на радио ключевую должность Имперского руководителя основной
программы, а теперь прямо сгорал от желания стать руководите-
лем всего Рейхсрадио. Министр пропаганды, у которого была на
примете другая кандидатура, опасался, что Гитлер может поддер-
жать Хадамовского, потому что до 1933 г. тот весьма умело ор-
ганизовывал прямые трансляции предвыборных выступлений Гитле-
ра. Ханке, статс-секретарь министерства пропаганды, пригласил
Хадамовского к себе и официально объявил ему, что Гитлер толь-
ко что назначил его "Имперским руководителем радиосети". Взрыв
радости Хадамовского по поводу давно вожделенного назначения
был вечером же - вероятно, огрубленно и с добавлениями - ра-
зыгран перед Гитлером, так что он все это воспринял как вели-
колепный розыгрыш. На следующий день Геббельс приказал отпеча-
тать несколько экземпляров газеты с лже-извещением о состояв-
шемся назначении и с гротеско-преувеличенными поздравлениями.
Да, в этом Геббельс знал толк. Было что рассказать Гитлеру о
всех стилистических красотах и заверениях в верности, содер-
жавшихся в поздравлении. А как Хадамовский был радостно взвол-
нован! Этот эпизод был встречен новым раскатом смеха Гитлера и
всех присутствующих за столом. В тот же день Ханке пошел еще
дальше и устроил и еще один подвох: он уговорил вновь назна-
ченного обратиться по случаю вступления в должность с при-
ветственной речью к радиослушателям перед ... выключенным мик-
рофоном. И это стало новым поводом для безграничного веселья,
особенно, когда было рассказано и показано, с какой безмерной
радостью, с каким тщеславием выражал свою благодарность обма-
нутый. Теперь Геббельс уже мог не опасаться чьего-либо вмеша-
тельства в поддержку кандидатуры Хадамовского. Дьявольская иг-
ра, в которой обсмеянный был абсолютно безоружен. Он, вероят-
но, даже и не подозревал, что вся эта шутка только для того и
затевалась, чтобы сделать его кадидатуру неприемлемой для Гит-
лера. И никто не был в состоянии проверить, то ли Геббельс
преподносил действительные факты, то ли просто давал волю сво-
ей фантазии.
Не такой уж, возможно, неверной была бы мысль, что
собственно обманутым в конечном счете был сам Гитлер, что инт-
риган Геббельс вертел им. По моим наблюдениям, Гитлер на самом
деле не мог в подобных случаях тягаться с Геббельсом. Столь
утонченная низость не была свойственна его прямолинейной нату-
ре. Мне и тогда с моральной точки зрения казалось сомнитель-
ным, что Гитлер своими аплодисментами поддерживал эту скверную
игру и даже провоцировал ее. А ведь достаточно было всего од-
ного недовольного замечания, чтобы надолго отбить охоту к та-
ким розыгрышам.
Я часто спрашивал себя, возможно ли было влиять на Гитле-
ра? Да, конечно, - и в очень высокой степени, особенно - кто
это умел. Гитлер хотя и был недоверчив, но в каком-то довольно
примитивном смысле: изощренные ходы фигур или очень осторожное
ориентирование его мнения он не всегда улавливал. Для разобла-
чения методично организованного, осмотрительно реализуемого
шулерства у него не хватало интуиции. Мастерами такой игры бы-
ли Геринг, Геббельс, Борман и, далеко уступая им, - Гиммлер.
Поскольку же прямым разговором добиться перемены взглядов Гит-
лера по какому-то крупному вопросу было невозможно, эти навыки
еще более упрочивали власть этих людей.
Рассказом об еще одном розыгрыше столь же изощренного
свойства можно и завершить повествование об обеденных застоль-
ях у Гитлера. На этот раз объектом атаки стал шеф зарубежной
пресс-службы Путци Ханфштенгль, который благодаря тесному лич-
ному контакту с Гитлером был весьма подозрительным в глазах
Геббельса. Больше всего ему доставалось от Геббельса за его
якобы особую скаредность. Однажды тот попробовал с помощью ан-
глийской пластинки доказать, что Ханфштенгль даже мелодию со-
чиненного им популярного марша содрал с какой-то английской
песенки.
