Пол АНДЕРСОН
ПЛАНЕТА, С КОТОРОЙ НЕ ВОЗВРАЩАЮТСЯ
"И сказала я: мудрость лучше силы, и однако же
мудрость бедняка пренебрегается, и слов его не слушают.
Слова мудрых, высказанные спокойно, выслушиваются лучше,
нежели крик властелина между глупыми. Мудрость лучше
воинских орудий; но один погрешивший погубит много
доброго."
Экклезиаст, 9 (16-18)
1
Откуда-то доносились щелчки и невнятное бормотание робота. Аварийные
огни, промелькнув всеми цветами спектра, остановились на огненно-красном,
замигали, засверкали, и сирена завела свою жуткую песнь.
- Отойдите отсюда!
Трое техников бросили работу и столпились у подъемника напротив
ближайшей стены. Контрольная панель вопила скандально-красным. Невесомые
тела людей продирались сквозь запутавшуюся в воздухе сирену прямиком к
выходу.
- Вернитесь назад, вы!..
Они выскочили еще до того, как умолк громовой голос Кемаль
Джаммас-луджиля. Инженер сплюнул им вслед, ухватился за поручень и
оттолкнулся в направлении панели.
"Радиация, радиация, радиация", - пронзительно завывала сирена.
Радиация, достаточная для того, чтобы пройти сквозь защиту, ионизировать
воздух в машинном отделении и привести в бешенство аварийную систему.
Воздействие ее было разносторонним - Джаммас-луджиль проплыл достаточно
близко от измерительных приборов, чтобы прочесть их показания.
Интенсивность излучения увеличивалась, но человек все же мог оставаться
здесь с полчаса без особой опасности.
Почему они впрягли его в одну связку с этими недоумками, которые
настолько суеверны к гамма-лучам, что отводят взгляд, как только конвертер
попадается им на глаза?
Он вытянул руки вперед и остановил свой полет, погасив скорость
напряжением мышц. Дотянувшись до рубильника, инженер рывком опустил его
вниз. Звякнуло. Почему-то не сработала автоматическая система
безопасности, и ядерные огни в конвертере превратились в маленькое солнце
- но, черт возьми, человек пока еще может остановить его!
В работу включились другие реле. Замедляющие стержни скользнули
назад, прекращая подачу топлива. Энергия, производимая конвертером,
переключилась на генераторы, создающие угнетающие поля, которые должны
были остановить реакцию...
И не остановили!
Несколько секунд Джаммас-луджиль осознавал этот факт. Вокруг него, в
нем самом воздух был полон смерти; глаза чувствовали давящую тяжесть,
легкие уже, наверное, светятся; но сейчас интенсивность излучения должна
понизиться, ядра замедляются в поле генераторов, пока их скорость не
опустится ниже резонансной, и Джаммас-луджиль может остаться и попробовать
найти неисправность. Он наметил себе путь вдоль громадной панели к
приборам автоматической системы безопасности и ощутил, как взмокли ладони.
Их экипаж испытывал новейший усовершенствованный конвертер, ничего
более. Что-нибудь могло отказать в той или иной его части; но чрезвычайно
сложный блокирующий комплекс, который управлял машиной, мог
саморегулироваться, имел "защиту от дурака", и...
Сирена начала реветь еще громче.
Джаммас-луджиль почувствовал, что весь покрывается потом. Да, подача
топлива прекратилась, но реакция не остановилась. Нет угнетающих полей! За
обшивкой адское пламя пожирает себя. Это займет несколько часов, и к тому
времени все оставшиеся на корабле будут мертвы.
На какое-то мгновение он завис, проникаясь чувством бесконечного
падения в невесомости, осознавая рев и безжалостность красного света. Если
они покинут корабль на орбите, он будет горячим еще много дней, и
конвертер полностью придет в негодность. Надо исправить его сейчас!
За спиной инженера закрылись защитные створки, и вентиляционная
система прекратила свое назойливое жужжание. Корабельные перехватчики не
позволяли отраве распространиться по всем внутренностям. Они пока еще
работают. Но они не могут позаботиться о человеке, и радиация по-прежнему
ест его плоть.
Кемаль крепче сжал зубы и приступил к работе. Аварийное ручное
управление до сих пор казалось исправным. Инженер произнес в ларингофон:
- Джаммас-луджиль - капитанскому мостику. Я собираюсь
катапультировать эту чертову штуку. Значит, снаружи корпус корабля будет
горячим несколько часов. Есть кто-нибудь там?
- Нет. - Голос контролера звучал тихо и испуганно. - Мы все находимся
у шлюза спасательного катера. Не кажется ли вам, что надо покинуть корабль
и оставить его гореть здесь?
- И потерять машину, стоимостью в биллион солар? Нет, спасибо! Просто
оставайтесь там, где стоите, все будет в порядке.
Даже в этот момент инженер презрительно фыркнул. Он начал
поворачивать штурвал катапульты, упершись ногами так, чтобы не крутиться в
другую сторону.
Вспомогательные механизмы были механическими или гидравлическими - за
что хвала конструкторам, теперь, когда все электронное оборудование
взбесилось. Лицо Джаммас-луджиля исказилось от напряжения. Открылось
несколько люков. Раскаленные добела газы бешено выплеснулись в
пространство, на краткий миг во тьме блеснуло пламя, и больше человеческий
глаз не мог ничего разглядеть.
Красный свет медленно сменился на желтый, и сирена приглушила свой
рев. Уровень радиации в машинном отделении заметно падал. Джаммас-луджиль
прикинул, что он не получил предельной дозы облучения, хотя доктора,
вероятно, отстранят его от работы на несколько месяцев.
Он прошел через особый аварийный выход; у себя в каюте сбросил одежду
и отдал ее роботу. Затем прошел три стадии дезактивации в специальной
комнате; через полчаса счетчик Гейгера сообщил, что Джаммас-луджиль может
появиться в обществе других людей. Он скользнул в комбинезон, который
принес другой робот, и прошел на капитанский мостик.
Когда инженер вошел, контролер отпрянул в сторону, как бы шутя.
- Да ладно, - саркастически ухмыльнулся Джаммас-луджиль. - Я знаю,
что еще немного радиоактивен. Мне нужно взять колокольчик, звонить в него
и кричать: "Грязный! Грязный!" Но сейчас я хотел бы связаться с Землей.
- А... о, да, да. Конечно. - Контролер проплыл к пульту связи. -
Куда?
- Дирекция института Лагранжа.
- А что... что неисправно? Вы знаете?
- Все. Таких случайностей не бывает. Если бы я не оказался
единственным человеком на борту среди созданий с мозгом устрицы, корабль
был бы покинут и конвертер бы погиб.
- Но вы же не думаете...
Джаммас-луджиль поднял руку и, складывая пальцы, одну за другой
изобразил буквы, произнося их по слогам: С, А, Б, О, Т, А, Ж.
- Что значит - "саботаж". И я хочу отыскать ублюдка, который сделал
это, и повесить его на его же собственных кишках.
2
Джон Лоренцен смотрел в окно своего номера в гостинице, когда
прозвенел вызов. Вид города с пятьдесят девятого этажа вызывал легкое
головокружение. На Луне не строили такие высокие здания.
Под ним, над ним, вокруг него, словно джунгли, простирался город,
опутанный воздушными изогнутыми мостиками, петляющими от одной стройной
башни к другой; город сверкал, вспыхивал огнями, уходил вдаль за пределы
видимости, за изогнутый край мира. Белые и золотые, красные и
небесно-синие огни иллюминации прерывались широкими черными пятнами парков
с огненными фонтанами или сверкающими в ночной тьме озерами; а потом огни
тянулись дальше на многие километры. Кито никогда не спал.
Близилась полночь, когда множество ракет должны были подняться в
небо. Лоренцен хотел увидеть это зрелище, знаменитое во всей Солнечной
системе. Он взял номер за двойную цену, с окном, выходящим в сторону
космопорта, не без угрызений совести (потому что платить будет институт
Лагранжа), но он позволил себе это. Детство и отрочество на заброшенной
ферме в Аляске, годы зубрежки в колледже - бедный студент, живущий на
стипендию и пожертвования - и потом два года в Лунной обсерватории; нигде
он не мог увидеть ничего подобного. Лоренцен не жаловался на свою жизнь,
но в ней, до сих пор, не было ничего яркого, запоминающегося, и если
теперь он собирался отправиться в космическую тьму за пределы Солнечной
системы, то он должен увидеть космопорт Кито в блеске ночных огней.
Возможно, другого шанса уже не будет.
Мягко загудел фон. Лоренцен вздрогнул, стыдясь своей нервозности.
Нечего бояться. Его еще никто не укусил. Но он почувствовал, что ладони
стали влажными.
Он подошел к аппарату и нажал кнопку.
- Алло!
На экране появилось лицо. Оно было типичное, незапоминающееся -
гладкое, полное, курносое, в обрамлении седых волос - тело казалось
коротким и толстым. Голос высокий, но не неприятный, говорит на
североамериканском диалекте английского.
- Доктор Лоренцен?
- Да. Кто... с кем имею честь?
В Лунополисе все знали друг друга, поездки в Лейпорт и Сьюдед-Либре
были редкими. Лоренцен не привык к обилию незнакомых людей.
Не привык он к земной гравитации, к ее изменчивой погоде и к
разреженному холодному воздуху Эквадора. Джон почувствовал раздражение.
- Эйвери. Эдвард Эйвери. Я на государственной службе, но также
работаю в институте Лагранжа - нечто вроде связующего звена между ними. В
этой экспедиции я - психолог. Надеюсь, я не поднял вас с постели?
- Нет... вовсе нет. Я работаю в любое время. Так принято на Луне.
- И я думаю в Кито также, - улыбнулся Эйвери. - Скажите, не могли бы
вы встретиться со мной?
- Я... могу... сейчас?
- Да, сейчас, если вы не заняты. Мы могли бы немного выпить и
поговорить. Мне необходимо встретиться с вами пока вы в городе.
- Ну... хорошо, я думаю, что смогу.
Лоренцен почувствовал тяжесть в ногах. После тихих спокойных лет на
Луне, он никак не мог привыкнуть к Земле. Он хотел посмотреть этим людям
прямо в глаза и потребовать, чтобы они следовали его, Лоренцена, темпу
жизни, но он знал, что никогда не сможет этого сделать.
- Прекрасно. Благодарю вас.
Эйвери дал ему адрес и отключился.
Низкий гул прополз по комнате. Ракеты! Лоренцен поторопился обратно к
окну и увидел защитную стену космопорта, черную на фоне огней города,
словно край мира. Одно, два, три, дюжина металлических копий поднимались
вверх на пламени и громе, а Луна холодным щитом повисла над городом - да,
на это стоило посмотреть.
Лоренцен вызвал аэротакси и набросил на плечи плащ поверх тонкого
домашнего костюма. Через минуту появился коптер, повис над его балконом и
выбросил лесенку. Джон вышел, чувствуя, как его плащ накапливает тепло,
высасывая его из машины, сел в такси и набрал нужный адрес.
- Dos solarios y cincuenta centos, por favor [Два солара пятьдесят
центов, пожалуйста (исп.)].
Механический голос смутил Лоренцена; он еле сдержал себя, чтоб не
извиниться, пока засовывал десятисоларовую купюру в прорезь. Автопилот
вернул ему сдачу и такси взмыло в небо.
Машина села на крышу другого отеля - очевидно, Эйвери не жил
постоянно в Кито - и Лоренцен спустился на указанный этаж к номеру люкс.
"Лоренцен", - назвал он себя перед дверью и она открылась. Он вошел в
прихожую, отдал плащ роботу и увидел Эйвери.
Да, психолог был довольно низкорослым. Лоренцен глядел на него с
высоты своего немалого роста, когда они пожимали друг другу руки. Джон
был, наверно, вдвое моложе Эйвери - высокий худой молодой человек, не
знающий куда девать свои ноги, с взлохмаченными каштановыми волосами,
серыми глазами, простыми прямыми чертами лица, покрытого ровным лунным
загаром.
- Очень рад, что вы пришли, доктор Лоренцен. - Эйвери выглядел
виновато и понизил свой голос до шепота. - Боюсь, я не смогу предложить
вам сейчас выпить. Здесь другой участник экспедиции, пришел по делу...
марсианин, понимаете...
- А? - Лоренцен вовремя остановил себя. Он еще не знал, понравится ли
ему участвовать в экспедиции с марсианином, но сейчас уже было поздно
думать об этом.
Они вошли в гостиную. Марсианин сидел там, и не поднялся им
навстречу. Он тоже был высоким и стройным; узкое черное платье члена секты
Ноя только подчеркивало общую суровость; угловатое лицо, выдающиеся нос и
подбородок, жесткие черные глаза под коротко подстриженными темными
волосами.
- Джоаб Торнтон - Джон Лоренцен - прошу садиться. - Эйвери опустился
в кресло.
Торнтон сидел, выпрямившись на краю кресла, подчеркивая свою
неприязнь к мебели, которая стремилась принять форму сидящего в нем
человека.
- Доктор Торнтон - физик - оптические и радиоактивные излучения,
ньюзионский университет, - объяснил Эйвери. - Доктор Лоренцен из
обсерватории в Лунополисе. Вы оба, джентльмены, отправляетесь с нами в
составе экспедиции Лагранжа. Теперь вы знакомы. - Он попытался улыбнуться.
- Торнтон... не мог ли я слышать ваше имя в связи с фотографированием
в х-лучах? - спросил Лоренцен. - Мы используем некоторые ваши результаты
для изучения жесткого излучения звезд. Очень ценные результаты.
- Благодарю вас, - уголки губ марсианина поползли вверх. - Но хвалить
нужно не меня, а господа.
На это ответить было нечего.
