компьютере, но ужаснулся этому бесполезно уходящему времени, попытался,
как и раньше, сочинять стихи - ничего не выходило, и, вообще, казалось
ему будто души его и сердца нет, а осталось только не пойми что, не спо-
собное уже ни на чувства, ни на какое-либо действие.
В субботу же вечером, выходил он на улицу, однако так ему тошно стало
оттого, что там кто-то там ходит, смеется, и ездят машины, и кто-то спе-
шит, и кто-то пьет, что он поскорее поспешил домой, смотрел телевизор -
щелкал каналы и все ему казалось там пошло, ничтожно, бессмысленно, ту-
по... Он выключил телевизор и с тяжелой головой лег в постель.
Не смотря на то, что все окна были открыты настежь, стояла духота; а
Диме то было сущее мученье - он знал, что с такой тяжелой головой не
сможет ни читать, ни писать... Где-то грохотали громы, но очень далеко,
и Диме хотелось бы, чтобы ворвались они вместе с дождиком в самый дом,
охватили, исцелили...
С такими-то мыслями, он погрузился в тяжелое марево, которое не сном,
но забытьем уместно было бы назвать.
* * *
Наступило воскресенье. Еще не открывая глаз, но чувствуя, как сладкая
дремота ничего не делания облепляет его тело, он услышал, что пустующей
комнате родителей звонит телефон.
Приоткрывши глаза, он понял, что час еще совсем ранний - льется с не-
ба спокойный свет скрытого за домами светила, и улица еще тиха, никто
там не ходит. От этого ощущения, что час еще ранний, и все спят - Диму
только сильнее в сон потянуло.
Звонит телефон. Каким же странным, ненужным, неуместным кажется те-
перь этот звонок! И зачем, спрашивается, он звонит, и кому это не спит-
ся, да и как это вообще можно не спать теперь.
Дима перевернулся на другой бок и еще прикрыл ухо одеялом, чтобы не
было слышно и слаще спалось. И впрямь стало совсем тепло, мягко, уютно,
и сон витал где-то совсем рядом. Прошло несколько мгновений - вновь воз-
родилась телефонная трескотня - звонили то уже долго, настойчиво.
- Да уехали все на дачу. Нет никого. - пробормотал Дима, и тут понял,
что не заснет уже, но будет ворочаться, ворочаться, вспоминать этот зво-
нок, ну а потом поднимется с головной болью и пройдет еще одно воскре-
сенье - ничего не значащее, молчаливое...
- Кому ж это так не спится. - пробормотал он, вылезая из кровати, и
на слабых спросонья ногах, проковылял в комнату родителей.
К тому времени телефон утомился, и Дима с досады ворча что-то, стал
щелкать на определителе, однако, номер не определился, и Дима почувство-
вал, как снова наваливается на него сон, намеривался уж вернуться в ком-
нату, да нырнуть в теплую постель.
И вновь затрещал! И вновь женский голос объявил, что номер не опреде-
лен.
И вот Дима стоял над телефоном и мучительно рассуждал - брать или не
брать трубку. Мог это оказаться какой-нибудь отцовский знакомый и, тог-
да, пришлось бы объяснять, что отец на даче, а потом запоминать имя и
просьбу, чтобы отец, когда вернется, перезвонил. Могло выйти и так, что
это кто-нибудь из его друзей - и этого Дима не хотел - так как не хотел
он никаких разговоров, да и прогулок - все это ему опостылело, и считал
он это пошлым, пустым времяпрепровождением.
- Пятый... шестой звонок... - считал он. - Если до десяти дойдет,
тогда, возьму трубку.
До десяти дошло, и он, чувствуя лишь головную боль да раздражение,
подхватил трубку, сонным голосом спросил:
- Да?
Прямо в ухо ему, как раскат грома, ворвался сильный девичий голос:
- Дима - это ты?
"Аня, Аня, Аня..." - пульсом забилось где-то в голове юноши; заболело
в груди у сердца, а в квартире стало ему сразу же нестерпимо жарко и
душно.
- Да. Я это. А это ты, Аня? - скороговоркой выговорил он, вспоминая
ее облик. Они, ведь, вместе учились.
