля (данной вполголоса, чтобы
не слышали другие посетители Дюпюи, мало верившие
подобным вещам) он прочел "Ars Magnesia" ("Магнитное
искусство" (лат.)) отца Афанасия Кирхера, "Tractatus de
magnetica vulnerum curatione" ("Трактат о магнетическом язв
излечении" (лат.)) Гоклена, труды Фракасторо, "Discursus de
unguento armario" ("Речь о лезвейной мази" (лат.)) Флудда и
"Hopolochrisma spongus" ("Притирания оружной мазью"
(греч.)) Фостера. Он учился для того чтобы в один
прекрасный день преобразить свою науку в поэзию и смочь
когда-то красноречиво проблистать, как посол
универсальной симпатии, там, где постоянно унижался
красноречием остальных.
В течение многих месяцев - именно столько продлились
его истовые искания, и ни шагу он не прошел на
завоевательном поприще - Роберт исповедовал двойную,
даже более того, многоликую истину, что в Париже
почиталось признаком дерзости и в то же время
осмотрительности. Днем он рассуждал о вероятной
вечности материи, ночью губил глаза над трактатами,
обещавшими ему - пусть и в терминах натурфилософии -
оккультные чудеса.
Замышляя великолепное, следует не столько пытаться
подстраивать оказии, сколько пользоваться
подвертывающимися. Однажды у Артеники, после
искрометной дискуссии об "Астрее", хозяйка предложила
собравшимся обсудить, что единого между любовью и
дружеством. Тут Роберт взял слово и сказал, что принцип
любви, будь она между друзьями или между любовниками,
не отличается от того, на котором основано действие
Симпатического Пороха, При первых признаках общего
интереса он повторил рассказы Д'Игби, выпустив только
повесть о мочившейся отшельнице, а потом пустился в
комментирование сказанного, причем позабыл о дружестве
и напирал на любовь.
"Любовь подчиняется тем же законам, что ветер, а ветры
несут запах тех мест, откуда отправлялись. Если ветер подул
от огорода либо от сада, в нем будут ароматы жасмина,