- Прошу меня извинить, - он повернулся к Эйвери. - Я хочу покончить
со всем этим: мне сказали, что в этой экспедиции все плачутся вам в
жилетку. Так вот, я посмотрел список участников экспедиции. Там есть один
инженер, Рубен Янг. Его религия, если это можно так назвать - новое
христианство.
- Гм-м... да. - Эйвери опустил глаза. - Я знаю, что ваша секта не
поддерживает отношений с ними, но...
- Не поддерживает отношений! - жилка пульсировала на шее Торнтона. -
Новые христиане заставили нас эмигрировать на Марс, когда находились у
власти. Это они исказили нашу религиозную доктрину, пока все реформисты не
стали презираемы повсеместно. Это они вовлекли нас в войну с Венерой. -
(Не совсем так, подумал Лоренцен, частично эта война была следствием
борьбы за власть, частично же ее организовали земные психопаты, которые
хотели заставить своих хозяев биться, словно килкенийские коты
[легендарные килкенийские коты, которые дрались до тех пор, пока от них
оставались только хвосты].
- Это они по-прежнему клевещут на нас по всей Солнечной системе. Это
их фанатики заставляют меня повсюду ходить с оружием здесь, на Земле. - Он
сглотнул и сильно сжал кулаки. Когда он снова заговорил, его голос звучал
спокойно:
- Я терпеливый человек. Только всевышний знает, кто из нас прав. Вы
можете привлечь в экспедицию иудеев, католиков, магометан, неверующих,
коллективистов, себастьянцев, не знаю еще кого. Но отправляясь в
экспедицию я принимаю на себя некоторые обязательства: работать вместе и
если придется - сражаться за жизнь бок о бок. Я не смогу выполнить это по
отношению к новому христианину. Если Янг участвует в экспедиции - я не
участвую. Вот так.
- Ну-ну... - Эйвери беспомощно теребил рукой свою шевелюру. - Я
сожалею, что так получилось...
- Эти идиоты в правительстве, которые подбирали участников
экспедиции, должны были знать об этом с самого начала.
- Вы не считаете...
- Не считаю. У вас есть два дня, чтобы сообщить мне, что Янг исключен
из состава экспедиции, иначе я отправляю свой багаж обратно на Марс.
Торнтон встал.
- Извините, что я говорю столь резко, - закончил он, - но в данном
случае иначе не могу. Обсудите этот вопрос с дирекцией. А сейчас я лучше
пойду. - Он пожал Лоренцену руку. - Рад познакомиться с вами, сэр.
Надеюсь, что в следующий раз мы встретимся с вами в лучших условиях. Я
хотел бы поговорить с вами о некоторых аспектах работы с х-лучами.
Когда он вышел, Эйвери шумно вздохнул.
- Что-нибудь выпьем? Надо прийти в себя. Он меня расстроил.
- С разумной точки зрения, - осторожно сказал Лоренцен, - он прав.
Если эти двое вместе окажутся на корабле, может произойти убийство.
- Думаю, да. - Эйвери вытянул микрофон из ручки кресла и заказал
выпивку в сервис-комнате. Снова повернулся к гостю: - Не понимаю, как
могла произойти подобная ошибка. Но, на самом деле, это меня не удивляет.
Кажется, над всем проектом тяготеет какое-то проклятие. Все идет
наперекосяк. Мы уже на год отстаем от намеченного графика, а затраты почти
вдвое превысили первоначальную смету.
Из сервис-комнаты появился поднос с двумя порциями виски и бутылочкой
содовой; он покоился на столике с колесами, который подъехал к людям.
Эйвери схватил стакан и мгновенно выпил.
- Янгу придется остаться, - сказал он. - Он всего лишь инженер, каких
много. А нам нужен физик уровня Торнтона.
- Странно, - сказал Лоренцен, - что человек, выдающийся в своей
области - вы должно быть знаете, он один из лучших математиков - может
быть... сектантом.
- Ничего странного, - Эйвери задумчиво отхлебнул виски. -
Человеческий мозг - удивительная и непредсказуемая вещь. Он может
одновременно верить в дюжину взаимоисключающих вещей. Мало кто из людей
вообще умеют мыслить; те же, кто умеет, делают это лишь поверхностным
мозгом. Остальное - условные рефлексы и рационализация тысяч
подсознательных страхов, ненависти и желаний. Мы, наконец-то, постигаем
науку о человеке - _п_о_д_л_и_н_н_у_ю_ науку; мы, наконец-то, учимся
воспитывать детей. Но на это нужно очень и очень много времени. Слишком
много безумного в человеческой истории и во всем устройстве человеческого
общества.
- Ну... - смущенно начал Лоренцен, - полагаю вы правы. Но, вы
зачем-то хотели меня видеть...
- Только чтобы немного поговорить, - сказал Эйвери. - Я должен знать
членов экипажа лучше, чем они знают сами себя. Но на это тоже нужно время.
- Посмотрите психотесты, которые проходили все участники экспедиции,
- сказал Лоренцен. Он почувствовал, что краснеет. - Разве этого
недостаточно?
- Нет. Пока что вы для меня - лишь собрание отдельных черт, этакий
многомерный профиль эмпирических формул и цифр. Я же хочу узнать вас как
человека, Джон. Я вовсе не любопытствую. Я просто хотел бы, чтобы мы стали
друзьями.
- Хорошо, - Лоренцен сделал большой глоток. - Приступайте.
- Никаких вопросов. Это не обследование - всего лишь беседа. - Эйвери
вновь вздохнул. - Господи, как я буду рад, когда мы наконец выйдем в
космос! Вы не представляете себе всю мышиную возню вокруг нашего
предприятия. Если бы наш друг Торнтон знал все детали, он бы определенно
решил, что божья воля не пускает людей на Трою. Возможно, он был бы прав.
Иногда я готов поверить этому.
- Первая экспедиция вернулась...
- Первая экспедиция не имела отношения к институту Лагранжа. Это была
специальная астрономическая экспедиция, для исследования звезд в созвездии
Геркулеса. Изучая лагранжевы звезды, они обнаружили систему Троя-Илион и
сделали из космоса кое-какие наблюдения, в частности, провели
планетографическую оценку, но на поверхность не садились.
Первая _н_а_с_т_о_я_щ_а_я_ экспедиция Лагранжа так и не вернулась.
В комнате повисла тишина. За широким окном во тьме сверкали огни
города.
- И мы, - произнес, наконец, Лоренцен, - будем вторыми.
- Да. И с самого начала все шло плохо. Я расскажу вам. Вначале
институт затратил три года на сбор средств, после чего последовали
невероятные перемещения в администрации института. Затем началось
строительство корабля - купить сразу его не удалось, детали строили в
разных местах, и свозили все в одну кучу. Эта деталь непригодна, эту можно
улучшить... Время строительства затягивалось, стоимость возрастала.
Наконец - это тайна, но вы должны знать - был случай саботажа. Главный
конвертер вышел из повиновения при первом испытании.
Практически только один человек, сохранивший хладнокровие, спас его
от полного уничтожения. После этого штрафы и задержки истощили средства
института, пришлось сделать еще один перерыв для их сбора. Это было
нелегко: безразличие общественного мнения ко всему проекту росло с каждой
неудачей.
Теперь все готово. Есть, конечно, кое-какие неполадки - сегодняшний
разговор маленький пример этого, но в целом все готово. - Эйвери покачал
головой. - К счастью, директор института и капитан Гамильтон, и еще
кое-кто оказались достаточно упорными. Обычные люди давным-давно бросили
бы все.
- Да... ведь со времени исчезновения первой экспедиции прошло лет
семь? - спросил Лоренцен.
- Угу. И пять лет с начала подготовки этой.
- Кто... кто же оказался саботажником?
- Никто не знает. Может быть, какая-нибудь из фанатичных групп со
своими собственными разрушительными мотивами. Теперь их так много
развелось, вы знаете. Или, может быть... нет, это слишком фантастично. Я
готов скорее поверить, что второй экспедиции института Лагранжа просто не
везет, и надеюсь, что эта полоса невезения прошла.
- А первая экспедиция? - тихо спросил Лоренцен.
- Не знаю. Да и кто знает? Это как раз один из тех вопросов, на
которые мы должны найти ответ.
Некоторое время они сидели молча. Невысказанный обмен мыслями
проходил между ними:
"Похоже, что кто-то или что-то не хочет, чтобы люди попали на Трою.
Но кто, почему и как?"
"Возможно, мы найдем ответ. Но хотелось бы вернуться с ним назад. А
первая экспедиция - хорошо оборудованная, с не менее сильным экипажем, чем
наш - не вернулась."
3
"...Межзвездные расстояния перестали быть непреодолимыми
препятствиями после изобретения двигателя для перемещения в искривленном
пространстве. Теперь путешествие на расстояние в 100.000 световых лет и на
один световой год занимают почти одинаковое время. Естественно, сразу
после того, как были посещены ближайшие звезды, исследователи с Солнечной
системы устремились к самым интересным объектам Галактики, несмотря на то,
что многие из них были очень далеко, и на какое-то время игнорировали
миллионы более близких, но обычных звезд. За двадцать два года, прошедших
после первой экспедиции к Альфе Центавра, люди достигли сотен звезд. И
если надежда открыть планету земного типа, пригодную для колонизации,
постепенно ослабевала, ученые были вознаграждены обильными новыми
сведениями.
Первая экспедиция к созвездию Геркулеса была чисто астрономической,
ее участники интересовались только астрофизикой созвездия - тесной группы
из миллионов звезд и окружающим их пространством, сравнительно чистом от
пыли и газа. Но, облетая двойную звезду Лагранжа, наблюдатели обнаружили
планету и исследовали ее. Точнее там было две планеты, причем большая из
них - земного типа. Из-за троянского расположения планету назвали Троей, а
меньший компонент системы - Илионом. Из-за отсутствия средств для посадки,
экспедиция ограничилась наблюдениями из космоса..."
Лоренцен вздохнул и положил листки с текстом. Он уже знал все это.
Спектрографические данные об атмосфере говорили, что на планете должна
быть растительность, содержащая хлорофилл. Расчеты массы и поверхностного
притяжения, измерения температуры показывали и подтверждали то, что
показывала карта: мир все еще захвачен ледниками, а экваториальные районы
с холодным бодрящим климатом, знают и снежные бури, и цветущее лето. Мир,
где люди смогут ходить без скафандров, построить себе дома, фермы и
города, смогут пустить корни. Семь биллионов человек, битком набивших
Солнечную систему, требовали нового места для жизни. И в последнее время
Лоренцен видел, как угасала эта мечта.
Конечно же, это предвидели, но никто по-настоящему в это не верил,
пока не стали возвращаться корабли, с изуродованными бортами, покрытыми
межзвездной пылью, неся одну весть. В нашей Галактике плавали мириады
планет, но не было ни одной, где смог бы жить человек.
Земная жизнь - это тонкое равновесие химических, физических и
экологических факторов, многие из которых сформировались вследствие
геологических и эволюционных случайностей, и вероятность найти мир, где
человек мог бы жить в естественной среде, меньше, чем можно себе
представить. Во-первых, нужна кислородная атмосфера, допустимый уровень
радиации и температуры, и тяготение, не слишком маленькое, чтобы удержать
атмосферу, и не слишком большое, чтобы не раздавить человеческое тело.
Одно это отсеивает большинство планет: остается не более одного процента.
Во-вторых, вступают в действие биологические факторы. Нужна
растительность, съедобная для людей, трава, которую могли бы есть домашние
животные; а трава не может расти без огромного количества других форм
жизни, большинство из которых являются микроскопическими: захватывающие
кислород бактерии, сапрофиты, гнилостные бактерии, а их нельзя просто
переместить в новый мир, поскольку они, в свою очередь, зависят от других
жизненных форм. Надо предоставить им аналогичный фон, на котором они
смогли бы существовать. Миллионы лет самостоятельной эволюции производили
местную жизнь, которая была либо несъедобной, либо вообще ядовитой для
земных микроорганизмов.
Марс, Венера, спутники Юпитера уже колонизированы, но это потребовало
огромных расходов и было узко специализированным - шахты с поселенцами,
беженцами от двухсотлетней войны и тирании. Но система защитных куполов и
резервуаров для выращивания пищи никогда не сможет прокормить большое
количество людей, как бы вы не старались. Теперь, когда перед
человечеством открылись звезды, никто не хотел жить на адской планете. В
денежном отношении - ведь в конечном счете именно так определяется
ценность достигнутого - это не оправдывало себя.
Несколько планет можно было колонизировать. Но там оказались болезни,
к которым у человека не было иммунитета, а это означало, что погибнет не
менее девяноста процентов всей колонии, прежде чем будут найдены нужные
сыворотки и вакцины. (Умирающий экипаж "Магеллана", возвращающийся с
Сириуса, успел передать свой трагический рапорт, прежде чем направить свой
корабль к Солнцу.) Или на планете были туземцы со своей собственной
технологией, не намного ниже нашей. Они бы сопротивлялись вторжению, а
положение межзвездного завоевателя отвратительна. Сопоставление стоимости
посылки колонистов и их оборудования (жизнь, материальные ресурсы, кровь,
пот и слезы) с ожидаемыми выгодами (несколько миллионов человек получат
землю, со временем они смогут торговать с Солнечной системой) было
неутешительным. Завоевание было теоретически возможно, но война истощила
бы человечество, большая часть которого все еще жила на грани бедности;
это не устраивало империю.
Требовалось: планета земного типа, не населенная, без опасных
болезней, достаточно богатая, чтобы содержать колонистов без помощи Земли.
Получили: пока что - ничего.
