напоминали, что тот, кто лежит под камнями, слишком любил жизнь, чтобы
успокоиться сейчас.
В эту темную ночь, в эту темную ночь,
И любою ночной порой,
Огонь и сталь и пламя свеч,
Да услышит Христос голос твой.
(И на севере лежит вечная зима, и луна льет ледяной дождь на
сверкающий снег, и далекие холодные звезды висят над мерцающим ледником,
покрываясь сверхъестественной бледностью утренней зари.)
С тех пор как ты мастерством овладел,
И любою ночной порой,
К Вайни-Муир ты пришел в удел,
Да услышит Христос голос твой.
Если есть сапоги и штаны у тебя,
То любою ночной порой,
Сядь-ка ты и надень их на себя,
Да услышит Христос голос твой.
Если ж нет у тебя ни штанов ни сапог,
То любою ночной порой,
Проморозит тебя от макушки до ног,
Да услышит Христос голос твой.
(Что можем мы когда-либо дать друг другу, какую помощь и любовь, в
этой долгой ночи человека? Что можем мы когда-нибудь дать друг другу?)
Подошел Джаммас-луджиль и тяжело опустился рядом с ним.
- Один уже под землей, - пробормотал он. Колеблющийся свет озарил
резкие черты его лица. - Сколько будет еще?
- Это один из тех случаев, от которых предостерегал Гамильтон, -
сказал Лоренцен. - Не землетрясения и чудовища, не большеголовые спруты, а
змеи, микробы и ядовитые растения. И он был прав.
- Существо с цианидом в пасти, что за метаболизм у него? У него не
может быть кровь, как у нас. - Инженер поежился. - Холодно сегодня.
- Их можно избегать, - сказал Лоренцен. - Если больше опасаться
нечего, тогда еще неплохо.
- О, конечно, конечно. Я бывал в переделках и похуже. Но тут все
произошло дьявольски быстро. Вы ведь тоже едва не дотронулись до нее. Я
видел.
- Да... - Лоренцен почувствовал озноб при этой мысли.
Только сейчас он вспомнил: Аласву не предупредил его.
Лоренцен взял себя в руки и прокрутил в уме всю последовательность
событий, не упуская ни одной мелочи. Рорванец Аласву не оттащил его от
ядовитой ящерицы.
Он посмотрел сквозь пламя костра на маленькую группу туземцев. Они
сидели в тени, только глаза сверкали во тьме. О чем они думали? Что они
готовили для пришельцев со звезд?
Он хотел поговорить с Эйвери... нет, пока не нужно. Возможно, это
случайность. Может быть, эти ящерицы редки, может, эта группа рорванцев
никогда не видела их раньше? Аласву сам был в нескольких сантиметрах от ее
пасти. Туземцы не могут быть так глупы, чтобы думать, им удастся обставить
убийство всех людей как несчастные случаи!
Но "Да Гамма" ведь так и не вернулся домой.
Лоренцен расправил плечи. Он устал, возбужден, его подозрения
ребяческие, и он знал, что Эйвери их так и воспримет.
Если же он расскажет фон Остену, немец захочет расстрелять рорванцев
на месте. Джаммас-луджиль и Торнтон... может быть, но не сейчас, сначала
он подумает и накопит фактов, прежде чем выставлять себя на посмешище.
Он посмотрел в темноту на запад. Они шли туда, в горы, в каньоны и
ущелья, где на узких скользких тропах могло случиться всякое. И они не
могут повернуть назад, хотя не представляют, что ждет их впереди.
А когда Вайни-Муир оставишь удел,
То любою ночной порой,
У Острова Мертвых найдешь свой предел,
И услышит Христос голос твой.
11
Местность быстро поднималась, и вскоре они уже пробирались через
путаницу скалистых холмов, среди огромных зарослей кустарников, через
журчащие реки, чья холодная вода кусала их за ноги, словно зубами. Идти за
рорванцами трудно: их легкие фигуры быстро передвигались по неровной
местности. Лоренцена еле поспевал за ними, из-за учащенного дыхания в
горле было сухо.