Он, ведь, целый год был в нее страстно влюблен, но от робости своей
только единожды решился поднести стихи ей посвященные, а потом еще раз
подошел к ней - тогда голос ее показался Диме леденящим, и он уже больше
не подходил, и стихи писал все отчаянные...
Конечно же, этот голос ни с чьим нельзя было спутать! Такой сильный,
с девичьей хрипотцой - нет ни одного невнятного, пустого; но в каждом
слове - сила.
- Разбудила тебя?
- А, да нет. Да, ничего. Да, не разбудила. Это пустяки. - чувствуя,
что несет какую-то пустословную ахинею, бормотал Дима, и все больше сму-
щался.
- Ты живешь в...? - тут она назвала подмосковный городок, в котором
жил Дима.
- Да... а ты... - он стал придумывать, чтобы сказать ей, и изумлялся,
что когда-то в ночах подготовленные длинные, торжественные речи - теперь
исчезли без следа, и он даже ни одного слова не может подобрать.
- Чем сегодня занят? - спрашивала Аня.
- Я то, да это... Да ничем, ничем... А ты как?
- А сколько тебе времени надо, чтобы собраться и до парка Горького
добраться?
- Часа два... А не - полтора часа. А что? А ты не занята сегодня?..
Как поживаешь то... Вот я хотел сказать, что, если ты не занята, то мо-
жет... В общем, как ты думаешь... Вот я бы очень хотел пригласить те-
бя... Встретимся... Да?
На другом конце провода раздался смешок, потом Аня прокашлялась и
прежним, серьезным голосом заявила:
- Вот я как раз и хотела тебе предложить встретиться. У входа в Парк
Горького через полтора часа. Все.
- Ага, ага! Я буду там! - громко, боясь, что она его не услышат,
воскликнул Дима, и бросил поскорее трубку, опять-таки боясь, что она
скажет: "Это была шутка!"
И вот Дима бросился в свою комнату; забывши не только про свой сон,
но и сон соседей, - на полную громкость включил музыку; быстро-быстро
стал собираться, и все казалось ему, что собирается он слишком медленно,
и удивлялся - зачем это люди придумали столько пуговок, ремешков... да
еще молний сломалась...
Потом он бросился к двери, но вспомнил, что не умытый и не причесан-
ный, быстро умылся. Увидевши в зеркало, что длинные его волосы скомканы
в нечто ужасное и все в "петухах" - помыл голову, принялся сушить ее фе-
ном, и, торопясь, немало волос выдрал (впрочем, большого вреда своей ше-
велюре не нанес).
Оказывается, за всеми сборами ушло полчаса. Остался всего час! Он
быстро подсчитал - полчаса на автобусе до Москве, там еще минут сорок в
метро, а, ведь, до автобуса еще нужно добежать, а от метро, через мост -
еще минут десять до этого самого парка!
- Я, как вихрь понесусь! - выкрикнул он и тут вспомнил, что у него
нет ни рубля, ни копейки - тут же бросился в комнату, набрал телефон
своего лучшего друга Сергея (с песочницы они дружили) - и был этот Сер-
гей лежебока еще больший, чем Дима.
Звонку на десятом подняла трубку Сергеева мать, заспанным голосом
спросила:
- Да?
- Сережу можно к телефону?
- Он спит. Но он перезвонит.
- Это очень, очень важно...
Только через Две мучительные минуты, подошел, наконец, Сергей - гром-
ко зевнул в трубку. Договорились, что Дима займет у него сто рублей, так
как большего у Сергея попросту не было.
Сергей жил в другом окончании города, и Дима сильно запыхался, пока
добежал до него. Пока он сел в автобус - до назначенной встречи остава-
лось полчаса.
"Почти целый час ей ждать придется! А, ведь, обидеться она, уйдет. Да
что же этот автобус так медленно тащится?!"
И Дима поминутно смотрел на часы, да все вспоминал облик Ани, ее го-
лос, ее ясные, а то затуманенные, задуманные очи - вспоминал, как целыми
ночами писал ей стихи, жалел, что не взял новых, но больше всего мучался
от того, что опаздывал, и подозрение, что она не дождется его и уйдет,
было столь велико, что он сходил с ума; рождались какие-то безумные
идеи, что он захватит, как террорист автобус, и заставит его на полной
скорости и без остановок ехать к парку Горького...
