же словами поддакивал им. Чайный домик состоял из круглого
помещения, поперечником примерно в восемь метров, весьма
удачной пропорции. Окна с мелким переплетом. У противополож-
ной стены - разожженный камин. В удобных креслах гости усажи-
вались вокруг круглого стола, и снова Ева Браун и еще ка-
кая-нибудь дама - по обе стороны от Гитлера. Кому не хватало
места за круглым столом, направлялся в небольшую соседнюю
комнату. По желанию подавались чай, кофе или шоколад, разно-
образные торты, пирожные, печенье, затем - какая-нибудь вы-
пивка. Здесь, за кофе, Гитлер особенно охотно пускался в бес-
конечные монологи, по большей части всем гостям уже
давным-давно известные, и поэтому их выслушивали с наигранным
вниманием в полуха. Случалось, что Гитлер и сам дремал под
свои монологи, тогда разговоры переходили на шепот в надежде,
что он к ужину все же пробудится. Было непринужденно.
Примерно часа через два, где-то часам к шести, чаепитие
заканчивалось. Первым поднимался Гитлер, а за ним, словно
процессия пилигримов, следовали гости к стоянке автомашин, в
давдцати минутах ходьбы. Вернувшись в Бергоф, Гитлер обычно
сразу же поднимался на свой этаж, тогда как двор разбредался.
Борман частенько исчезал, под ядовитые комментарии Евы Браун,
в комнате какой-нибудь из секретарш помоложе.
А через два часа снова сходились к ужину, и снова, до
мелочей, повторялся тот же самый ритуал. Затем Гитлер направ-
лялся в гостиную, сопровождаемый все теми же лицами.
Гостиная была обставлена по эскизам мастерской Трооста,
хотя относительно и скромно, но мебелью особо громоздкой:
шкаф в три метра высотой и пять длиной для хранения дипломов
о присвоении хозяину дома почетного гражданства различными
городами и для пластинок, монументальная застекленная горка,
огромные напольные часы с бронзовым орлом, как бы охраняющим
их сверху. У огромного окна простирался шестиметровой длины
стол, где Гитлер подписывал документы, а позднее изучал карты
фронтов. Мягкая с красной обивкой мебель была скомпонована в
две группы - одна, в задней части помещения, тремя ступенька-
ми ниже, перед камином, другая - поближе к окну, вокруг круг-
лого стола, столешница которого для защиты фанировки была
прикрыта массивным стеклом. Позади этих кресел помещалась
будка киномеханика, задрапированная гобеленом. У противопо-
ложной стены стоял величественный комод с вмонтированными в
него динамиками, а на нем - внушительных размеров бюст Рихар-
да Вагнера работы Арно Брекера. Над ними висел еще один гобе-
лен, прикрывавший киноэкран. Стены были увешаны крупными по-
лотнами: приписываемый кисти ученика Тициана Бордону портрет
дамы с обнаженной грудью; лежащая обнаженная натура, предпо-
ложительно произведение самого Тициана; Нана работы фон Фо-
йербаха в восхитительной раме; пейзаж из раннего периода
творчества Шпицвега; римские руины кисти Паннини и, чему мож-
но быть только удивляться, - своего рода полотно для алтаря
Эдуарда фон Штайнля, входившего в объединение художников "На-
заретяне", изображающее короля Генриха, основателя города. Но
- ни одного Грютцнера. Иногда Гитлер подчеркивал, что все эти
картины оплачены им самим.
Мы усаживались на софы или в кресла одной из обеих их
групп, гобелены закатывались наверх и, как и в Берлине, начи-
наласт вторая половина вечера, заполненная просмотром худо-
жественных фильмов. По их окончании сходились к огромному ка-
мину - человек шесть-восемь на необычно длинной и неудобной
софе - рядком, как на насесте, тогда как Гитлер, по-прежнему
между Евой Браун и еще одной дамой, погружались в покойные
кресла. Из-за неудобной расстановки мебели общество оказыва-
лось столь растянуто, что общий разговор был просто невозмо-
жен. Каждый беседовал вполголоса со своим соседом. Гитлер
негромко говорил что-то обеим дамам около него или шушукался
с Евой Браун, держа ее иногда за руку. Но часто он прсто мол-
чал или, о чем-то размышляя, пристально уставлялся взглядом в
камин. В такие минуты все замолкали, чтобы не нарушить поток
его мыслей.