Однажды вечером, через неделю после того, как умер Фернандес,
Гамильтон спросил по радио: "Что творится с вашими проводниками? Вы вновь
свернули севернее. Почему они не ведут вас прямо домой?"
Джаммас-луджиль удивился, но передал вопрос Эйвери.
- Спросите одного из этих волосатых уродов. Я уже болен от ходьбы.
- Я уже спрашивал, - сказал психолог. - Я разве вам не говорил? Но
ответ относится к совершенно непонятным, непереводимым фразам языка. У
меня создалось впечатление, что впереди опасная территория, и мы должны ее
обогнуть...
Джаммас-луджиль передал ответ Гамильтону, который закончил разговор
щелчком, соответствующим ворчанию. Турок вздохнул:
- Мы ничего не можем с этим сделать.
Торнтон хмыкнул.
- Возможно, они хотят сделать нас кривоногими, чтобы мы стали
беспомощными, - предположил он.
Фон Остен сжал винтовку в руках.
- Они поведут нас прямо или...
- Спокойнее. - Эйвери придержал его руку. - Я боюсь, что мы ничего не
сможем сделать. Ведь _о_н_и_ проводники.
Лоренцен нахмурился. Все это выглядело неправильно. Положение все
больше и больше казалось ему сомнительным.
Он достал карту территории, сделанную с помощью аэрофотосъемки, и
долгое время изучал ее. Насколько он мог видеть, в той местности, которую
они избегали, не было ничего враждебного и необычного. Конечно, там могли
быть враждебные племена или еще что-нибудь, но...
На каждый вопрос, который он мог бы задать, был ответ. Но все эти
ответы были слишком конкретны и не давали цельной картины. Хорошо,
получается, что рорванцы не знали, что ящерица ядовитая. Но почему они не
знали об этом? Любое опасное животное имеет очень широкую зону
распространения - не могли же рорванцы прийти настолько издалека, чтобы
эта территория была им неизвестна... Да, туземный язык может быть
исключительно трудным, но, черт возьми! - общество, владеющее технологией,
которой, кажется, владели рорванцы, должно оперировать доступными
терминами и понятиями. Когда западная наука проникла на восток, китайцы
говорили на французском или английском: их собственный язык был для этого
неподходящим. Но язык рорванцев казался по структуре похожим на
индоевропейские языки, и у Эйвери не должно было возникнуть тех
трудностей, о которых он все время говорил...
Тем не менее, он подолгу говорит с Джугасом по вечерам. Эйвери
у_т_в_е_р_ж_д_а_л_, что это уроки языка, но...
Допустим, что это не так.
Лоренцен сидел тихо, чтобы позволить этой мысли проникнуть в его
сознание. Он хотел было отвергнуть ее, ему нравился Эйвери, и на этой
Новой Земле было так мало того, чему можно было бы доверять, а если они
еще перестанут доверять друг другу... Нет, вероятно, он становится
параноиком.
Однако оставался "Да Гамма", огромный, повисший в пространстве
вопросительный знак...
Он лежал в своем спальном мешке, чувствуя жесткую землю под собой,
слушая шум ветра и журчание ручья, и крик какого-то незнакомого животного.
Тело его устало, но в мозгу шевелились несколько вопросов, которые не
давали ему уснуть.
Что случилось с первой экспедицией? Кто пытался саботировать вторую?
Почему произошло так много помех и задержек, прежде чем она смогла
стартовать? Почему Эйвери оказался не в состоянии сделать участников
экспедиции слаженной командой? Такой разношерстный состав (почему?) - это
слишком явная ошибка для психолога. Почему рорванцы единственные
млекопитающие, встретившиеся им здесь до сих пор? Почему не видно никаких
следов их деятельности с воздуха? Почему у них такой недоступный для
понимания язык? Если нет, почему Эйвери лжет? Почему рорванцы не сумели
распознать опасность, которая им должна быть также хорошо известна, как
нам кобра на Земле? Их метаболизм сходен с человеческим, поэтому и для них
ящерицы представляют угрозу. Почему они вдвое удлинили путь домой? Почему,
почему, почему?