Но вот, наконец, и доехал автобус, вырвался из него Дима, да со всех
сил к метро бросился. "Вперед! Быстрее! Она ждет!" - вот все, что в нем
было тогда - только это движение вперед, только бы успеть, только бы не
ушла она.
"Как же медленно тащится электричка! Это же улитка какая-то!" - буше-
вал внутри себя Дима, наблюдая за тем, как движутся секунды - а, ведь,
оно уже должна была его там дожидаться!
* * *
Наверное, все москвичи хоть раз да бывали в парке Горького - знают и
тот мост через Москву-реку, который ведет к парку от станции метро. Идти
по этому мосту минут десять - Дима пролетел в одну минуту, бежал изо
всех сил, пригнувшись, и даже натолкнулся на кого-то...
А вот и кассы, вот и вход в парк. Народу в воскресный день было до-
вольно-таки много и Дима, весь раскрасневшийся, тяжело дышащий - среди
этих толп - в основном молодых, веселых компаний - заметался. Столько
лиц! Но ЕЕ нигде нет! Несколько раз Дима обежал все: "Неужели не дожда-
лась?! Как же тогда все мерзко, да как я теперь до дома дойду?!"
И он представил себе обратную дорогу - полную горести, сожаления,
раскаяния, горечи - очень долгую дорогу - на глаза его выступили слезы;
и он, хоть и был юношей застенчивым, решился тогда и крикнул, позвал ЕЕ
по имени.
А Аня подошла со стороны лотка, где она покупала себе мороженое.
Дима только увидел ее и понял, что день этот чудесный, да самый луч-
ший день его жизни! И он не чувствовал больше жары (а время то только к
десяти подходило), ни собственной усталости.
А как была восхитительна Аня! Сама, хоть и не высокого роста, но
как-то этот невысокий рост не был для глаз заметен. Милое, светлое личи-
ко; глаза такие умные, светлые, что ими все жизнь можно любоваться, да
так и не налюбоваться - все учиться у них мудрому, спокойному. Благород-
ные черты лица... а какие густые, волнистые, темно-каштановые волосы!
Что за прелесть... Одета она была в белое платье, которое подчеркивало
ее стройную фигуру.
Они протянула Диме свою маленькую, почти детскую ладошку, и Дима по-
целовал ее, а потом, смутившись этого поцелуя, решивши, что она хотела
иного - пожал, а, точнее, помял эту мягкую, теплую ручку.
Аня улыбнулась его застенчивости, поглядела на его раскрасневшееся,
длинное лицо, после чего посмотрела на небо, и небу улыбнулась.
- Пришлось вас долго ждать. - произнесла она своим сильным, с хрипот-
цой голосом.
- Я того... - начал было комкать слова Дима, но тут осекся, и решил,
что хватит - пора следить за своей речью - Она то говорит все время так
правильно, будто и не говорит, а хорошую книгу читает; ей-то, конечно,
смешны все эти его сбивчивые, многословные конструкции. И вот теперь
стал Дима говорить очень медленно, сдержанно, стараясь правильно подоб-
рать каждое слово:
- Сказал не рассчитав. Дорога заняла больше, чем я ожидал. Простите,
за то, что заставил вас ждать.
- Прощаю. - снисходительно махнула ладошкой Аня. - Теперь пойдемте в
парк. Вы мороженого не хотите?
- Нет. Пока воздержусь.
Дима подумал было предложить ей руку, но тут же решил, что она, чего
доброго, посчитает его за грубияна и изменит свое благодушное настроение
на обычное - сдержанное.
По центральной аллее шло слишком много народу, и Дима тут же предло-
жил свернуть на боковую, так как он не любил, когда много народа, и во-
обще, предпочитал тишину и уединение.
Так они и шли по этой аллее, и Дима был несказанно счастлив, что ря-
дом с ним идет Аня и, время от времени, метал на нее пылающие взоры и,
встречая ее изучающий взгляд, тут же смущался. Так же он очень смущался
людей идущих навстречу, и людей сидящих на скамейках, так как считал,
что не должны они видеть его счастья, его чувства (От то был уверен, что
он теперь в центре внимания).
- Что же вы все молчите? - спросила Аня.
А они, и впрямь, прошли от ворот минут пять, и все в полном молчании.
Не напомни Аня, что надо что-то говорить, Дима так бы и промолчал до ве-