Иногда разговор вертелся вокруг только что просмотренных
фильмов, причем суждения об исполнительницах высказывал в ос-
новном Гитлер, а об актерах - Ева Браун. Никто даже и не про-
бовал хоть чуть приподнять пустяковый уровень беседы, загово-
рить хотя бы о новых выразительных формах, найденных
режиссером. Да, впрочем, сам подбор фильмов почти не давал
для этого шансов: это были сплошь развлекательные суррогаты.
Экспериментальное киноискусство того времени, хотя бы, напри-
мер, лента Курта Эртеля о Микельанджело, никогда, во всяком
случае в моем присутствии, не демонстрировалась здесь. От
случая к случаю Борман не упускал возможности незаметно под-
кусить Геббельса, ответственного за германское кинопроизводс-
тво. Он отпускал язвительные замечания, вроде того, что кар-
тине "Разбитый кувшин" Геббельс чинил всякие препятствия,
потому что в прихрамывающем сельском судье Адаме, в исполне-
нии Эмиля Яннингса, он заподозрил карикатуру на себя. С изде-
вательским наслеждением Гитлер просмотрел этот снятый с эк-
ранов фильм, и распорядился выпустить его, начиная с
демонстрации в самом большом кинотеатре "Берлинское кино".
Однако - и это очень показательно для далеко небезусловной
силы приказов Гитлера - картина эта еще долго не появлялась в
прокате. Но Борман не ослаблял хватку, пока Гитлер не рассер-
дился не на шутку и в энергичном стиле не разъяснил Геббель-
су, что его распоряжения должны выполняться.
В годы войны Гитлер отказался от ежевечерней кинопрог-
раммы, потому что, как он выразился, готов отказаться от
своего любимого развлечения "из сострадания к терпящим лише-
ния немецким солдатам". Вместо этого заводили пластинки. Нес-
мотря на отличную их коллекцию, интерес Гитлера был крайне
ограничен. Ни музыка барокко, ни классика, ни камерная музы-
ка, ни симфонические произведения ничего ему не говорили.
Вместо этого, в раз и навсегда установленной последователь-
ности, за несколькими бравурными отрывками из вагнеровских
опер шла оперетта. И все. Гитлер тешил свое честолюбие угады-
ванием имен исполнительниц и радовался, что часто случалось,
когда попадал в точку.
Для оживления этих скудных увеселений обносили шампанс-
ким, после занятия Франции - трофейным, дешевых сортов:
шампанское лучших марок осело в подвалах Геринга и его марша-
лов от авиации. После часа, несмотря на героические усилия,
кто-нибудь из присутствующих уже не мог удержаться от зевка.
Но вечер тянулся еще с час - в однообразной, утомительной
пустоте, пока Ева Браун не обменивалась несколькими словами с
Гитлером и не получала разрешения подняться наверх. Сам Гит-
лер вставал с кресла еще четвертью часа позднее и прощался.
Нередко этим часы всеобщей скованности сменялись самым непри-
нужденным общением оставшихся за коньяком и шампанским, испы-
тывавших чувство истинного освобождения.
Уже утром, смертельно усталыми, мы возвращались домой,
усталыми - от ничегонеделанья. Если такие дни следовали друг
за другом, то у меня начиналась, как я тогда это называл,
"горная болезнь" - от затяжного безделья я чувствовал себя
вялым и опустошенным. Только если праздность Гитлера прерыва-
лась серией совещаний, у меня появлялось время сесть с моими
сотрудниками за работу. Как постоянный и заметно привечаемый
гость, да к тому же и обитатель Оберзальцберга, я не мог, не
нарушая правил вежливости, оставаться в стороне от этих вече-
ров, как бы они ни были мучительны. Пресс-шеф д-р Дитрих от-
важился пару раз отправиться на мероприятия Зальцбургского
фестиваля, чем вызвал неудовольствие Гитлера. Во время про-
должительного пребывания Гитлера в Бергхофе оставался - если
не забрасывать работу совсем - только один выход - бегство в
Берлин.