Итак, на шефа зарубежной пресс-службы уже была брошена
тень, когда во время гражданской войны в Испании Геббельс по-
ведал компании за обеденным столом, что Ханфштенгль позволил
себе презрительные высказывания о боевом духе воевавших там
немецких солдат. Гитлер возмутился: этого труса, не имеющего
никакого права судить о мужестве других, следует хорошенько
проучить. Через несколько дней у Ханфштенгля появился курьер
Гитлера с запечатанным в конверте приказом, который полагалось
вскрыть только после взлета поджидающего его самолета. Самолет
взял старт, Ханфштенгль вскрыл конверт и, к своему ужасу, про-
читал, что его высадят в "красной" части страны и что он дол-
жен будет вести там агентурную работу для Франко. Геббельс
рассказал Гитлеру это во всех подробностях за столом. Как
Ханфштенгль отчаянно просил пилота повернуть назад, потому что
все это - всего лишь какое-то недоразумение, как самолет
несколько часов кружил в облаках над территорией Германии, а
пассажиру сообщались названия мест, из чего следовало, что
Испания неумолимо приближается, как, наконец, пилот заявил,
что придется сделать вынужденную посадку и спокойненько при-
землился в аэропорту Лейпцига. Ханфштенгль, который понял, что
стал жертвой скверного розыгрыша, вдруг возбужденно заявил,
что на его жизнь замышляется покушение и исчез бесследно.
Все повороты этой истории вызывали взрывы смеха за сто-
лом, тем более, что на этот раз шутка была срежесирована Гит-
лером и Геббельсом вместе. Когда же через несколько дней Гит-
лер узнал, что шеф пресс-службы нашел убежище за рубежом, он
испугался, что Ханфштенгль, польстившись на высокие гонорары,
начнет работать с западной прессой и поделится своей информа-
цией о внутренней жизни окружения Гитлера. Вопреки приписывав-
шейся ему жадности он не сделал ничего подобного.
Со своей склонностью разрушать жестокими шутками репута-
цию и самоуважение даже близких сотрудников и верных товарищей
по борьбе Гитлер нашел "определенный отклик" и у меня. Пусть я
все еще был им захвачен, но в моей увлеченности уже давно не
было того восхищения, которое владело мной в первые годы нашей
совместной работы. В повседневном общении я постоянно обретал
способность видеть его как бы со стороны, а тем самым - к кри-
тическим наблюдениям.
Кроме того, моя тесная к нему привязанность была всегда и
прежде всего привязанностью к заказчику. Служить ему всем, на
что я способен, претворять в жизнь его идеи - это меня все еще
воодушевляло. Потом - чем более крупные и значительные задачи
вставали передо мной, тем с большим уважением и даже восхище-
нием ко мне относились. Я стоял на пороге - мне верилось в это
- создания основного творения своей жизни, которое поставит
меня в ряд величайших зодчих истории. Это позволяло мне
чувствовать, что я не просто принимаю блага, которыми меня
осыпает Гитлер, а что как архитектор я за доверие расплачива-
юсь с заказчиком полновестным творчеством. И еще один момент:
Гитлер относился ко мне, как к коллеге, и все время подчерки-
вал, что в области архитектуры я выше его.
Обеды у Гитлера отнимали много времени; ведь за столом
сидели по половины пятого. Конечно, кто-то мог и позволить се-
бе такое расточительство. Я появялся там не более двух раз в
неделю, чтобы не запускать свою работу.
Но, с другой стороны, бывать в гостях у Гитлера было не-
обходимо для поддержания престижа. Кроме того, почти для всех
допущенных к трапезам было важно иметь представление об отно-
шении Гитлера к текущим проблемам. Да и для Гитлера эти сбори-
ща были полезны, они позволяли в неформальной обстановке, без
какого-либо труда, ознакомить определенный круг людей с поли-
тическими установками, главным лозунгом дня. В то же время
Гитлер, как правило, не позволял заглянуть за двери, за кото-
рыми, собственно, и шла его работа, поделиться, к примеру, ре-
зультатами какого-нибудь важного совещания. А если он иногда
делал это, то с единственной целью - пренебрежительно отоз-
ваться о собеседнике.
