ванности, степень правдивости своих уверток и отговорок, уро-
вень своей неинформированности, в конечном счете, я определял
все же сам.
Поэтому сегодня я знаю, что в моих мучительнейших, само-
истязательских размышлениях этот вопрос ставится так же неп-
равильно, как и многочисленными любопытствующими на этот
счет. Было или не было мне известно, и как много или как мало
- все это становится несущественным при мысли, сколько же чу-
довищного я должен был бы тогда узнать и какие же выводы
должны были бы стать сами собой разумеющимися даже из того
немногого, о чем я знал. Те, кто спрашивают меня, ожидают, в
сущности, самооправданий. Но у меня нет защиты.
Новая Рейхсканцелярия должна была быть готова 9 ноября
1939 г. 7 января Гитлер прибыл из Мюнхена. Он был в напряжен-
ном ожидании и, по-видимому, ожидал застать обычную при сдаче
крупного строительного объекта картину: суета рабочих и ре-
месленников, полчище уборщиков мусора и мойщиков стекол, ли-
хорадочная спешка при разборке лесов, пыль и куча щебня, раз-
вешивание картин и настил полов. Но Гитлер ошибся. Мы с
самого начала оставили себе несколько резервных дней, уже не
нужных для строительных или отделочных работ, и поэтому ровно
за двое суток до сдачи все было готово. Обходя помещения,
Гитлер мог бы сразу же сесть за свой письменный стол и при-
няться за дела государственной важности.
Здание произвело на него сильное впечатление. Он расто-
чал похвалы "гениальному архитектору" - и то, что он это вы-
ражал открыто, обращаясь прямо ко мне, было для него очень
необычно. А то, что я умудрился все закончить на двое суток
раньше, снискало мне славу великого организатора.
Особенно ему понравился протяженный путь, через анфиладу
помещений, который будут проделывать дипломаты прежде, чем
достигнут зала приемов. Он отмел мои сомнения относительно
пола из мрамора, который мне очень не хотелось покрывать до-
рожкой: "Это то, что как раз и нужно. Пусть они, как и подо-
бает дипломатам, движутся по скользкому полу".
Зал приемов показался ему слишком маленьким, он тут же
приказал перестроить его, увеличив площадь втрое. К началу
войны соответствующая документация была уже готова. А рабочий
кабинет, напротив, вызвал у него безоговорочное восхищение.
Особенно порадовала его инкрустация на столешнице его пись-
менного стола, изображавшая наполовину вытащенный из ножен
меч: "Вот это хорошо... Когда дипломаты, занявшие места прямо
против меня, увидят это, они научатся бояться". С позолочен-
ных панелей над каждой из четырех дверей кабинета на Гитлера
смотрели четыре добродетели - Мудрость, Осмотрительность, Му-
жество и Справедливость. Я сам не очень ясно осознавал, отку-
да мне пришла в голову эта идея. Две скульптурные работы Арно
Брекера в Круглом зале перед порталом, открывавшим проход к
Большой галерее, изображали "дерзающего" и "обдумывающего".
(10) Это весьма патетическое наставление моего друга Брекера
- всякое дерзание предполагает ум - как и мой аллегорический
совет не забывать помимо мужества и другие добродетели, сви-
детельствовали о наивной переоценке дидактической действен-
ности произведений искусства, но в них, возможно, уже сквози-
ла известная обеспокоенность тем, что уже завоеванное может
оказаться под угрозой.
Поначалу огромный стол с массивной мраморной столешницей
стоял у окна как-то без особого смысла. Но с 1944 г. вокруг
него проводились совещания о положении на фронтах; по разост-
ланным картам генштаба можно было проследить стремительное
продвижение западного и восточного противников вглубь гер-
манского Рейха. Это был последний наземный командный пункт
Гитлера. Следующий находился в 150 метрах под мощным многос-
лойным бетонным покрытием. Зал для заседаний кабинета минист-
ров, по соображениям акустики весь облицованный деревянными
панелями, также ему вполне понравился, но никогда им в даль-
нейшем не использовался по прямому назначению. Кое-кто из ми-
нистров просил меня, по крайней мере, показать им "их" зал.