Иногда наезжали из старого мюнхенского или берлинского
окружения Гитлера такие знакомые, как Шварц, Геббельс или
Герман Эссер. Но случалось это на удивление редко, и всегда -
на один-два дня. И даже Гесса, у которого были все основания
своим присутствием несколько охладить кипучую активность сво-
его представителя Бормана, я встречал там не более двух-трех
раз. Впрочем, и эти самые близкие сотрудники, с которыми то и
дело мы встречались за обеденным столом в Рейхсканцелярии,
определенно избегали Оберзальцберга. Это просто бросалось в
глаза, потому что при их появлении Гитлер обычно им радовался
и почти всегда просил приезжать сюда передохнуть чаще и по-
дольше. Для них же, вокруг каждого из которых со временем
сложился свой круг общения, более длительное пребывание было
бы связано с определенными неудобствами, приспособлением к
совершенно иному режиму дня и к малопривлекательной, эгоис-
тичной, хотя в то же время и не лишенной шарма, манере Гитле-
ра всех подчинять себе. А старых боевых соратников, которых
он уже и в Мюнхене избегал и для которых приглашение посетить
Оберзальцберг было бы событием, он вообще не желал здесь ви-
деть.
Когда гостевали его старые партийные соратники, Еве Бра-
ун позволялось также присутствовать. Но она немедленно изго-
нялась, если к столу приезжали другие вельможные лица Рейха,
например, имперские министры. Даже если появлялся Геринг с
супругой, Ева Браун должна была оставаться в своей комнате.
Очевидно, Гитлер был довольно невысокого мнения о светскости
ее манер. В такие часы ее затворничества я нередко составлял
ей в ее комнате рядом со спальней Гитлера компанию. Она была
так зажата, что не осмеливалась в подобной ситуации даже
просто выйти из дома на прогулку: "На выходе я могу столк-
нуться с Герингами".
Вообще Гитлер совершенно не считался с ее присутствием.
Без всякого смущения он мог при ней разглагольствовать о сво-
ем отношении к женщинам: "По-настоящему интеллектуальные муж-
чины должны жить с очень примитивной и глуповатой женщиной.
Подумайте, что было бы, если бы около меня была женщина, ко-
торая совала бы нос в мою работу! В мои свободные часы мне
нужен покой... Жениться я бы никогда не смог. А если бы еще и
дети - какие проблемы! В конце они еще и попробовали бы сде-
лать моего сына моим преемником. Да к тому же у такого, каков
я есть, не может родиться порядочный сын. В таких случаях это
уж как правило. Вы же знаете, сын Гете был совсем никудышный
человек!.. Ко мне, холостяку, липнут многие женщины. Это име-
ло особое значение в годы моей борьбы. Это как у киноактера:
стоит ему только жениться, он что-то теряет в глазах обожа-
ющих его женщин и перестает быть их кумиром".
Он был убежден, что обладает в глазах женщин особым,
очень сильным эротическим магнетизмом. Но и в этом пункте он
был сама подозрительность: я никогда не уверен, часто повто-
рял он, - оказывает ли мне женщина внимание как рейхсканцлеру
или как Адольфу Гитлеру, а женщин с живым умом он, как это
весьма негалантно им снова и снова повторялось, он ни за что
бы около себя не потерпел. Развивая свои мысли в этом направ-
лении, он, очевидно, не отдавал себе отчета, насколько это
должно было оскорбительно звучать для присутствующих дам. Од-
нако, Гитлер умел показать себя и как заботливый семьянин.
Однажды, когда Ева Браун сильно запаздывала с лыжной прогулки
к чаю, он изображал беспокойство, нервозно посматривал на ча-
сы, встревоженно вопрошал, не приключилось ли с ней чего.
Ева Браун происходила из простой семьи, отец ее был
школьным учителем. Я имел случай познакомиться с ее родителя-
ми, жили они уединенно и до самого конца - самым скромным об-
разом. Да и сама Ева Браун оставалась непритязательной, неб-
роско одетой и носила самые что ни на есть дешевые украшения
(3), полученные в подарок от Гитлера к Рождеству или дню рож-