На каждый вопрос должен быть свой ответ, либо прямо данный Эйвери,
либо предполагаемый как правдоподобная гипотеза. Но взятые целиком, они
нарушали принцип Оккама: каждое объяснение отвергало остальные, вызывало
новую гипотезу, противоречащую остальным. Было ли что-то объединяющее в
этих фактах? Или все это лишь случайное стечение обстоятельств?
Силиш караулил, описывая круги вокруг затухающего костра. Он мелькал
бесшумной тенью, только отблеск света в глазах и на мушкете выдавал его.
Вновь и вновь поглядывал он на спящих - о чем он думал? Что планировал? Он
мог охотиться, петь и играть в шахматы с людьми, но они были более чужды
ему, чем бактерии в его крови. Был ли способен он ощутить родство с
людьми, или же принадлежал к тем чудовищам, что проглотили первый корабль
и готовились уничтожить людей из второго?
Эйвери не мог лгать. Он был правдивым и дружелюбным парнем. Психолог
должен быть более умным, но, возможно, он никогда не имел дела с
гуманоидами из других миров. Может, рорванцы обманули его для каких-то
своих целей? Или подкупили? Но чем можно было его подкупить?
Лоренцен заворочался, пытаясь уснуть. Но сон не шел к нему. Слишком о
многом нужно было подумать, слишком многого опасаться.
Наконец, пришло решение. Он не может никому рассказать о своих
подозрениях, пока еще не может, в их отряде нельзя уединиться с
кем-нибудь. И нельзя говорить: возможно, рорванцы немного усвоили
английский. И, в конце концов, у него не было никаких доказательств,
только подозрения.
"Успокойся, возьми себя в руки и не суетись."
Но у него есть начало рорванского словаря. Предположим, что он,
никому не говоря, попытается изучить его получше. Можно сделать
математический анализ записей - до сих пор он его не делал, ограничиваясь
лишь запоминанием слов. Но если вы уверены, что изучаемый вами язык
ненамного отличается по строению от индоевропейских языков, то,
внимательно вслушиваясь в разговоры, вы можете узнавать знакомые слова и
пытаться определить систему склонения и спряжения, а новые слова будут
ясны по контексту. Будет нелегко, на это потребуется время, но это сделать
реально. Многие слова можно будет узнавать просто спрашивая, если вопросы
не вызовут подозрений.
Наконец он смог задремать.
12
- Я говорю - это есть убийство!
Подвывающий ветер глушил слова фон Остена, не давая им пробиться
дальше всклокоченной бороды. Немец топнул замерзшей ногой, и скала гулко
ответила ему.
Вокруг него и Торнтона скалы круто вздымались вверх, их острые белые
вершины резко вырисовывались на фоне голубого неба, их нижние склоны
обрывались во тьму ущелий, где стремительно неслись горные реки. Местность
за последние несколько дней сильно повысилась, огромная каменная гряда гор
тянулась от равнины до моря. Просыпаясь по утрам, путешественники
обнаруживали тонкий слой снега на обнаженной земле, их дыхание с белым
паром вырывалось из ноздрей. Охота была бедной, и уже несколько дней у них
почти не было еды. Продвижение вперед замедлилось из-за бесконечных
подъемов и спусков по скалам, острым, как лезвие ножа. Договорились
остановиться лагерем на несколько дней, чтобы заготовить достаточно пищи
для последнего участка пути.
Торнтон взвесил ружье в руке и спокойно встретил взгляд немца.
- Рорванцы не могли знать, что ящерица обязательно встретится нам на
пути, - сказал он.
- Нет, но это был для них шанс избавиться от один из нас. - Фон Остен