Гитлер давал разрешение, и бывало, кто-нибудь из министров
несколько минут молча стоял у "своего" кресла, на котором он
ни разу не сиживал, и взирал на папку из синей кожи, на кото-
рой золотыми буквами было вытеснено его имя.
Для выполнения заказа в сжатые сроки на стройке работали
4,5 тысячи рабочих в две смены. К этому надо добавить еще
несколько тысяч по всей стране, занятых изготовлением отдель-
ных деталей. Их всех - камнерезов, столяров, каменщиков, сан-
техников и проч. - пригласили посетить законченное здание, и
они бродили, дивясь и восхищаясь, по сверкающим залам.
Во Дворце спорта Гитлер обратился к ним со следующими
словами: "Я обращаюсь к вам как представитель всего немецкого
народа! Ведь если я кого-то принимаю в Имперской канцелярии,
то его принимает не частное лицо Адольф Гитлер, а фюрер гер-
манской нации - тем самым его принимаю не я, а в моем лице -
вся Германия. И поэтому я хочу, чтобы эти помещения были бы
достойны своей миссии. Каждый из вас в отдельности внес свой
вклад в сооружение, которое простоит века и расскажет потом-
кам о нашем времени. Это первое архитектурное олицетворение
нового великого германского Рейха!"
После обеденной трапезы он иногда спрашивал, кто из гос-
тей еще не осматривал Рейхсканцелярию, и всегда радовался,
если он мог кому-нибудь еще показать новостройку. При этом он
блистал своей памятью на цифры, ошеломляя посетителей. Он об-
ращался ко мне: "Какова площадь этого зала? А высота?" Я сму-
щенно пожимал плечами, а он называл размеры. Совершенно безо-
шибочно. Постепенно это стало игрой с подтасованными картами,
так как и у меня эти цифры уже засели в голове. Но раз уж ему
эта игра была по душе, то я подыгрывал.
На меня посыпались почести. Гитлер устроил на своей
квартире обед для моих ближайших сотрудников. Он написал
статью для книги о Рейхсканцелярии, наградил меня "золотым
партийным значком" и приподнес мне, произнеся несколько роб-
ких слов, акварель времен своей юности. Нарисованная им в
очень для него тяжкое время, в 1909 г., она изображала готи-
ческую церковь, что должно было стоить исключительно точной,
педантичной и терпеливой работы. В ней не чувствовалось ни
малейшего индивидуального начала, ни один штрих не был прове-
ден вдохновенно. Но не только манера нанесения штрихов была
абсолютно безличной. Кажется, что уже одним выбором объекта
изображения, бледными красками, робостью в раскрытии перспек-
тивы - это очень достоверное свидетельство раннего периода
жизни Гитлера. Все его акварели того времени производят имен-
но такое безжизненное впечатление. И даже его зарисовки пеше-
го связного на фронте Первой мировой войны оставались лишен-
ными всякой индивидуальности. Сдвиг к самостоятельности
произошел поздно - об этом свидетельствуют оба наброска пером
Берлинского зала народных собраний и Триумфальной арки, вы-
полненные им примерно в 1925 г. Еще десятью годами позднее он
в моем присутствии делал наброски очень уверенной рукой,
красно-синим карандашом, местами нанося несколько слоев штри-
ховки, пока ему не удалось добиться искомой формы. Но еще и в
те годы он не стеснялся незатейливых акварелей своих молодых
лет, иногда поднося их в знак особого отличия.
В старой Имперской канцелярии уже несколько десятилетий
стоял мраморный бюст Бисмарка работы Ренгольда Бегаса. За
несколько дней до освящения нового здания рабочие при пере-
возке бюста уронили его, и у него отвалилась голова. Мне по-
казалось это недобрым предзнаменованием. А так как мне со
слов Гитлера была известна история о том, как точно в день
начала Первой мировой войны со здания почтамта сорвался им-
перский орел, то я замял это неприятное происшествие и с по-
мощью Брекера изготовил точную копию, которую мы слегка пото-
нировали чаем.