Лоренцен вспомнил волну возбуждения, поднявшуюся вслед за
возвращением экспедиции из созвездия Геркулеса. Он тогда был еще
мальчиком, это было за год до того, как он отправился в политехническую
школу в Рио, но и в зимнюю аляскинскую ночь он всматривался в холодное
высокомерие звезд, и со смехом отметал все преграды.
Так корабль "Да Гамма" покинул Солнечную систему. Через два года
люди, безнадежно пожимая плечами, похоронили свою надежду. Убиты туземцами
или микробами, проглочены внезапно расступившейся поверхностью, заморожены
внезапным штормом с ледяного севера - кто знает? Кто ведает? Сейчас мало
кто говорит о Новой Земле. Не публикуются больше, как прежде, утопические
рассуждения о новом старте человечества; все больше и больше людей стало
обращать свой взор на Землю, понимая, что это - их единственный дом и
единственная надежда на все времена.
"Две ласточки не делают лето... Статистически неадекватный пример...
Статистически несомненно, что _г_д_е_-_н_и_б_у_д_ь_ должно быть..." Но
фонды на дополнительные исследования сокращались на каждой сессии
парламента. Все больше огромных межзвездных кораблей повисало во тьме
около земли, в то время как их капитаны разыскивали финансирование. И
когда институт Лагранжа захотел приобрести на свои средства один из таких
кораблей, он не смог этого сделать: всегда находились различные причины.
"Сожалею, но мы хотим сохранить его: как только найдем средства, мы
попытаемся осуществить свой собственный план...", "Простите, но корабль
уже сдан на прокат: через два месяца отправляется с ксенобиологической
экспедицией на Тау Кита...", "Сожалею, но мы предполагаем занять его
межпланетным фрахтом...", "Сожалею, но..."
И "Генри Хадсон" надо было строить с самого начала.
Египтяне плавали до Пунта и легко могли двигаться дальше; с небольшим
усовершенствованием их корабли могли бы достигнуть Индии. Древние греки
построили ветряную турбину, но вокруг было слишком много дешевой рабочей
силы, чтобы имело смысл строить турбину на воде. Римляне печатали свои
карты, но не делали этого с книгами. Арабы создали алгебру, но применили
ее к теологии. Человека никогда не интересовало то, в чем он по-настоящему
не нуждался. Общество должно ощутить реальную потребность в чем-то, тогда
это будет сделано.
Стремление к межзвездным путешествиям умирало.
4
Солнце осталось в двух биллионах километрах позади и выглядело не
больше яркой звездочки в морозном небе, когда корабль вошел в
подпространство. Двигатели взвыли, поднимаясь на порог за которым наступит
омега-эффект. Раздалось пронзительное жужжание - корабль и его экипаж
выходили из нормального энергетического состояния; тьма и хаос, пока атомы
перестраивались по недираковским матрицам. Затем наступила тишина, и
абсолютно непроницаемый мрак на экранах.
Это было как бесконечное падение через ничто. Корабль не ускорялся,
не вращался, ибо не было ничего, относительно чего можно было бы
двигаться; на время такого путешествия корабль "выпадал" из нашей
четырехмерной Вселенной.
Вес вернулся, как только внутренняя оболочка корабля стала вращаться
вокруг внешней, но Лоренцен по-прежнему чувствовал себя больным: он плохо
переносил состояние невесомости. Теперь оставалось только спокойно ждать в
течение месяца или около того, пока они не доберутся до звезды Лагранжа.
Потянулись дни, отмеряемые часами, без каких-либо особых происшествий
- люди просто ждали, зажатые в пустоте безвременья. Пятьдесят человек,
космонавты и ученые, разъедаемые пустотой проходящих часов, и ломающих
голову над тем, что ждет их на выходе из подпространства.
Это произошло на пятый день путешествия. Лоренцен и Тетсуо Хайдеки
направлялись в главную кают-компанию. Маньчжурец был химиком-органиком:
маленький, хрупкий, вежливый человек в свободном костюме, робеющий перед
людьми и отлично знающий свое дело. Лоренцен думал о том, что Хайдеки
соорудил между собой и остальными барьер из своих испытательных пробирок и
анализаторов, но ему нравился азиат.
"А ведь я тоже делаю довольно много, чтобы оградить себя? Да, я
неплохо контактирую с людьми, но глубоко в душе - боюсь их."
- ...но почему нельзя сказать, что путешествие на Лагранж занимает
месяц? Ведь именно столько времени мы проведем на борту корабля? И именно
столько времени пройдет для наблюдателя на Лагранже и в Солнечной системе
с момента нашего вхождения в подпространство и до выхода из него.
- Не совсем, - отозвался Лоренцен. - Математика утверждает, что
бессмысленно сопоставлять время в обычном и искривленном пространстве. Оно
даже приблизительно не похоже на то, как мы понимаем время в классической
теории относительности. В уравнениях омега-эффекта t и t' имеют совершенно
различные значения; их абсолютная величина одинакова, но содержание
совершенно различно. Дело в том, что в искривленном пространстве, как бы
далеко мы не направлялись, пройдет одно и то же время - так как кривизна
пространства имеет бесконечно огромный радиус. Бессмысленно использовать
термин "скорость" в этом мире. - Он пожал плечами. - Я не претендую на
исчерпывающее понимание всей теории. Не больше десяти человек, понимают
ее.
- Это ваше первое межзвездное путешествие, Джон?
- М-м... да. Я раньше никогда не бывал дальше Луны.
- А я даже никогда не покидал Землю. По-моему, капитан Гамильтон да
пара инженеров, единственные на борту, кто летал раньше к звездам. Как-то
странно это все, - в глазах Хайдеки читалась озабоченность. - Вообще,
очень много странного в этой экспедиции. Я никогда не слышал о столь
пестром экипаже.
- Н-н... нет, - Лоренцен подумал, что ничего не знает об этом.
Правда, на корабле уже происходили стычки, которые Эйвери не особенно
успешно ликвидировал. - Но, думаю, институт знал, что делал. Все еще живы
безумные предрассудки, оставшиеся со времен войны и междуцарствия.
Политические фанатики, расистские фанатики, религиозные фанатики... - его
голос стих.
- Я вижу, вы поддерживаете правительство Солнечной системы?
- Конечно. Мне могут не нравиться некоторые его действия, но оно
умеет находить компромисс между разными группировками, если они
демократичны, и подавлять сохранившиеся остатки тех, кто тянет нас обратно
к анархии и тирании.
- Вы правы, - сказал Хайдеки. - Война чудовищна, мой народ знает это.
В его глазах была тьма. Лоренцен гадал: думает ли Хайдеки об империи
Монгку, разрушенной Марсом, или мысли его идут еще дальше в прошлое к
любимым утраченным островам Японии и к Четвертой Мировой войне, которая
опустила эти острова на дно океана.
Они вошли в кают-компанию и остановились, чтобы посмотреть, кто там
находится. Это была большая низкая комната, ее мебель и мягкое освещение
составляли контраст с безликой металлической резкостью остальных помещений
корабля, но все равно кают-компания выглядела уныло. У Института не было
ни времени, ни денег, чтобы оформить ее получше. Они должны были найти
время, подумал Лоренцен. В невесомости обостряются человеческие чувства,
люди нуждаются в комфорте, уюте, картинах на стенах, баре и камине, полным
пылающих поленьев. Им просто нужен дом.
Эйвери и Джаммас-луджиль, корабельные фанатики шахмат, нависли над
доской. Мигель Фернандес, геолог из Уругвая, маленький, смуглый,
энергичный молодой человек, теребил гитару; рядом сидел Джоаб Торнтон и
читал свою библию, - нет, сейчас это был Мильтон, и аскетическое лицо
марсианина выглядело необычно без привычного выражения экстаза. Лоренцен,
на досуге занимавшийся скульптурой, подумал, что у Торнтона очень
интересное лицо - из сплошных углов и морщин, - и ему захотелось слепить
портрет марсианина.
Джаммас-луджиль поднял голову и увидел вновь вошедших. Он был
темнокожим, коренастым, с широким лицом и курносым носом, из-под
расстегнутой рубашки виднелась волосатая грудь.
- Приветствую, - весело сказал он.
- Привет, - ответил Лоренцен.
Ему нравился турок. Джаммас-луджиль прошел тяжелый жизненный путь,
который оставил на нем свои отметины. Он был груб, догматичен, и не видел
пользы в литературе, но в остальном был отличным специалистом. Они с
Лоренценом в течение нескольких совместных вахт обсуждали политику,
аналитическую философию и шансы команды академии выиграть первенство по
метеорному поло в следующем году.
- Кто выигрывает?
- Боюсь, что этот недоносок.
Эйвери передвинул своего слона.
- Гарде королеве, - сказал он почти извиняющимся тоном.
- Что? А, да, да... посмотрим... - Джаммас-луджиль нахмурился. -
Кажется, это будет стоить мне коня. Ладно. - Он сделал ход.
Эйвери не тронул коня, а взял ладьей пешку.
- Мат в... пять ходов, - сказал он. - Будете сопротивляться?
- Что? - Джаммас-луджиль лихорадочно изучал доску.
Пальцы Фернандеса извлекли довольно громкий аккорд.
- Видите... вот так... и так... а затем так...
- Черт побери, прекратите этот грохот! - выпалил Джаммас-луджиль. -
Как я могу при этом сосредоточиться?
Фернандес вспыхнул:
- У меня столько же прав...
Джаммас-луджиль оскалился.
- Если бы вы могли играть, было бы еще ничего, - насмешливо сказал
он. - Но вы тянете кота за хвост, мальчишка.
- Эй, Кемаль, полегче, - заволновался Эйвери.
Ко всеобщему удивлению Торнтон принял сторону инженера.
- Здесь должно быть место мира и спокойствия, - отрезал он. - Почему
бы вам не поиграть в спальне, сеньор Фернандес?
- Там сейчас отдыхают вахтенные, они спят, - ответил уругваец. Он
встал, сжимая кулаки. - И если вы думаете, что можете указывать как нам
отдыхать...
Лоренцен отступил, чувствуя беспомощное замешательство, которое у
него всегда вызывали споры. Он пытался сказать что-то, но язык, казалось,
распух у него во рту.
Именно в этот момент появился Фридрих фон Остен. Он стоял у дальней
двери, слегка покачиваясь. Всем было известно, что он протащил на борт
ящик виски. Он не был алкоголиком, но на борту не было женщин, а не мог же
он все время чистить свои любимые ружья. У солдата-наемника из руин
Европы, даже если он окончил Солнечную академию, зарекомендовал себя в
Патруле и назначен главным оружейником экспедиции, не было других
интересов.
- Што шлучилось? - спросил он.
- Не ваше чертово дело! - бросил Джаммас-луджиль. Им часто
приходилось работать вместе, но они не выносили друг друга. Это
естественно для двух одинаково высокомерных людей.
- Тогда я делать это швой чертово дело, - фон Остен шагнул вперед,
распрямив свои могучие плечи; желтая борода встала дыбом, широкое,
покрытое шрамами лицо покраснело. - Так вы шмеетесь над Мигель опять?
- Я могу и сам позаботиться о себе, - довольно спокойно сказал
Фернандес. - И вы, и этот пуританский святоша можете не вмешиваться.
Торнтон закусил губу.
- Я расскажу вам о святошах, - сказал он, тоже вставая.
Фернандес дико смотрел на него. Все знали, что его семья с
материнской стороны была вырезана во время Себастьянского восстания
столетие назад. Эйвери предупредил всех, чтобы об этом не упоминали.
- Подождите, Джоаб, - правительственный чиновник устремился к
марсианину, размахивая руками. - Полегче, джентльмены, прошу вас...
- Если бы все идиоты с разжиженными алкоголем мозгами занимались
только своим делом... - начал Джаммас-луджиль.
- Разве это не наш чертов дело? - закричал фон Остен. - Мы есть
никудышные - вместе, я бы отдал вас хоть на один день в Патруль с его
дишциплина...
"Доверьтесь ему и он скажет самую неподходящую вещь в самый
неподходящий момент, - пронеслось в голове у Лоренцена. - Он совершенно
прав, но от этого не становится более переносимым."
- Послушайте... - он открыл рот, но заикание, которое всегда
настигало его в моменты возбуждения, помешало продолжить.
Джаммас-луджиль сделал короткий шаг к немцу.
- Если вы выйдете со мной на минутку, мы поговорим об этом, - сказал
он.
- Д_ж_е_н_т_л_ь_м_е_н_ы_! - взвыл Эйвери.
- Это кто джентльмены, они? - спросил Торнтон.
- Und du kannst auch herausgehen! [И ты тоже можешь выйти! (нем.)] -
взревел фон Остен, поворачиваясь к нему.
- Никто не смеет оскорблять меня! - прокричал Фернандес. Его
маленькое жилистое тело сжалось для нападения.
- Не вмешивайся, сынок! - сказал Джаммас-луджиль. - Это может плохо
кончиться для тебя.
Фернандес издал звук, похожий на рыдание, и прыгнул к нему. Турок
удивленно отпрянул. И в тот миг, когда кулак коснулся его щеки, он нанес
ответный удар. Фернандес упал на спину.
Фон Остен взревел и бросился на Джаммас-луджиля.
- Скорее, - прохрипел Эйвери. - Надо разнять их!
Он почти тащил Торнтона за собой. Марсианин схватил фон Остена за
талию и потянул на себя. Немец ударил его по лодыжке. Торнтон сжал губы,
сдерживая крик боли, но не выпустил противника. Джаммас-луджиль стоял на
месте, тяжело дыша.
- Это что еще за безобразие?
Все обернулись на этот голос. В дверях стоял капитан Гамильтон.
Это был высокий человек, крепкого телосложения, с тяжелыми чертами
лица, густые седые волосы обрамляли вытянутое лицо. Он был одет с
безукоризненной аккуратностью, в голубой мундир Союзного Патруля,
резервистом которого являлся. Обычно тихий голос капитана стал непривычно
резким, а серые глаза, как холодная сталь, пронзали всех присутствующих.
