били по нему. Их молоточки, неравного веса, выбивали
серебристые аккорды в унисон мелодии труб. Роберт
вспомнил беседы в Париже с монахом ордена "минимов" о
мировой гармонии и опознал, как по внешнему виду, так и
по породненности с музыкой. Вулкана и трех циклопов,
которые у Пифагора олицетворяют легендарную связь
музыкального интервала с числом, весом и мерой. На
другом фланге купидончик отбивал на деревянной книге
терции, задавая ритм "Дафне".
Клавиши сами прядали будто под невидимыми руками.
Под клавиатурой, вместо педалей мехов, имелся валик с
зубцами, и выступы его располагались то симметрично, то
уступисто, то с пробелами, так прыгают знаки на листе
нотной грамоты. Валик стоял над перекладиной, покрытой
рычажками, которые при вращении то цеплялись за
выступы валка, то проскакивали; сложно организованное
движение передавалось на клавиши и на дыры труб. Однако
удивительней всего было видеть, что за сила приводила
валок и трубы. Возле органа был стеклянный сифон, два
сита членили его на три отсека по вертикали. В сифон
вбрызгивалась вода через трубку, входившую в дно сосуда и
забиравшую воду через иллюминатор непосредственно из
моря. Должно быть, ее закачивал скрытый насос. Вода с
силой влетала в нижнюю часть сифона, воронкой крутилась
по стенам и вытесняла часть воздуха через сито вверх. Там
по другой трубе воздух шел запитывать орган и
превращался в пение. А вода, накопившись внизу, начинала
выливаться по желобочку и давила на лопасти мельничного
колеса, оно-то и шевелило музыкальный валик.
Роберт был пьян и счел картину вполне обычной и даже
вознегодовал, когда цилиндр замедлил круженье и трубы
зашипели, будто пенье останавливалось в горле, а циклопы
и купидончик, вздрогнув, замерли. Несомненно (хоть в этом
веке немало рассуждалось о перпетуум мобиле), спрятанный
насос, заведовавший забором воды, смог работать сколько-
то времени после накачки, а затем энергия усилья
истощилась.
Роберт не знал, чему удивляться пуще: премудрому
технизму (он слышал о подобных, способных показывать
танец смерти или крылатых амуров) или Проходимцу,
который запускает механизмы в такую рань и с самого утра.
Что он имел в виду? Сказать Роберту, что его песенка
спета? Что "Дафна" скрывает несметное число секретов и
Роберт, потрать он хоть всю жизнь, не имеет надежды
отыскать их?
Он помнил фразу знакомого философа, что Богу известен
мир лучше, чем нам: Он сам его построил. Сообразоваться,
хотя бы отдаленно, с премудростию Божьей значит
вообразить себе мир как план большого помещения и
пробовать строить его. Чтоб изучить "Дафну", он займется
ее постройкой.
Сел к столу и набросал профиль судна по примеру
"Амариллиды" и с учетом наблюдений, сделанных на
"Дафне". Ну, бормотал он, нам известны каюты на полуюте.
Под ними закуток с нактоузом. Еще ниже, но все еще на
уровне палубы, место вахтенного и пазуха, пронизанная
рулем. Перо руля высовывается в корму и кроме румпеля в
этом месте не может быть ничего. Соответственно на этом
уровне на баке размещается камбуз. Затем бушприт, он
торчит из особого возвышения, в котором (так я
интерпретирую манерные перифразы Роберта) проделаны
отверстия, куда полагалось выставлять зад и справлять
необходимость. Под камбузом провиант-камера. Он
обследовал ее вплоть до форштевня, до самого форпика, там
совершенно точно ничего прятаться не могло. Ниже
располагались смотанные снасти, рундуки, собрание
минералов. Дальше лезть там некуда.
Что ж, возвратимся обратно, проинспектируем птичник и
оранжерею. Ежели Пройдоха не навострился превращаться
по первому желанию в пернатое или в злак, он не может
прятаться там. Под румпелем помещены каморки с часами и
органом. Излазим и их, простучим кулаком борт.