Некоторые гости прямо за едой, как заправские охотники,
закидывали наживку, стараясь заполучить у Гитлера аудиенцию.
Якобы невзначай упоминались фотографии нынешнего состояния ка-
кой-либо стройки или (и это было очень удачной наживкой),
снимки театральных декораций нового спектакля - особенно хоро-
шо срабатывали оперы Вагнера или оперетты. Но все-таки самым
безошибочным средством всегда оставалась фраза: "Мой фюрер, я
принес Вам новые чертежи строительства". В этом случае гость
мог быть вполне уверен, что услышит: "Прекрасно, покажите их
мне сразу же после обеда". По негласному мнению обеденной ком-
пании это был не очень честный способ, но иначе угрожала
перспектива многомесячного ожидания приема.
По окончании обеда гости быстро прощались, а тот, кому
выпало счастье, направлялся с хозяином дома в примыкающий
холл, именуемый почему-то "зимним садом". Гитлер частенько на
ходу обращался ко мне: "Задержитель на минутку, я хотел бы
кое-что с Вами обсудить". Минутка превращалась в час и более
того. Наконец, меня просили пройти. Теперь он держал себя со-
вершенно свободно, поудобнее усаживался напротив меня в кресле
и расспрашивал о ходе моих строек.
Тем временем дело шло к шести. Гитлер прощался и подни-
мался наверх в свои личные апартаменты, и я заскакивал, хотя
бы ненадолго, в свое бюро. Если раздавался звонок от адъютанта
с приглашением на ужин, то через два часа я снова оказывался в
жилище канцлера. Но нередко, если мне нужно было срочно пока-
зать какие-нибудь планы, эскизы, я появлялся и без приглашения.
На эти вечерние посиделки собиралось человек
шесть-восемь: адъютанты, лейб-медик, фотограф Гофман, один-два
из знакомых по Мюнхену, часто - пилот Бауэр со своим радистом
и борт-механиком и как непременный сопровождающий - Борман.
Политические соратники, например, - Геббельс, были вечерами,
как правило, нежелательны. Общий уровень разговоров был еще
попроще, чем за обедом, говорилось как-то вообще и ни о чем.
Гитлер с удовольствием выслушивал рассказы о новых премьерах,
интересовался он и скандальной хроникой. Летчик рассказывал о
всяких летных казусах, Гофман подбрасывал какие-нибудь сплетни
из жизни мюнхенской богемы, информировал Гитлера об охоте на
аукционах за картинами по его заказам, но в основном Гитлер
снова и снова рассказывал разные истории из своей жизни и о
своем восхождении.
Еда была, как и днем, самая простая. Домоправитель Кан-
ненберг иногда пытался в этом небольшом кругу подать что-то
поизысканнее. Несколько недель Гитлер ел с аппетитом ложками
даже икру и похваливал это новое для него блюдо. Но ему пришло
в голову спросить Канненберга о ее цене, он возмутился и зап-
ретил ее раз и навсегда. Правда, дешевая красная икра еще
несколько раз подавалась, но и она была отвергнута по причине
дороговизны. Конечно, по отношению ко всем расходам это не
могло играть абсолютно никакой роли. Но для собственной самоо-
ценки Гитлеру был невыносим фюрер, поедающий икру.
После ужина общество направлялось в гостиную, служившую в
остальном для официальных приемов. Рассаживались в покойные
кресла, Гитлер расстегивал пуговицы своего френча, протягивал
ноги. Свет медленно гаснул. В это время через заднюю дверь в
комнату впускалась наиболее близкая прислуга, в том числе и
женская, а также личная охрана. Начинался первый художествен-
ный фильм. Как и на Оберзальцберге, мы просиживали в молчании
три-четыре часа, а когда около часа ночи просмотр заканчи-
вался, мы подымались утомленные, с затекшими телами. Только
Гитлер выглядел все еще бодрым, разглагольствовал об актерских
удачах, восхищался игрой своих особо любимых актеров, а затем
переходил и к новым темам. В соседней, меньшей комнате, беседа
еще как-то тянулась за пивом, вином, бутербродами, пока часа в