- Мне казалось, что я слышу звуки ссоры, но здесь еще и драка!
Все отодвинулись друг от друга, угрюмо поглядывая на него, но избегая
встречаться с ним взглядом.
Он долго стоял неподвижно, глядя на них с нескрываемым презрением.
Лоренцен попытался сжаться, исчезнуть. Но в глубине души он спрашивал
себя, насколько это выражение капитана отражает его действительное мнение
о них. Гамильтон был сторонником строгой дисциплины и педантом, он прошел
специальную психическую подготовку, чтобы справиться со всеми страхами и
комплексами, связанными с его положением. Но он не превратился в машину. В
Канаде остались дети и внуки, и он увлекался садоводством; он не внушал
антипатии, когда...
- У вас у всех есть университетские степени. - Теперь капитан говорил
совершенно спокойно. - Вы образованные люди, ученые и технические
специалисты. Мне говорили, что вы представляете интеллектуальный цвет
Солнечной системы. Если это действительно так, то, да поможет вам Бог!
Ответа не последовало.
- Я полагаю, что вы знаете, что наша экспедиция опасна... - продолжал
Гамильтон. - Я знаю также, что вам говорили о судьбе первой экспедиции на
Трою. Она так и не вернулась. Мне кажется, на нас ложится определенная
ответственность: мы должны действовать, как сплоченный отряд, чтобы выжить
и победить то, что погубило первую экспедицию. Похоже, что вы этой
ответственности не ощущаете. - Он нахмурился. - По-видимому, вы, ученые,
также думаете, что я всего лишь пилот - только извозчик, который должен
доставить вас на Трою и привезти обратно? Если вы так считаете, советую
вам вновь прочесть устав экспедиции - надеюсь, вы умеете читать. Я отвечаю
за безопасность всего корабля, включая ваши жизни. Да поможет мне Бог! Это
означает, что я здесь хозяин. С того момента, как вы вошли в люк корабля
на Земле, до вашего выхода из него снова на Земле, я здесь единственный
хозяин.
Я не дам и плевка за того, кто забудет об этом и попытается
ослушаться меня. Достаточно уже того, что здесь произошла ссора, а ее не
должно было быть. Вы все проведете сутки в трюме - без пищи. Может, это
научит вас лучшим манерам.
- Но я не... - прошептал Хайдеки.
- Вот именно, - отрезал Гамильтон. - И я хочу, чтобы каждый человек
на борту считал предотвращение таких конфликтов своим долгом. Если ваши
жизни и жизни ваших товарищей для вас ничего не значат, то, может быть,
пустые желудки заставят вас подумать!
- Но я _п_ы_т_а_л_с_я_... - закричал Эйвери.
- И не сумели. Полный провал, судя по тому, что я видел. Вы будете
подвергнуты аресту за некомпетентность, мистер Эйвери. Это ваша
обязанность - подавлять нарастающее напряжение в корне. А теперь - марш!
Они повиновались. Никто не сказал ни слова.
Немного позже Хайдеки в темноте трюма прошептал:
- Это несправедливо. Он думает, что он бог всемогущий?
Лоренцен пожал плечами, он очень быстро успокоился:
- Думаю, капитан должен быть таким.
- Но если он будет продолжать в том же духе, все возненавидят его!
- Я думаю, что он сам себе психолог. Может быть, он этого и
добивается.
Еще позже, лежа во тьме на жесткой, узкой койке, Лоренцен размышлял о
том, почему же все неправильно. Эйвери беседовал с каждым в отдельности,
консультировал их, старался чтобы страх и ненависть одного не обернулись
против остальных. По крайней мере, он старался. Но не смог.
Некомпетентность! Может, это и есть проклятие, которое тяготеет над
экспедицией Лагранжа?
5
Небо было необыкновенным.
Здесь, в центре гигантского скопления, двойная звезда пылала, как два
огромных костра. Лагранж-2 сиял так же ярко, как Солнце, хотя был вдвое
меньше его и был окружен сине-зеленым пламенем с сверхъестественным
ореолом короны и зодиакального света. Когда этот свет проходил через
фильтры, становились видны чудовищные протуберанцы по краям короны.
Лагранж-2, в три раза меньше Солнца по угловому диаметру, но почти такой
же по свечению, был насыщенного оранжево-красного цвета, как кусок
раскаленного угля, повисший в небесах. Когда свет обеих звезд проникал
через иллюминаторы в затемненные каюты, лица людей окрашивались неземными
цветами, и, казалось, менялись до неузнаваемости.
Звезды сверкали так ярко, что некоторых из них можно было увидеть
через дымку сияния двойной звезды Лагранжа. С противоположной, теневой
стороны корабля небо казалось тяжелым черным бархатом, усеянным звездами -
огромными немигающими бриллиантами, - пылающие беспорядочные мириады,
толпа блеска и великолепия, которую никогда не увидят жители Земли. Было
грустно осознавать, что их свет, видимый сейчас на Земле, покинул звезды,
когда люди жили еще в пещерах; свет, который сейчас исходит от них,
достигнет Земли в немыслимом будущем, когда там, возможно, не останется ни
одного человека.
"Хадсон" кружил вокруг Трои в 4000 километрах над поверхностью
планеты. Спутник Трои - Илион, выглядел вчетверо больше Луны, наблюдаемой
с Земли; диск его мерцал от тонкой атмосферы, и резкие пятна морей темнели
на поверхности. Маленький мир, очень старый, там нет места для колонистов,
но он может быть богатым источником минералов для людей на Трое.
Планета огромным шаром висела в иллюминаторе, заполняя около половины
небосвода. Хорошо была видна атмосфера вокруг нее, облака и бури, смена
дня и ночи. Ледяные шапки, покрывающие треть ее поверхности, ослепительно
блестели; океаны голубого цвета, на которых непрекращающиеся ветры
поднимали миллионы увенчанных пеной волн, фокусировали свет одного из
солнц в слепящие точки. Там были острова и один большой материк, его южный
и северный конец покрывали льды, лед простирался на запад и на восток,
вокруг всей планеты. Зеленая полоса по экватору по мере приближения к
полюсам темнела и становилась коричневой. На ней, как серебряные нити,
вились реки и блестели озера. Высокий горный хребет - смесь света и теней
- пробегал через весь континент.
Полдюжины людей в корабельной обсерватории молча висели в
невесомости. Мигающий свет двух солнц отражался на металлических
поверхностях их приборов. Они предполагали сопоставить результаты своих
наблюдений, но сейчас никто не хотел говорить; люди завороженно смотрели в
иллюминаторы.
- Ну! - произнес наконец Гамильтон. - Что вы обнаружили?
- В сущности... - Лоренцен сглотнул. Пилюли от космической болезни
немного помогли ему, но он все еще чувствовал слабость и мечтал о
возвращении веса, о свежем воздухе. - В сущности, мы только еще раз
подтвердили наблюдения астрономической экспедиции к Геркулесу. Масса
планеты, размеры, атмосфера, температура... да, зелень внизу, несомненно,
имеет в спектре поглощения полосу хлорофилла.
- А признаки жизни?
- О, да, но лишь немного. Видны не только растения, но и животные,
довольно большие стада. Я получил хорошие фотографии. - Лоренцен покачал
головой. - Однако, ни следа "Да Гамма". Мы наблюдаем уже в течение двух
планетарных дней и, несомненно, заметили бы их посадочные шлюпки или
остатки покинутого лагеря, но ничего нет.
- Может, они приземлились на Сестре, а тут попали в беду? - Кристофер
Умфандума, африканский биолог, жестом указал на безжизненное лицо Илиона.
- Нет, - ответил Гамильтон. - Правила подобных экспедиций требуют,
чтобы корабль приземлялся вначале на той планете, которая является целью
экспедиции. Если по каким-либо причинам они вынуждены покинуть планету, то
оставляют условный знак, хорошо видимый из космоса. Мы, конечно, и Сестру
проверим, но я убежден, что катастрофа произошла на Трое. Сестра слишком
типична, она похожа на Марс; в таком месте ничего не может случиться с
хорошо подготовленными космонавтами.
- А другие планеты этой системы? - спросил Хайдеки. - Может быть,
они...
- Нет, здесь нет других планет. Всего лишь небольшая группа
астероидов в другой троянской позиции. Теория образования планет и условия
стабильности их постоянных орбит запрещают появление здесь планет. Вы,
очевидно, знаете, что и Младший не имеет подлинной троянской стабильности.
Планета двойной звезды вообще не может ее иметь: пропорция масс
компонентов двойной звезды слишком мала для этого. Квазистабильность
орбиты старшего объясняется лишь влиянием массы Сестры. Правда, на шкале
человеческой истории эта разница незаметна. Нет, здесь не может быть
другой планеты.
- Но, возможно, - осторожно выразил предположение Эйвери, -
экспедиция удачно покинула Трою и пропала на пути домой?
Гамильтон фыркнул:
- Ничего не может случиться с кораблем в подпространстве. Нет, только
там, - он бросил взгляд на планету, и его глубоко посаженные глаза
потемнели, - что бы ни случилось с ними, это произошло внизу на Младшем.
Но почему нет следов? "Да Гамма" по-прежнему должен находиться на орбите.
А на поверхности были бы видны посадочные шлюпки. Неужели они опустились в
океане?
- К кому? - спросил Эйвери во внезапно наступившей тишине. - Или к
чему?
- Я уже говорил, здесь нет и следа разумной жизни, - устало сказал
Лоренцен. - На таком расстоянии наши телескопы разглядели бы все: от
города до соломенной хижины.
- Может, они не строят хижины, - сказал Эйвери задумчиво.
- Помолчите, - приказал Гамильтон. - Вы тут вообще посторонний. Это
картографическое помещение.
Хайдеки вздрогнул.
- Как-то там внизу холодно и уныло, - сказал он.
- Не совсем, - сказал Фернандес. - Вокруг экватора климат почти такой
же, как на Земле в районе, скажем, Норвегии или штата Мэн. И вы можете
заметить, что деревья и трава простираются до самых болот у основания
ледников. Ледниковые периоды никогда не были такими безжизненными, как
думают многие; во время плейстоцена Земля была полна животной жизни.
Именно из-за ухудшения охоты после ледникового периода человечество
вынуждено было перейти к земледелию, оседлости и встало на путь
цивилизованности. Эти ледники, несомненно, отступают: я отчетливо вижу на
фотографиях морены. Когда мы приземлимся и тщательно изучим обстановку, вы
будете поражены, как быстро Младший развивает свои тропические районы. Эта
область на экваторе насчитывает, вероятно, несколько сотен лет. С точки
зрения геологии - пустяк! - Он щелкнул пальцами и улыбнулся.
- Если приземлимся, - сказал Гамильтон задумчиво. - Сколько времени
потребуется вам, чтобы подготовить подробные карты, Лоренцен?
- Гм-м-м... ну, примерно неделю. Но разве мы будем так долго ждать?
- Будем. Мне нужна общая карта планеты в масштабе один к миллиону и
достаточное количество карт центрального района, где мы думаем
приземлиться - скажем, по пять градусов в обе стороны от экватора - в
масштабе один к десяти тысячам. Напечатайте по пятьдесят копий каждой
карты. Начальный меридиан проведите через северный магнитный полюс; можете
послать вниз робофлайер для определения полюса.
Лоренцен тяжело вздохнул про себя. Он будет пользоваться
картографической машиной, но все равно работа предстояла невеселая.
- Я возьму шлюпку и несколько человек и отправлюсь посмотреть на
Сестру поближе, - продолжил Гамильтон. - Я не надеюсь что-нибудь найти,
но... - Внезапно он улыбнулся. - Вы можете назвать разные особенности
местности там, внизу, как вам понравится, но ради Бога не уподобляйтесь
тому чилийскому картографу из экспедиции на Эпсилон Эридана-3! Его карты
стали официальными, использовались более десяти лет, и только тогда
обнаружилось, что на арауканском языке данные им названия звучат как
непристойности!
Он похлопал астронома по плечу и выплыл из комнаты. "Неплохая шутка,
- подумал Лоренцен. - Он лучший психолог, чем Эйвери; хотя Эд не такой уж
беспомощный. Ему просто не хватает уверенности."
Он решил придерживаться классической номенклатуры Геркулесовой
экспедиции. Гора Олимп, гора Ида, большая река внизу - Скамандр; конечно,
эти названия не окончательные. Когда придут колонисты, то это будет Старая
Плешь, Кончинжангуя, Новая Нева...
Е_с_л_и_ колонисты придут.
- Давайте... гм... давайте несколько определимся, - громко сказал он,
испытывая неловкость. - Кто из вас что-нибудь знает о картографии?
- Я, - неожиданно сказал Эйвери. - Я помогу вам, если хотите.
- Где вы научились этому? - спросил Фернандес.
- Это часть моего образования. Прикладная психодинамика включает
картографирование личности, так что мы обязаны знать соотношение масштабов
и некартезианские координаты. Я не хуже вас справлюсь с картографической
машиной.
Лоренцен заморгал. Потом кивнул. Он был далек от современной науки о
человеческом поведении, но несколько раз заглядывал в работы по
психологии: там было больше параматематических символов, чем в
астрономических трудах.
Он уцепился руками и ногами за ступеньки приставной лестницы. Эйвери
говорил, что его склонность к космической болезни имеет психологические
причины. Ну что ж, ему надо отвлечься от работы и холодной сияющей планеты
снаружи, хотя бы на несколько минут.
- Насколько точна ваша наука? - спросил он. - Популярные статьи об
этом очень туманны.