Роберт соскользнул по трапу ниже, там в просторной
выгородке хранились припасы, дерево и балласт. В льяле,
отсеке для сбора воды, не могло предусматриваться, если на
этом корабле соблюдаются правила, никаких жилых
помещений. Единственное место для Проныры было -
лепиться, уподобительно подводной слизи, на внешнем
борту корабля, как медуза, и всползать время от времени на
мостик... Но из всех теорий, а у Роберта их была
заготовлена вереница, последнюю он расценил как
наименее научную.
В корме, в непосредственной близости от органа, имелась
еще клеть для тазика, телескопа и прочих приборов. Когда
он осматривал ту часть, сообразил Роберт, он не проверил,
упирается ли задняя переборка непосредственно в румпель.
Но рисунок, набросанный по памяти, не предоставлял
каких-либо возможностей в том углу, если, конечно, изгиб
кормы был передан правильно. Еще ниже была слепая
кишка, в которой, он был уверен, не оставалось места
ничему.
Вот, разделив корабль на уровни, он аккуратно заполнил
каждый и не нашел полостей ни для каких тайнохранилищ.
Вывод: у Пришлеца не имеется постоянного места. Он
переходит, когда переходит Роберт. Как обратная сторона
Луны: известно, что она существует, но никто никогда ее не
видел.
Откуда видна обратная половина Луны? С постоянных
звезд. Их жители, выжидая, неподвижно, с терпеливостью
взирая на светило, сумеют разглядеть его засекреченную
часть. Пока Роберт гуляет вместе с Чуженином, то есть пока
тот определяет свой маршрут исходя из перемещений
Роберта, Роберт не сможет его поймать. Роберту надо стать
постоянной звездой и вынудить Чужака к поступкам. А
поскольку этот Пришлый явно прячется на мостике, когда
Роберт лазит по межпалубным отсекам, надо убедить его,
будто Роберт внизу, и хватать его сверху.
Для обмана Постороннего он установил зажженный свет
в каюте капитана, чтобы тот подумал, что Роберт занят
письмом. Сам же спрятался на верхушке полубака, прямо
сзади за колоколом, так чтобы, оборотившись, можно было
видеть всю площадку под бушпритом, а спереди
просматривать целиком шкафут и шканцы до полубака и
кормового фонаря. Он захватил с собой оружие и,
подозреваю, бочонок.
Ночь он провел дергаясь при малейшем шуме, как будто
обязан был снова вернуться к шпионству за доктором
Бердом, и щипал себя за уши до рассвета.
К утру он вернулся в каюту, где тем временем свечка
загасла. И нашел все документы в полном разоре.
Прощелыга просидел ночь в его кресле, может быть, читая
его письма к Любезной, пока он коченел на насесте и мок от
рассветной росы!
Противник пробрался в его воспоминания... Роберт
вспомнил предупреждения Саласара: обнаруживая страсти,
открываете брешь в свою душу. Вне себя он ринулся на
мостик и начал там стрелять из ружья куда попало, прошил
пулей мачту, потом палил снова, пока не осознал, что
никого не убивает. Учитывая, сколько требовалось времени
в тот век на перезарядку мушкета, враг вполне мог
позволить себе небольшую прогулку между первым и
вторым выстрелом, посмеиваясь над перепалкой, которая
переполошила, похоже, только перепелок, исходивших
кудахтаньем на нижнем деке.
Ах, он посмеивается! Где же он посмеивается? Роберт
вернулся к рисунку и сам себя упрекнул, что в сущности
ничего не смыслит в строительстве судов. Чертеж передавал
только верхний и нижний пределы и длину, ширина не была
учтена. Представив внутренность вдоль, или, как сказали бы
в наше время, корабль в разрезе, новых тайников он не
увидел. Но если начертить все то же самое в виде сверху,
можно было бы, наверно, выявить новые резервы мест.
Роберт отдал себе отчет лишь в эту минуту, что на
корабле слишком многого недостает. Например, оружия. Ну
допустим, оружие унесли на себе матросы, если они,
конечно, оставили этот корабль доброю волей. Но на
"Амариллиде", например, в выгородке трюма содержалась
древесина для починки мачт, руля и бортовой обшивки на
случай повреждения их от стихий, а Роберт нашел на
"Дафне" изрядное число мелких щепок, высушенных
недавно, для протопки камбузной печи, но никаких намеков
на дуб, лиственницу, выдержанную ель. Вместе с судовой
древесиной улетучились пилы, топоры, молотки и гвозди...