Самоупоенно рассуждал Гитлер в уже упомянутой речи: "Это
самое чудесное в строительном деле: уж коли сработано, то ос-
тается памятник. Это сохраняется, это совсем другое дело,
чем, к примеру, пара сапог, над которыми, конечно, тоже нужно
потрудиться, но ведь их сносят за год-два и выбросят. А пост-
роенное останется и через века будет свидетельствовать о всех
тех, кто его создавал".
12 января 1939 г. состоялось торжественное открытие это-
го предназначенного на века здания: Гитлер принял аккредито-
ванных в Берлине дипломатов для вручения новогоднего адреса в
Большом зале.
Через 65 дней после этого торжества, 15 марта 1939 г., в
новый кабинет Гитлер был препровожден президент Чехословакии.
В этих стенах разыгралась та трагедия, которая ночью началась
капитуляцией Гахи, а ранним утром закончилась оккупацией его
страны. (Нужен комментарий - В.И.) "Под конец я так обработал
этого старого господина, - рассказывал позднее Гитлер, - что
он уже был готов поставить свою подпись, но тут у него начал-
ся сердечный приступ. В соседней комнате д-р Морелль сделал
ему укол, который в данных обстоятельствах оказался слишком
действенным: Гаха собрался с силами даже чересчур, оживился и
уже начал отказываться от подписания документа; пришлось по-
возиться, прежде чем он полностью оказался в моих руках".
78 месяцев после открытия, 16 июля 1945 Г., Черчилль
попросил показать ему здание канцелярии. (11) "Перед ней соб-
ралась большая толпа. За исключением одного старика, неодоб-
рительно качавшего головой, все они мне желали успеха. Эта
демонстрация тронула меня не меньше, чем поношенная одежда
населения. А затем мы довольно долго бродили по разрушенным
коридорам и залам Рейхсканцелярии".
А вскоре здание было снесено. Камни и мрамор пошли на
мемориал славы русских в Трептов парке.
Глава 9
Будни Рейхсканцелярии
К обеденным трапезам в Рейхсканцелярии имели свободный
доступ человек сорок - пятьдесят. Им нужно было только позво-
нить адъютанту и сказать, что придут. В основном это были гау-
и рехсляйтеры, кое-кто из министров, конечно, все из узкого
кружка, но, не считая адъютантов вермахта, ни каких военных.
Адъютант полковник Шмундт много раз настойчиво склонял Гитлера
приглашать к обеду высших офицеров. Но Гитлер всегда отказывал
в этом. Возможно, он понимал, что его старым сподвижникам и
сотрудникам не избежать высокомерных замечаний.
У меня был свободный доступ в жилье Гитлера, и я этим ши-
роко пользовался. Дежурный полицейский у въезда в садик знал
мою машину, не задавая никаких вопросов, распахивал дверцу, я
припарковывал автомобиль и входил в квартиру, перестроенную
Троостом. Она простиралась справа от только что мной отстроен-
ной Канцелярии и была связана с ней просторным переходом.
Дежурный эсэсовец из охраны запросто приветствовал меня,
я отдавал ему рулоны с эскизами и, безо всякого сопровождения,
как совершенно свой, направлялся в просторный холл. Это поме-
щение с гобеленами на белых стенах, с темнокрасными мраморными
полами, устланными мягкими коврами, с двумя группами клубных
кресел и столов было очень удобным. Обычно здесь можно было
застать занятых оживленной беседой гостей, кто-то вел телефон-
ные разговоры. Вообще это помещение притягивало к себе, не в
последнюю очередь и потому, что только здесь разрешалось ку-
рить.
Предписанное "Хайль Гитлер!" звучало здесь редко, гораздо
чаще просто желали друг другу доброго дня. И манера демонстри-
ровать свою принадлежность к партии шевроном над обшлагом ру-
кава также была не принята в этом кругу, вообще гостей в пар-
тийной форме было почти не видно. Те, кто уже протиснулся в
этот круг, имел привилегию на определенную непринужденность.
Через квадратную переднюю, которой из-за неудобной мебели
почти не пользовались, путь вел в собственно гостиную, в кото-