- Ну... - Эйвери почесал подбородок. Он висел в воздухе, скрестив
ноги, напоминая маленького Будду. Его взгляд устремился вдаль. - Что ж,
нам не требуется точность физических наук, - сказал он наконец. - На самом
деле, мы ее никогда не достигнем: тут нечто вроде принципа
неопределенности, связанного с взаимоотношениями между наблюдателем и
наблюдаемой системой. Но результаты очень интересные.
- Например? - спросил Умфандума. - Я знаю о достижениях неврологии;
это моя специальность. Но что есть человек как человек, а не как
биофизический механизм?
- Практические результаты полученных знаний зависят от особенностей
сферы применения, - сказал Эйвери. - Еще до Третьей Мировой войны
психологи использовали теорию игр в военных разработках, а позже большие
компьютеры сделали возможным теоретически рассчитывать такое сложное
явление, как бизнес: это привело, в свою очередь, к более глубокому
пониманию экономики. Как оказалось, теория коммуникации имеет более
широкое применение; в частности к поведению человека, который
рассматривается как символьное животное. С минимальными допусками это
положение приняли за аксиому. Построили математическую и
параматематическую систему, в которой каждый элемент, так или иначе,
соответствует наблюдаемым явлениям; из этого вывели теоремы. До сих пор
многие из них не нашли подтверждения, потому что начальные условия
меняются постоянно, и, конечно же, очень сложно ставить эксперименты над
живыми людьми. Но все же данные, которыми мы располагаем, говорят о
правильности этих теорем. Это создало возможность с большой точностью
предсказывать поведение широкомасштабных явлений, таких, как экономические
циклы.
- А разве диктаторы не знали всего этого? - спросил Лоренцен. - У них
несомненно были опытные специалисты пропаганды. Меня больше интересует как
это развивается сейчас.
- Мы сейчас оперируем только современными данными, - фыркнул Эйвери.
- Лишь очень немногое из достижений прошлого имеет научную ценность. К
примеру, возьмем историю моей родной Северной Америки. Пропагандисты
капитала и труда, создатели рекламы работали на таком примитивном уровне,
на основе такой примитивной теории, что часто производили эффект, обратный
желаемому. Они представляли только часть массового психологического
аппарата, который вел к военному поражению. Комиссары были ослеплены своей
собственной идеологией; они никогда не осмеливались выйти за рамки ее
догм. Самозваные освободители были заинтересованы лишь в том, чтобы самим
захватить власть; не их пропаганда влекла к ним людей, а тирания
комиссаров, и вскоре они стали также непопулярны. Вояки времен
междуцарствия использовали психомилитаристский анализ, да, но единственная
серьезная работа была проведена в Бразилии. Позднее, в теократический
период, исследования в этой области продвинулись вперед из-за угрозы со
стороны империи Монгку, и тогда же впервые провели политикоматематический
анализ. Но только после победы Венеры, установления временного мира на
Земле и изгнания теократов из Америки, исследования в этой области
двинулись дальше. Затем были окончательно сформулированы положения
психодинамики и использованы для прекращения Марсо-Венерианской войны и
объединения Солнечной системы - причем большую часть работы проделали
миролюбивые профессора, интересующиеся только своей наукой; они
по-прежнему выполняют основную часть новых исследований.
- Фью! - засмеялся Умфандума.
- Вы сказали, дорабатывают науку? - проговорил Лоренцен. - Я думал...
- О, да, работы продолжаются, все время. Но уже достигнуты
значительные результаты. Контроль экономических циклов, например, наиболее
эффективное размещение городов, стабилизация валюты, постепенное
продвижение человечества от варварства к первой подлинно зрелой
цивилизации - цивилизации, в которой _к_а_ж_д_ы_й_ будет здравомыслящим. -
Неуловимое выражение промелькнуло на его полном лице и в бесцветных
глазах. - Это тяжелейшая работа, она займет столетия, будет множество
неизбежных ошибок, помех, неудач, но тем не менее впервые в истории у нас
не только благие намерения, но и пути к их осуществлению.
- Надеюсь, что так, - пробормотал Лоренцен. А про себя продолжил: "Вы
не сможете выбирать психократов, не отвергая инженеров. Мне не нравится
элита в любом виде, мы видели их предостаточно; при всех своих
недостатках, парламентское правительство все еще остается единственно
возможным выходом. Психократы при нем должны быть только советниками.
Но, когда советники пытаются стать руководителями..."
Он вздохнул и оттолкнулся от стены.
- Пошли, - сказал он. - Начнем работу.
6
Лоренцен знал, что они приближаются к незнакомой планете очень
осторожно, но это было голое знание разума. Впервые в жизни он не
чувствовал себя в безопасности и был близок к панике.
Когда карты были готовы, с корабля отправились четыре шлюпки - сорок
человек - остальные находились на борту "Хадсона" на орбите. По пути вниз
Фернандес покрылся испариной; именно он выбирал посадочную площадку, и
будет виноват, если корабль опустится в болото или в район землетрясений.
Но ничего не случилось.
Как раз это и настораживало - ничего не случилось. Они приземлились в
нескольких километрах от Скамандры на широкой зеленой равнине, испещренной
группами деревьев. Края долины скрывались в отдаленной голубой дымке. Как
только отключились двигатели, на людей обрушилась тишина; трава, которую
они подожгли при посадке, перестала гореть; люди через иллюминатор
напряженно всматривались в залитый солнечным светом мир снаружи.
Химики и биологи оказались завалены работой. Им нужно было проделать
множество тщательных анализов - воздух, почва, образцы растений,
доставленные роботами. Торнтон замерил радиацию и сообщил, что она
безопасна. Наружу выставили клетку с макаками-резус, оставив их на неделю.
В течение этой недели никто не выходил из шлюпок. Роботы после возвращения
тщательно стерилизовались во входных тамбурах. Остальным членам команды
делать было нечего.
Лоренцен погрузился в чтение микрокниг, но даже Шекспир, Йенсен, и
"Песня о людях Юпитера" казались ему скучными. Люди бродили без цели,
перебрасываясь фразами друг с другом, зевали, спали и просыпались на
следующий день с затуманенной головой. Открытых стычек на этой шлюпке не
было, так как здесь находился Гамильтон; но капитан, довольно часто,
яростно кричал через телесвязь на экипажи других шлюпок.
Фернандес потерял терпение и заявил Гамильтону:
- Неужели вы боитесь болезней?
- Чертовски боюсь, - подтвердил капитан. - Если эволюция на этой
планете близка к земной, а похоже, так оно и есть, то здесь несомненно
найдется пара микробов, способных жить в наших организмах. А я хочу
вернуться домой на своих ногах. И я хочу быть уверенным, что мы не занесем
какую-нибудь гадость через шлюз.
Хайдеки и его группа доложила о результатах исследования растений:
они очень напоминали земные, хотя росли гуще и стволы их были значительно
прочнее. Некоторые из них были ядовиты из-за большого содержания тяжелых
металлов, но большинство - вполне съедобны. Человек мог бы прожить,
питаясь только дикой растительностью. Требовались дальнейшие исследования,
чтобы определить, какие растения следует употреблять для сбалансированной
диеты.
Вскоре они попробовали есть пищу с Трои. Вкус был неописуем. Лоренцен
подумал, насколько бессилен земной язык в передаче вкусовых и обонятельных
ощущений - тут был привкус имбиря, корицы, чеснока. Он улыбнулся и сказал:
- Возможно, душа Эскофье вовсе не в раю; может быть, он получил
специальное разрешение летать по Галактике и проверять, что можно съесть.
Торнтон нахмурился, а Лоренцен вспыхнул - но как он может извиниться
за шутку? Он ничего не сказал, но каждый раз, вспоминая этот инцидент,
морщился.
Гамильтон разрешил есть эту пищу только половине людей и весь
следующий день наблюдал за ними.
Снова и снова появлялись животные, большинство из них маленькие.
Стремительными точками мелькали они по краю выжженного пространства в
густой траве. Однажды показалось стадо четвероногих, похожих на пони: у
них была чешуйчатая серо-зеленая шкура, длинные волосатые ноги и безухая
голова рептилии. Умфандума бранился от нетерпения, что не может поближе
взглянуть на них.
- Если рептилии развились здесь так сильно, - сказал он, - то может
быть, что здесь вообще нет млекопитающих.
- Рептилии в ледниковый период? - скептически спросил Фернандес. - Но
не такие большие, мой друг.
- О, похоже это не совсем рептилии, но все же намного ближе к ним,
чем земные млекопитающие. Здесь есть теплые и холодные сезоны, и у них,
должно быть, теплая кровь и хорошо развитое сердце; но они определенно не
плацентарные.
- Это еще один аргумент в пользу отсутствия здесь разумной жизни, -
сказал Лоренцен. - Похоже, планета просто ждет, когда сюда придут люди.
- Да... просто ждет, - произнес Эйвери с неожиданной горечью. - Ждет
шахт, городов и дорог, ждет, когда разровняют холмы и равнины наполнятся
людьми. Появятся наши собаки и кошки, коровы и свиньи, и разрушат
бесконечное многообразие местной жизни. Ждет пыли, смога и толчеи.
- Вы не любите человечество, Эд? - спросил Джаммас-луджиль
язвительно. - Я думал ваша работа запрещает вам это.
- Я люблю человечество в положенном ему месте... на Земле, - сказал
Эйвери. - Ну, ладно. - Он пожал плечами и улыбнулся. - Не обращайте
внимания.
- У нас есть задание, которое надо выполнить, - сказал Гамильтон. - И
в него не входит забота о последствиях.
- Многие так рассуждали, - ответил психолог. - Солдаты, палачи,
ученые, создавшие атомную бомбу. Ладно... - он отвернулся и вздохнул.
Лоренцен задумался. Он помнил зеленый шум аляскинских лесов, дикую
красоту лунных пиков. Мало осталось в Солнечной системе мест, где человек
может побыть в одиночестве. Кажется, и Трою ждет та же участь...
Через неделю в шлюпку внесли обезьян. Умфандума внимательно осмотрел
их, а потом убил и вскрыл для проведения анализов. Ему помогал Хайдеки.
- Все в норме, - доложил биолог. - Я обнаружил в крови несколько
типов местных бактерий, но они совершенно безвредны и не взаимодействуют с
организмом; по всей вероятности они не могут репродуцировать в химическом
составе земного тела. Вы не получите от них даже легкой лихорадки.
Гамильтон кивнул седой головой.
- Хорошо, - сказал он, наконец, медленно. - Я считаю, что можно
выходить.
Он вышел первым. Последовала короткая церемония поднятия флага
Солнечного Союза. Лоренцен вместе с остальными стоял с обнаженной головой,
ветер развевал его волосы под чужим небом. Он думал о том, что на фоне
этого пустынного ландшафта, вся эта церемония была святотатством.
В течение нескольких дней все были заняты устройством лагеря, люди и
роботы работали много и напряженно, почти круглосуточно. Здесь всегда было
светло: от зеленого или красного солнца, или от обоих сразу, или от
громадного щита Сестры, пылающего в небе вместе с невероятно блестящими
звездами. Работа замедлялась из-за трения между людьми, хотя казалось
странным, что они продолжают ссориться, оказавшись настолько
изолированными от человечества. Но работа продвигалась. Сеть непрочных
построек возникала вокруг стоявших рядом шлюпок; заработал главный
генератор и добавился электрический свет; установили стерилизатор для
питьевой воды; кольцо детекторов, сигналов устройств и пулеметов окружило
лагерь. Поставили постройки для спальни, кают-компании, лазарета,
лабораторий и механических мастерских. Металлические полуцилиндрические
здания совершенно не вписывались в окружающий ландшафт.
После этого Лоренцен почувствовал себя пятым колесом в телеге.
Астроному нечего было делать. Он установил телескоп, но из-за двух солнц и
яркого спутника всегда было слишком светло для эффективных наблюдений. В
деловой суматохе лагеря он начал тосковать по дому.
Он увязался вместе с группой, которая отправилась на аэрокаре к
Скамандре, чтобы поближе взглянуть на нее и собрать образцы. Река была
необычной: медленно движущаяся полоса коричневого цвета; с одного ее
берега, поросшего тростником, не было видно другого. Рыбы, насекомые и
растения не интересовали Лоренцена. Как дилетант в зоологии, он
интересовался другими - большими животными: парафилонами, астимаксами и
тетраптериусами. Охотиться было легко; по-видимому, животные раньше не
встречали никого похожего на людей, их легко было подстрелить, когда они с
любопытством кружили вокруг. Оружие у каждого висело на поясе, и, хотя
здесь были и хищники - по ночам слышался их рев, - в общем ничто не
угрожало жизни людей.
Высоких деревьев не было; низкие кустарники группами усеивали
равнину. Они были невероятно прочны, топор тупился об стволы и лишь
плазменный резак мог справиться с ними. Ботаники, основываясь на
дендрохронологии, заключили, что возраст кустарников равняется нескольким
столетиям. Пользы для людей от них не было. Человеку придется ввозить свои
саженцы, чтобы получить пригодные для пиломатериалов деревья. Но список
съедобных растений и животных рос очень быстро. Человек мог оказаться
здесь голым и одиноким, но если бы он знал, как высекать огонь из кремня,
то прожил бы вполне сносно.
Но что же случилось с людьми из экспедиции "Да Гамма"?