Куда засунули все это? Он выполнил новый чертеж:
сверху, с капитанского мостика, на просвет. Продумав
рисунок, Роберт понял, что в изображаемом им муравейнике
может быть выкроено малое местечко под органной, и туда
можно попадать без трапа, через небольшой люк. Места там
едва ли хватило б для всех недостачествующих на корабле
предметов, но в любом случае открывался какой-то зазор. А
если в низком потолке глухой кишки есть секретный
проход, значит, и оттуда можно пробираться в часовую
рубку, выходить незамеченным, разгуливать по кораблю.
Роберт совершенно уверился, что некуда Врагу девать
себя на судне, кроме того места. Он бросился вниз по
трапам, все ниже и ниже, вплоть до глухого отсека, нырнул
туда, но на этот раз осветил своей лампадкой не пол, а
потолок. Да, в потолке был закрытый люк! Роберт
удержался от первого порыва: распахнуть его. Если Враг
окопался в этой щели, первым делом к нему просунется
Робертова голова, а он только этого и ждет. Надо наступать
со стороны, где не чаяли атаки, как Роберту было памятно
еще со времен Казале.
Этот чулан, если он существует, граничит с кладовой-
телескопной, и входить надо, вышибая стену.
Вернувшись на ярус выше, он миновал сухарню,
перешагнул через непонятные снаряды и остановился у
переборки, которая - он только теперь понял - не
состояла из крепких бревен, как ближние к ней шпангоуты и
бимсы. Она была совсем слабая. Как в свое время с
музыкальной каютой, Роберт размахнулся, пнул ногою что
было силы, доски вылетели из пазов.
Перед ним была мышья нора, куда просачивался тусклый
свет через скважины в круглых стенах, сходившихся под
углом. Прямо в углу на подстилке, поджав колени к
подбородку, вытянув навстречу Роберту пистоль, находился
Двойник.
Это был старик с расширенными зрачками, с
высушенным лицом, обрамленным седою бородою, с
редкими и белыми волосами, дыбом стоявшими на голове, и
с беззубым ртом, обнажавшим десны цвета черники,
утопавший в мешке, некогда бывшем черным, ныне
засаленном до белизны, сплошное расплывшееся пятно.
Он целил в Роберта пистолью, в которую вцеплялся
двумя руками, локти у него дрожали, изо рта выцеживался
слабый писк. Первые слова были по-немецки или по-
голландски, а после этого, повторяя то же самое, он
выговорил фразу на искаженном итальянском, что
показывало, что он угадал происхождение попутчика,
копаясь в его бумагах.
"Если ты будешь идти, я буду тебя убивать!"
Роберт до такой степени был ошарашен его видом, что
замешкался с ответом. Это было к лучшему, потому что,
всмотревшись, он понял, что курок оружия не наставлен и
что его Противник не великий мастер военных
приготовлений.
Тогда он спокойно приблизился к сидевшему, ухватил
пистолет за ствол и попробовал выволочь его из пальцев,
судорожно сведенных на рукояти, между тем как существо
исходило в воинственных тевтонских взвизгиваниях.
Хотя с трудом, но Роберту удалось отнять пистоль, а
противник повалился ниц. Роберт склонился рядом,
придерживая его за голову.
"Сударь, - уговаривал он. - Я вас не трону. Я друг.
Понятно? Я amicus".
Тот разевал и захлопывал рот, не говоря ни слова.
Виделись одни закаченные белки, ярко-алые, и Роберт
испугался, не смертный ли пришел ему час. Он поднял на
руки это хрупкое тело и отправился с ним на руках наверх в
каюту. Наверху он отпоил его водой, влил ему в рот и
немного спирта, и наконец тот сумел выговорить по-латыни
"Благословен Господь", поднял руку для крестного
благословения, и только тут Роберт осознал, разглядев
обрывки его одежды, что перед ним духовное лицо.