Это не могло быть связано с природой планеты. Если рассматривать
диких животных и болезни, то во многих районах Земли человек был бы в
меньшей безопасности, чем здесь. Сейчас, в теплый сезон, дни были ясными,
а редкие дожди - умеренно прохладными. Зимой здесь будет снег, но это не
страшно, если есть огонь и теплая одежда. Низкое содержание двуокиси
углерода в воздухе означало некоторое изменение в привычном дыхании, но к
этому легко было привыкнуть, оно почти не ощущалось. Освещение было
непривычным - иногда зеленоватым, иногда красноватым, иногда смесью обоих
цветов, создающей двойные тени и изменяющей вид местности в зависимости от
освещения - но и это не было неприятным и, конечно же, не могло служить
причиной сумасшествия. Здесь были ядовитые растения. У нескольких человек
появилась неприятная сыпь, когда они попробовали одно из них, но вскоре
все научились избегать такие растения. Местность была тихой и спокойной,
тишину нарушал лишь свист ветра и шелест дождя, иногда грохотал гром, или
раздавались отдаленные крики животных да шуршание крыльев в небе, и это
было только облегчением после лязга цивилизации.
Итак...
Лоренцен возился со своим оборудованием, измеряя период обращения
планеты и других небесных тел. В остальное время он предлагал свою помощь
другим, или разговаривал с незанятыми людьми, или играл в разные игры, или
просто сидел и читал. Это было вынужденное безделье, но все же он
чувствовал себя виноватым. Может следует проконсультироваться у Эйвери?
Психолог выглядит не таким потерянным.
Прошло двенадцать тридцатишестичасовых дней Трои. И тогда пришли
чужаки.
7
Телескоп плавно перемещался по заданной программе, когда в его поле
зрения попало нечто двигающееся. Сработало фотореле, и контур обратной
связи направил телескоп на приближающиеся объекты. Когда они приблизились,
включилась сигнализация и сирена разрезала тишину лагеря.
Фридрих фон Остен спрыгнул с койки, на которой дремал.
"Lieber Gott!" [Слава богу (нем.)]
Он схватил винтовку и выбежал наружу, на ходу расстегивая кобуру с
пистолетом системы "магнум". Люди выглядывали из своих убежищ, бросали
работу, и торопились занять посты у огневых точек.
Фон Остен добежал до командного пункта и, балансируя на краю траншеи,
поднес к глазам полевой бинокль. Их было... да... восемь, размеренной
походкой приближающихся к лагерю. Они были слишком далеко, чтобы
разглядеть подробности, но солнце блестело на чем-то металлическом.
Он поднял микрофон и хрипло проговорил:
- Всем занять свои позиции. Капитан Гамильтон здесь?
- Я слушаю. Я на корме шлюпки номер один. Они похожи на...
разумных... или нет?
- Ja [Да (нем.)].
- Я думаю - похожи.
- Хорошо. Оставайтесь на месте. Держите их под прицелом, но не
стреляйте без команды. Это приказ. Что бы ни случилось, не стреляйте без
команды.
- Даже если они откроют огонь?
- Да.
Сирена взвыла с новой силой. Общая тревога!
Лоренцен бросился к отведенному для него месту. Лагерь был охвачен
смятением, слышались крики, топот ног; пыль кружилась в воздухе и оседала
на стволах оружия. Аэрокар поднялся в воздух, чтобы охватить происходящее
с высоты птичьего полета. "Точнее с высоты тетраптериуса? - подумал
Лоренцен. - Здесь же нет птиц. Это не наш мир."
Он вошел в убежище. Здесь собрались люди, неопытные в военном деле,
главным образом для того, чтобы не мешать. Круглое лицо Эйвери замаячило
перед ним; свет Лагранжа-1, проникающий через окно, придавал ему жуткое
выражение.
- Туземцы? - спросил он.
- Э... похоже на то, - Лоренцен закусил губу. - Примерно с полдюжины,
идут пешком. Какого черта мы п-п-прячемся?
Из темного угла выплыло вытянутое худое лицо Торнтона.
- Нам нельзя рисковать, - сказал он. - Было бы неразумно, чтобы
эти... существа... узнали наши намерения, наши силы и численность. Поэтому
будьте мудры, как змеи...
- ...и кротки, как голуби, - закончил Эйвери. - Но таковы ли мы? - Он
покачал головой. - Человек все еще ребенок. И эта реакция... детская.
Страх перед неизвестным. Несмотря на всю мощь, которой мы владеем... мы
все равно боимся. Это неправильно.
- "Да Гамма" не вернулся, - сухо напомнил Торнтон.
- Я не думаю, чтобы... простые дикие туземцы, не знающие даже
городов, были... причастны к этому, - сказал Эйвери.
- Но _ч_т_о_-_т_о_ же случилось, - сказал Лоренцен. Он почувствовал
озноб. - У них может быть оружие - б-б-бактериологическое...
- Говорю вам - это детский страх, - голос Эйвери дрожал. - Мы все
когда-нибудь умрем. Надо встретить их открыто и...
- И поговорить с ними, правда? - улыбнулся Торнтон. - Как ваш
лагранжский, Эйвери?
Наступило молчание. Снаружи шум тоже затих, лагерь застыл в ожидании.
Лоренцен взглянул на свои часы. Он отсчитывал минуты: одна, десять,
тридцать... время ужасно замедлилось. В кабине было жарко, душно и пыльно.
Он почувствовал, как пот стекает струйками по его телу.
Прошел целый час. И, наконец, послышался условный сигнал. "Все в
порядке... выходите... но будьте наготове."
Лоренцен выскочил из убежища. Он оказался рядом с тем местом, куда
подходили чужаки.
Люди стояли полукругом, с винтовками наперевес, встречая чужаков
лицом к лицу; прикрывая подступы к Человечеству. Гамильтон был впереди
всех. Он выпрямился во весь рост и словно окаменел, наблюдая за
незнакомцами совершенно бесстрастным взглядом. Они же - смотрели на него,
и прочесть выражения на их лицах было невозможно.
Лоренцен окинул их взглядом и принялся изучать детали. Он видел
раньше фильмы о внеземных существах, но эти были не такими чужими, как
многие из обнаруженных ранее, но все же было потрясением увидеть их прямо
перед собой. Он впервые по-настоящему осознал, что человек не уникален,
что он не является чем-то особым в бесконечном разнообразии живых существ.
Существа стояли на задних конечностях как люди, хотя с большим
наклоном вперед, что должно быть уменьшало их потенциальные возможности;
примерно метр семьдесят ростом. Тяжелый, как у кенгуру, хвост
уравновешивал тело и, вероятно, служил мощным оружием ближнего боя. Руки
были тонкими, почти человеческими, три пальца вместе и два больших
отставлены, каждый палец имел дополнительный сустав и заканчивался острым
синим когтем. Головы круглые, уши торчком, плоские черные носы,
заостренные подбородки, усы над широкими черногубыми ртами и продолговатые
золотистые глаза. Они выглядели как млекопитающие - по крайней мере, были
покрыты гладким серым мехом, который темнел вокруг глаз, создавая иллюзию
маски. Похоже все они были мужского пола, хотя Лоренцен не был в этом
уверен - на чужаках была одежда: свободные блузы и мешковатые штаны,
по-видимому, сотканные из растительного волокна. Обуты в некое подобие
мокасин. На всех были кожаные пояса, поддерживающие разнообразные сумки,
нож или топор и что-то похожее на рог с порохом; на спинах - небольшие
ранцы, в руках - длинные гладкоствольные ружья, заряжающиеся с дула.
В первый момент все они выглядели одинаково; затем Лоренцен заставил
себя искать индивидуальные различия в размерах, строении лица: они
отличались, как и у людей.
Один из них издал какое-то гортанное мурлыканье. Когда рот его
открывался, то можно было разглядеть длинные синие клыки, но зубы,
казалось, были приспособлены для разных видов пищи.
Гамильтон обернулся.
- По-моему это не военный отряд, - сказал он. Его голос и низкое
гудение ветра были единственными звуками, нарушавшими тишину. - Эйвери, вы
- лингвист. Можете извлечь что-нибудь из их речи?
- Нет... пока. - Лицо психолога покрылось потом, голос дрожал.
Лоренцен удивился, почему он так возбужден. - Они произносят отдельные
слова.
- Вот, черт! - воскликнул Джаммас-луджиль. - Я даже этого не слышу.
Для меня все звучит одинаково.
Заговорил другой чужак. Напрягаясь, Лоренцен уловил паузы между
фонетическими группами. Он изучал в колледже курс сравнительной
лингвистики, но сейчас мало что помнил из него.
- Они ведут себя, как... ну, не знаю как это назвать, - сказал
Гамильтон. - Ясно, что мы для них не великие боги, спустившиеся с небес.
- Нельзя было этого ожидать. - Эйвери покачал головой. - Если они
развились до уровня ручного порохового оружия, их общество должно быть
довольно цивилизованным. Эти мушкеты смотрятся лучше, чем те, что были у
землян во времена Ньютона.
- Но _о_т_к_у_д_а_ они взялись? - воскликнул Фернандес. - Здесь нет
городов, нет дорог, нет даже деревень. Я сомневаюсь, есть ли на всей
планете хотя бы один дом!
Гамильтон пожал плечами.
- Надеюсь, мы выясним это. - Голос его стал резким: - Эйвери, вы
занимаетесь только изучением их языка. Фон Остен возглавляет охрану
лагеря; распределите своих людей для наблюдения за каждым из этих
созданий, куда бы они ни направились в пределах лагеря. Но никаких грубых
действий, пока они не попытаются сделать что-нибудь явно подозрительное, и
не удерживайте их, если они захотят уйти. Остальные занимаются своими
прежними делами, но держите оружие в постоянной готовности. И никому не
покидать лагерь, без моего разрешения.
"Это разумно", - подумал Лоренцен. Незнакомцы выглядели миролюбивыми,
но кто знает, кто знает...
Толпа медленно рассосалась. Чужаки послушно последовали за Эйвери, и
один за другим покинули место встречи. Лоренцен услышал, как Фернандес
пробормотал:
- Все-таки туземцы! И, к тому же, довольно высокоразвитые.
- Да, - пробубнил Джаммас-луджиль, тяжело вздохнув. - Похоже, это
полный конец всей идеи колонизации.
"Который окончательно добьет звездную мечту Человечества."
Лоренцен поспешил за Эйвери.
- Могу ли я помочь вам, Эд? - спросил он. - Я совершенно не занят.
- Вы не лингвист, Джон, - ответил психолог. - Боюсь, вы мне только
помешаете.
Отказ уязвил его. Лоренцен сглотнул и настойчиво продолжил:
- Вам понадобится помощь. Кто-то должен делать записи, ну и...
Эйвери надолго задумался.
- Да, понадобится, - сказал он, наконец. - Во всяком случае, сначала.
8
Чужакам предложили спальный домик, и они с готовностью вошли в него;
людей оттуда переселили в другие помещения. Туземцам показали лагерь и
шлюпки, но осталось неизвестно, что они думают обо всем этом. Люди
заметили, что на время сна чужаки всегда выставляли охранника. Кажется, им
не понравилась столовая людей, и они пользовались своей посудой для
приготовления пищи. Но все эти дни чужаки много работали с Эйвери и
Лоренценом.
По-видимому, они называли себя "рорванами" - приблизительно так
человек может произнести это слово. У них были и индивидуальные имена:
Силиш, Янвусарран, Аласву. Указывая на предметы и демонстрируя действия,
люди начали составлять элементарный словарь и перечень фонем: это был
гибкий язык - около пятидесяти фонем. Интонация играла большую роль, но
анализируя свои записи Эйвери решил, что язык не аналогичен китайскому.
- Я уверен, что слова в нем склоняются, - заявил он, - но не могу
ухватить сути их грамматики. Возможно, что интонация связана со
склонением, но... - он грустно вздохнул.
- Но почему бы не научить их английскому или испанскому? -
поинтересовался Лоренцен.
- Не хочу испугать их такой трудной работой. Может быть, это только
группа странников, которые случайно наткнулись на нас. В любой момент они
могут уйти. Не забывайте, они могут быть кем угодно - от официальных
послов, до бродяг или бандитов, или кем-нибудь еще, для чего в земном
языке нет названия. Мы ничего не знаем ни о структуре их общества, ни о
них лично. - Эйвери пригладил рукой редкие волосы и заглянул в блокнот. -
Проклятие, этот язык не дает мне покоя.
- Позвольте мне взглянуть ваши записи, - попросил Лоренцен. - Я
немного знаком со словарным анализом.
- Не сейчас, Джон. Я еще хочу привести их в порядок. Я приготовлю для
вас копию.
На следующий день Лоренцена попросили отправиться на аэрокаре с
экспедицией для сбора образцов. У него не было повода для отказа, поэтому
изучение языка пришлось отложить. Когда он вернулся, Эйвери с кривой
усмешкой протянул ему пачку листов.
- Держите, - сказал он. - Вчера, когда вас не было в лагере, я добыл
еще немного информации, но она привела меня к еще большему затруднению.
Значительная часть ее противоречит тому, что, мне казалось, я знаю.
Лоренцен провел над копией записи много часов и в конце концов
вынужден был признать свое поражение. Названия для большинства самых
важных предметов варьировались безо всяких видимых причин. Например,
Сестре соответствовали слова: Орту, Оманий, Валакеш, Арбву-джангиз, Зулей
и свистящий шум, не произносимый ни на одном из земных языков. К тому же
казалось, что в других предложениях все эти слова приобретают совсем
другое значение. И это были не синонимы. Каким-то неясным образом слово
зависело от всего контекста. Кроме того, в разговоре не удавалось
идентифицировать отдельные предложения.
Лоренцен с разочарованием вынужден был отказаться от дальнейших
поисков. Эйвери упрямо продолжал работать, засиживаясь допоздна, чтобы
обдумать полученные за день материалы. И он единственный не считал эту
работу напрасной.
- Какого дьявола мы торчим здесь? - ругался Джаммас-луджиль. - Тут
есть туземцы. Они настолько цивилизованы, что колонизация невозможна.
Почему бы нам не отправиться домой и хорошенько выпить, а потом забыть это
грязное место.
- Нам, видимо, следует завершить исследования, - мягко сказал
Лоренцен.
Джаммас-луджиль вытащил замызганную старую трубку и принялся набивать
ее. Его грубое темное лицо исказила насмешка.
- Исследуйте мой зад! Вы знаете так же хорошо, как и я, что это
практическая экспедиция. Нам лучше потратить время на поиски другой
подходящей планеты.
Лоренцен вздохнул.
- Сомневаюсь, что это возможно. Даже у нашей экспедиции были
трудности с финансированием. Где же мы раздобудем средства для другой? На
Земле осталось достаточно нерешенных проблем, на которые парламент всегда
сможет потратить общественные фонды, вместо погони за неуловимой мечтой, а
на частные денежные пожертвования далеко не уедешь.
- Вас это волнует? - спросил турок.
- О... да. Думаю, да. Но я никогда не собирался покидать Солнечную
систему навсегда. - И тут Лоренцен догадался: - А для вас очень важно,
Кемаль?
Инженер кивнул:
- Да. Важно. Я уже в том возрасте, когда хочется осесть где-нибудь,
создать семью. Но что может человек делать в Солнечной системе? Только
работать на кого-нибудь другого всю жизнь. Я хочу быть сам себе хозяином.
Я думал... а, к черту! - Его голос потух, а глаза невидяще смотрели на
равнину.
- Еще есть надежда, - сказал Лоренцен. - Может быть, туземцы живут
под землей или где-нибудь в этом роде. Так что им будет все равно, если мы
колонизируем поверхность. В этом случае они даже выиграют - торговля и
тому подобное.
- Возможно. - Огонек сверкнул в глазах Джаммас-луджиля. Но затем они
вновь погасли. Он сжал волосатую руку в кулак. - Но _ч_т_о_-_т_о _ж_е
произошло с первой экспедицией! Я подозреваю, что туземцы убили их и
уничтожили все следы...
- Сомневаюсь, - сказал Лоренцен, хотя в глубине души ощутил
нарастающий страх. - Как они могли добраться до корабля на орбите? Как
персонал мог быть настолько неосторожным, чтобы допустить это? Нет, я
по-прежнему думаю, что с ними что-то случилось в космосе. Случайный
метеор, какие-нибудь неполадки, или...
- Подобные вещи больше не случаются с кораблями.
- Могут случиться, если произойдет несколько маловероятных
совпадений. Или... подождите, вы ведь говорили, что была попытка саботажа
на "Хадсоне"?
- Была. Минутку... вы имеете ввиду...
- Я ничего не имею ввиду, Кемаль. Но дома есть группы, настроенные
против самой идеи колонизации. Ресуррекционисты считают, что это
противоречит воле Господа. Монархисты, коллективисты, евгенисты, все эти
фанатики знают, что их крайне незначительные шансы захватить власть совсем
исчезнут, если люди двинутся из системы. Там есть группа Хилтона с его
псевдонаучными идеями о внеземных болезнях, вторжениях и мутациях
колонистов во что-то отличное от людей и враждебное им, вы понимаете?
- Бомба, спрятанная в "Да Гамме". - Джаммас-луджиль потер подбородок.
- Это было бы не слишком трудно сделать: их корабль не строился с самого
начала, как наш... Конечно, трудно себе представить, как они смогли
подобраться к нашему конвектору. Все наши рабочие до последнего электрика
были тщательно проверены правительством на предмет саботажа. Но могло
быть, могло быть...
- В этом случае... - В Лоренцене нарастало возбуждение. - В этом
случае нам нечего бояться.
- Зато этим сволочам нужно бояться меня! - рука турка сжалась на
винтовке.
Прошел еще один день. Встало сине-зеленое солнце, рассеялся туман,
выпала роса, с металлическим блеском упав на травы. А через шесть часов
поднялось красное солнце и начался полный день. Облака, подсвеченные
красным и зеленым, плыли по небу, двойные тени повторяли их цвета, трава
мерцала множеством оттенков, когда ее шевелил ветер. Первый солнечный
закат был не очень эффектен, так как Лагранж-2 все еще сиял высоко в небе,
но в конце дня возникла жуткая картина, когда все освещалось лишь огненным
заревом. Парадоксально: становилось прохладно, даже холодно, когда светило
только меньшее солнце, но его красный диск казался устьем огромной печи.
Второй солнечный закат был, как обычно, великолепным взрывом малинового,
оранжевого и красного. Затем наступила ночь со сверкающим великолепием
звезд. Появилась Сестра. Один край ее диска был красным, а другой -
сине-зеленым, более темный центр освещался лишь отраженным светом Трои.
Показавшись над горизонтом, Сестра выглядела невероятно огромной, заполняя
собой полнеба; когда она поднялась в небо, то по-прежнему оставалась такой
же большой, так что человек, привыкший к Луне, не мог избавиться от
ощущения, что она падает на него. Ее свет струился серебристым потоком,
сверканием измороси и росы. Ночь была длинная, тихая и чужая человеку.
Ночь поглотила Лоренцена. Он бродил в холодной тишине, прислушиваясь
к себе, и чувствовал зов Вселенной. Возможно, в конце концов, ему
захочется вернуться сюда. Новая планета будет широко открыта для любого
человека: и он сможет создать свою собственную обсерваторию на космической
станции, постарается проверить собственные идеи, глядя на свою землю и
понимая, что она принадлежит ему и его детям.
Но туземцы... Его настроение снова упало.
Прошел еще один день, за ним другой.
Лоренцен сидел под любимым деревом с книгой в руках, когда услышал
свое имя. Он поднял голову, когда из лагерного громкоговорителя прогремел
голос Гамильтона:
- ...явиться к капитану.
Лоренцен встал, недоумевая, и отправился в штаб.
Гамильтон сидел за столом. Позади него стоял Эйвери, он выглядел
взволнованным. Торнтон, Фернандес, Джаммас-луджиль и фон Остен уже были
здесь и ждали.
- Все здесь, - спокойно сказал капитан. - Можете начинать свой
доклад, мистер Эйвери.
Психолог прокашлялся.
- Я немного продвинулся вперед в рорванском языке, - сказал он.
Эйвери говорил так тихо, что трудно было расслышать слова. - Не очень
много: я по-прежнему не представляю себе их грамматику, а также не могу
выделить элементарные языковые единицы. Но мы уже можем говорить о простых
вещах. Сегодня они сказали, что хотят уйти домой. Я не совсем уверен в
причине, но, думаю, что они хотят рассказать о своих открытиях.
- Они уйдут все? - спросил Торнтон.
- Да. Я предложил отвезти их по воздуху, но они отказались. Почему -
не знаю. Думаю, они правильно поняли меня. Я им показал аэрокар и объяснил
жестами. Но, возможно, они не доверяют нам. Они настаивают на том, чтобы
идти пешком.
- Где их дом? - спросил Лоренцен.
- Где-то на западе, в горах. Это все, что я мог выяснить. Около
четырех недель пути.
- Ну? - спросил фон Остен. - И што же делать нам теперь?
- Рорванцы, - медленно сказал Эйвери, - очень не хотели, чтобы мы
следовали за ними по воздуху. Не знаю, почему - может быть, какое-то табу
или, что вероятнее всего, они просто не доверяют нам, боятся, что мы будем
бросать бомбы на их дома. Вспомните, что они знают нас так же плохо, как и
мы их. Если мы попытаемся следить за ними, я думаю, что они исчезнут в
горах, и мы никогда не восстановим контакт. Однако... - он подался вперед,
- мне кажется, что у них нет возражений, если мы будем сопровождать их
пешком. По-моему, они даже хотят этого.
- Отправиться прямо в ловушку?
- Ich danke! [Покорнейше благодарю! (нем.)]
Фон Остен встряхнул головой так, что разметались его светлые волосы.
- Не кажитесь большим ослом, чем вы есть, - сказал Джаммас-луджиль. -
Они должны понимать, что оставшиеся смогут отомстить.
- Шмогут? - фон Остен вспыхнул и ударил себя в грудь для
убедительности. - Как оштавшиеся ужнают об этом, ужнают, где мы?
- По радио, конечно, - нетерпеливо сказал Гамильтон. - Вы возьмете с
собой портативный передатчик...
- Но если чужаки ужнают, что у наш ешть радио?
- Интересное замечание, - согласился капитан. - Есть шанс, что они
никогда не слышали об этом явлении. И я не думаю, чтобы здесь им
кто-нибудь об этом рассказывал. Пока что мы можем доверять им больше.
Он потер пальцем переносицу.
- Мистер Эйвери хочет отправиться с ними, и я согласен, что мы должны
послать несколько человек. Возможно, это наш единственный шанс установить
контакт с местным правительством, или что там у них есть. Нечего и
говорить о том, как важно познакомиться с их технологией, и со всем
остальным. В конце концов, они, возможно, не будут препятствовать людям
селиться здесь. Мы еще этого не знаем, и наша обязанность - узнать.
Вы, джентльмены, сейчас в лагере не нужны, ваша основная работа
выполнена, и поэтому, логически, вы и должны составить группу контакта. Вы
будете поддерживать с лагерем постоянную радиосвязь, и, конечно, на всем
пути производить наблюдения. Не думаю, что это будет легкая прогулка. Вас
могут подстерегать болезни, ядовитые существа или вообще что-нибудь
невообразимое. Не забывайте, где мы находимся, на Рорване может таиться
смерть. Но все-таки, я думаю, все пройдет нормально. Дело это чисто
добровольное, и никакого позора не будет, если кто-нибудь откажется - но я
вижу все согласны?
Лоренцен не был в этом уверен. Он признался себе, что немного боится,
и предпочел бы остаться в лагере. Но, что за черт - остальные же
согласились.
- Конечно, - сказал он.
Позднее ему пришло в голову, что каждый боялся, что его назовут
трусом. Забавное существо человек.
9
Первые три-четыре дня были настоящим мучением. Затем мускулы
привыкли, и они стали проходить по сорок километров в день без особого
напряжения. Это было утомительно - просто идти по прерии, которая
простиралась до самого горизонта. Дождь не мешал движению; люди облачались
в непромокаемые накидки, а рорванцы не обращали на него внимания.
Попадались широкие реки, но достаточно мелкие, чтобы переходить их вброд,
а заодно и пополнить фляги. Дальнобойные винтовки землян поражали дичь с
расстояния один-два километра, а в те дни, когда не попадались животные,
вокруг хватало диких растений, стебли, листья и корни которых были вполне
питательны. Джаммас-луджиль, несший передатчик, каждый вечер связывался с
лагерем, используя азбуку Морзе, чтобы у рорванцев не возникли подозрения.
Гамильтон установил треугольником три робостанции, которые пеленговали их
передачи, и таким образом всегда знал, где находится отряд. Его
собственные сообщения не содержали ничего особенного и лишь уточняли
детали того, что они уже обговорили.
Рорванцы пользовались своими компасами и картами, их символы легко
переводились в земные, с учетом некоторых особенностей. Карты были
начерчены от руки, хотя это не означало, что туземцы не знают печати;
линии на карте были утонченными, словно на китайских картинках. Они были
выполнены в меркаторовой проекции с характерной сеткой линий и начальным
меридианом, проходящим через южный магнитный полюс, что наводило на мысль
о том, что туземцы знали истинную форму своей планеты.
Лоренцен научился различать туземцев по характерным чертам. Аласву
был суетливый, порывистый и чрезмерно разговорчивый; Силиш - медлительный
и тяжеловесный; Янвусарран - темпераментный; Джугас казался наиболее
интеллигентным, и он много работал с Эйвери. Лоренцен старался участвовать
в уроках языка, но без особого успеха; они уже вышли за пределы
элементарных понятий, где он мог что-нибудь ухватить, хотя Эйвери
утверждал, что достигнутое взаимопонимание весьма проблематично.
- Вы должны научить меня тому, что уже знаете, Эд, - попросил
астроном. - Вдруг с вами что-нибудь случится... что же мы будем делать?
- В худшем случае вы вызовете аэрокар, чтоб забрал вас, - сказал
Эйвери.
- Но, черт возьми, мне интересно!
- Ладно, ладно. Я составлю для вас словарь из тех слов, в которых я
уверен, но это вряд ли вам поможет.
Не помогло. Ну хорошо, он узнал, как назвать траву, дерево, звезду,
ходить, бегать, стрелять. Что делать со всем этим? Эйвери просиживал
вечера у костра, говоря и говоря с Джугасом; рыжеватый свет озарял его
лицо и мерцал в нечеловеческих глазах чужака, их голоса поднимались и
падали в мурлыканье, громыхании и свисте, их руки жестикулировали - и все
это не имело для Лоренцена никакого смысла.
Фернандес взял с собой гитару, под неизбежные стоны Джаммас-луджиля,
и по вечерам наигрывал на ней песни. Аласву соорудил маленькую
четырехструнную арфу с резонирующими стенками, от чего получался дрожащий
звук, и присоединился к Фернандесу. Вместе они производили комичное
впечатление: Аласву, наигрывающий "кукарачу", и Фернандес, пытающийся
подражать рорванским мелодиям. Джаммас-луджиль прихватил с собой шахматы,
и постепенно Силиш уловил суть игры настолько, чтобы побороться за победу.
Это было мирное дружеское путешествие.
Но Лоренцена угнетала тщетность их действий. Иногда он хотел никогда
больше не оказываться на борту "Хадсона", хотел вернуться назад, на Луну,
к своим инструментам и фотографическим пластинам. Да, они открыли новую
расу, новую цивилизацию, но какое дело до всего этого человеку?
- Нам больше не нужны ксенографические наблюдения, - сказал он
Торнтону. - Нам нужна планета.
Марсианин приподнял бровь.
- Вы действительно думаете, что эмиграция может разрешить проблему
народонаселения? - спросил он. - Таким путем нельзя переселить больше
нескольких миллионов человек. Скажем, сто миллионов за пятьдесят лет,
челночными рейсами, которые, не забудьте, кто-то должен финансировать.
Новые рождения быстро заполнят вакуум.
- Я знаю, - сказал Лоренцен. - Я слышал обо всем этом раньше. Я имею
ввиду нечто другое - психологическое. Просто знание, что здесь передний
край, что тут человек, прижавшись спиной к стене, может начать свой путь
сначала, что любой человек получит шанс завести собственное дело - это
глубоко отличается от условий в Солнечной системе. Это намного ослабит
социальное угнетение - изменит отношения между людьми, заставит их
повернуться друг к другу.
- Я удивлен. Не забудьте, что самые жестокие человеческие войны в
истории последовали после открытия Америки и потом - после заселения
планет Солнечной системы.
- Но не теперь. Человечество устало от войн. Оно нуждается в чем-то
новом, более значительном.
- Оно нуждается в Боге, - сказал Торнтон с пуританской страстью. -
Последние два столетия показали, как Господь наказывает забывших его
людей. Они не спасутся, убежав к звездам.
Лоренцен покраснел.
- Не понимаю, почему вы всегда краснеете, когда я говорю о религии? -
сказал Торнтон. - Я бы хотел обсудить этот вопрос на разумной основе, как
остальные предметы.
- Мы никогда не договоримся, - проговорил Лоренцен. - Напрасная трата
времени.
- Значит вы никогда не слушаете. Что ж, - Торнтон пожал плечами, - я
не великий поборник всей этой колонизации, но любопытно было бы
посмотреть, что из этого выйдет.
- Я уверен... я уверен, что бы ни случилось, в-в-ваш марсианский дом
будет сохранен! - проговорил Лоренцен.
- Нет. Не обязательно. Господь может наказать и нас. Но мы выживем.
Мы - живучий народ.
Лоренцен вынужден был признать его правоту. Соглашаетесь вы с
сектантами или нет, невозможно отрицать, что они боролись за свою мечту,
как герои. Они колонизировали огромную бесплодную изношенную планету и
заставили ее расцвести; их батальоны, распевающие псалмы сокрушили империю
Монгку и победили Венеру. Верующие, как бы они себя не называли:
христиане, сионисты, коммунисты или представители сотен других религий,
потрясавших историю, обладали особой жизнестойкостью. Из-за этих
потрясений разумные люди не принимали их веры. Если он делал это, то
переставал быть разумным.
Лоренцен взглянул на мешковатые серые фигуры рорванцев. Какие мечты
скрываются в этих нечеловеческих черепах? За что они смогли бы
раболепствовать, убивать, обманывать и умирать?
За свою планету?
10
Мигель Фернандес родился в провинции Латинской Америки, известной под
названием Уругвай. Его семья была древней и богатой, и Мигель был одним из
тех немногих, кто никогда не голодал. В его жизни были книги, музыка,
театры, яхты, лошади; он играл в поло за свой континент в мировых
первенствах и переплыл на яхте Атлантический океан. Он же проделал большую
стратографическую работу на Луне и на Венере, веселился со множеством
друзей, любил много женщин и отправился к звездам с песней.
Он умер на Трое.
Это произошло до ужаса быстро. После двухнедельного пути по прерии,
группа достигла местности, откуда начался медленный подъем к тусклым
голубым очертаниям гор, возвышающимся на горизонте. Это была земля высоких
жестких трав, тонких деревьев, холодных быстрых рек; постоянно дул ветер,
а в небе кружили птицы. Продвижение замедлилось, так как рорванцы петляли,
отыскивая пологие склоны, но, тем не менее, в день проходили около
тридцати километров. Эйвери сказал, что спрашивал, долго ли им еще идти,
но не понял ответа.
Отряд растянулся цепочкой среди разбросанных валунов. Вокруг все было
полно жизни: тетраптеры ловили порывы ветра всеми четырьмя крыльями,
потревоженные маленькие зверьки отскакивали в сторону, стада рогатых
рептилий останавливались в отдалении и смотрели на путешественников
немигающими глазами. Лоренцен шел впереди рядом с Аласву, пытаясь
пополнить свой рорванский словарь названиями новых объектов. Он увидел
маленькое ярко-раскрашенное животное на склоне, что-то вроде крупной
ящерицы, и указал на него.
- Воланзу, - сказал рорванец. Благодаря практике, Лоренцен научился
различать отдельные фразы; раньше все они для него звучали одинаково.
- Нет, - астроному казалось странным, что Эйвери еще не знал слов
"да" и "нет". Может быть, язык рорванцев не содержал этих понятий. Однако
"нет" он сказал по-английски. - Я знаю это слово, оно обозначает "камень".
А я имею ввиду эту ящерицу.
Лоренцен подошел ближе к животному и указал на него вновь. Двойное
солнце ярко отражалось в его переливающейся чешуе.
Аласву колебался.
- Шинарран, - сказал он, наконец, вглядевшись получше. Лоренцен
записал это слово в блокнот и двинулся дальше.
Через минуту он услышал крик Фернандеса.
Он обернулся. Геолог уже падал, и Лоренцен увидел, что ящерица
вцепилась ему в ногу.
- Вот дьявол!..
Он побежал обратно, вскарабкался на скалу и успел увидеть, как
Торнтон схватил ящерицу за шею, бросил на землю и раздавил ей голову
сапогом.
Все столпились вокруг Фернандеса. Он смотрел на них глазами, полными
боли.
- Hace frio... [Холодно (исп.)]
Торнтон разрезал штанину, и они увидели след укуса и пурпурный круг
вокруг него.
- Яд! Быстрее аптечку первой помощи! - выкрикнул марсианин.
- Вот. - Эйвери мягко отстранил Торнтона и склонился над Фернандесом.
Как психолог, он был знаком с медициной. Его нож сверкнул, разрезая плоть.
Фернандес задыхался.
- Я не могу дышать... Madre de Dios [Матерь божья (исп.)], я не могу
дышать...
Эйвери хотел прижаться ртом к ране, но затем выпрямился.
- Нет смысла высасывать, уже добралось до груди. - Голос его был
тусклым.
Рорванцы беспомощно толпились вокруг, глядя так, будто хотели
что-нибудь сделать, но не знали что. Глаза Фернандеса закатились, и они
увидели, что его грудь перестала вздыматься.
- Паралич дыхания. Надо делать искусственное... - Джаммас-луджиль
взял руки уругвайца в свои огромные лапы.
- Нет. - Эйвери щупал его пульс. - Бесполезно. Сердце остановилось.
Лоренцен стоял очень тихо. Он никогда раньше не видел умирающих. В
этой картине не было ничего величественного. Фернандес лежал, нелепо
свернувшись, лицо его покрылось пятнами, маленькая струйка слюны стекала
изо рта. Ветер прорвался между людьми и взъерошил ему волосы. Смерть -
непривлекательное зрелище.
- Вызываю лагерь. - Джаммас-луджиль стащил рацию со спины. - Ради
бога, вызываю лагерь. У них есть средства оживления.
- Не для этого яда, - сказал Эйвери. - Пахнет как синильная кислота.
А скорость действия! Боже мой! Он должно быть поразил уже всю кровеносную
систему.
Они долго стояли молча.
Джаммас-луджиль вызвал Гамильтона и доложил о случившемся. Капитан
застонал.
- Бедный маленький дьявол! Нет, бесполезно везти его в лагерь.
Ответ капитана пришел в виде точек и тире. Рорванцы смотрели,
выражение их лиц было непонятно. Может, они считали это ритуалом - люди
разговаривают со своим богом.
- Спросите его, что нам делать, - сказал Эйвери. - Скажите, что
рорванцы собираются продолжать путь, и я хочу идти вместе с ними.
Пришел ответ:
- Похороните геолога и поставьте опознавательный знак. Не думаю,
чтобы в этих обстоятельствах следовало считаться с его религией.
Кто-нибудь из вас хочет вернуться в лагерь? Кар готов... Нет? Хорошо.
Тогда идите дальше и, ради любви всех людей, будьте осторожнее.
Потребовалось немало времени, прежде чем удалось выкопать могилу теми
инструментами, которые были у них с собой. Рорванцы помогали, а потом
принесли кучу обломков, чтобы образовать могильный холм. Эйвери взглянул
на Торнтона.
- Не скажете ли несколько слов? - очень мягко спросил он.
- Если хотите, - ответил марсианин. - Он был не моей веры, вы знаете,
а здесь нет людей исповедующих его религию. Поэтому я просто скажу, что он
был хорошим человеком.
Не лицемерно ли это, размышлял Лоренцен. Торнтон, для которого
Фернандес был папистом; проклинавший его за шумливость, Джаммас-луджиль;
фон Остен, называвший его размазней и глупцом; Эйвери, для которого
Фернандес был лишним поводом для беспокойства; он сам, никогда не
сближавшийся с этим человеком; даже рорванцы - все стояли вокруг могилы,
молчаливо сознавая чувство утраты. Есть ли в этом смысл, или это
признание, благоговение перед вульгарной предопределенностью всей жизни?
Они больше ничего не могли сделать для мертвого под этими скалами; хотели
ли они сделать больше, когда он жил?
Когда все закончилось, было уже слишком поздно пускаться в путь. Они
собрали сухие ветки, траву для костра и молча поужинали.
Джугас и Эйвери начали свои лингвистические занятия; фон Остен угрюмо
свернулся и уснул; Торнтон читал библию в тусклом свете костра; остальные
рорванцы шепотом переговаривались друг с другом. Костер громко трещал. За
освещенным кругом виднелась залитая лунным светом земля, ветер свистел в
ветвях деревьев. Тут и там в темноте раздавались крики животных. Это была
не земная ночь - люди никогда не знали такой ночи, не знали такого
холодного звездного неба с двойным полукругом - созвездием, не слышали
таких звуков. Долог путь домой, долго придется блуждать душе Мигеля
Фернандеса, пока она доберется до зеленых долин Земли.
Лоренцен почти бессознательно бормотал слова древней погребальной
песни и смотрел на смутно вырисовывавшийся, красноватый от костра,
могильный холмик. Свет и тень ткали свои узоры на нем, и, казалось,
напоминали, что тот, кто лежит под камнями, слишком любил жизнь, чтобы
успокоиться сейчас.
В эту темную ночь, в эту темную ночь,
И любою ночной порой,
Огонь и сталь и пламя свеч,
Да услышит Христос голос твой.
(И на севере лежит вечная зима, и луна льет ледяной дождь на
сверкающий снег, и далекие холодные звезды висят над мерцающим ледником,
покрываясь сверхъестественной бледностью утренней зари.)
С тех пор как ты мастерством овладел,
И любою ночной порой,
К Вайни-Муир ты пришел в удел,
Да услышит Христос голос твой.
Если есть сапоги и штаны у тебя,
То любою ночной порой,
Сядь-ка ты и надень их на себя,
Да услышит Христос голос твой.
Если ж нет у тебя ни штанов ни сапог,
То любою ночной порой,
Проморозит тебя от макушки до ног,
Да услышит Христос голос твой.
(Что можем мы когда-либо дать друг другу, какую помощь и любовь, в
этой долгой ночи человека? Что можем мы когда-нибудь дать друг другу?)
Подошел Джаммас-луджиль и тяжело опустился рядом с ним.
- Один уже под землей, - пробормотал он. Колеблющийся свет озарил
резкие черты его лица. - Сколько будет еще?
- Это один из тех случаев, от которых предостерегал Гамильтон, -
сказал Лоренцен. - Не землетрясения и чудовища, не большеголовые спруты, а
змеи, микробы и ядовитые растения. И он был прав.
- Существо с цианидом в пасти, что за метаболизм у него? У него не
может быть кровь, как у нас. - Инженер поежился. - Холодно сегодня.
- Их можно избегать, - сказал Лоренцен. - Если больше опасаться
нечего, тогда еще неплохо.
- О, конечно, конечно. Я бывал в переделках и похуже. Но тут все
произошло дьявольски быстро. Вы ведь тоже едва не дотронулись до нее. Я
видел.
- Да... - Лоренцен почувствовал озноб при этой мысли.
Только сейчас он вспомнил: Аласву не предупредил его.
Лоренцен взял себя в руки и прокрутил в уме всю последовательность
событий, не упуская ни одной мелочи. Рорванец Аласву не оттащил его от
ядовитой ящерицы.
Он посмотрел сквозь пламя костра на маленькую группу туземцев. Они
сидели в тени, только глаза сверкали во тьме. О чем они думали? Что они
готовили для пришельцев со звезд?
Он хотел поговорить с Эйвери... нет, пока не нужно. Возможно, это
случайность. Может быть, эти ящерицы редки, может, эта группа рорванцев
никогда не видела их раньше? Аласву сам был в нескольких сантиметрах от ее
пасти. Туземцы не могут быть так глупы, чтобы думать, им удастся обставить
убийство всех людей как несчастные случаи!
Но "Да Гамма" ведь так и не вернулся домой.
Лоренцен расправил плечи. Он устал, возбужден, его подозрения
ребяческие, и он знал, что Эйвери их так и воспримет.
Если же он расскажет фон Остену, немец захочет расстрелять рорванцев
на месте. Джаммас-луджиль и Торнтон... может быть, но не сейчас, сначала
он подумает и накопит фактов, прежде чем выставлять себя на посмешище.
Он посмотрел в темноту на запад. Они шли туда, в горы, в каньоны и
ущелья, где на узких скользких тропах могло случиться всякое. И они не
могут повернуть назад, хотя не представляют, что ждет их впереди.
А когда Вайни-Муир оставишь удел,
То любою ночной порой,
У Острова Мертвых найдешь свой предел,
И услышит Христос голос твой.
11
Местность быстро поднималась, и вскоре они уже пробирались через
путаницу скалистых холмов, среди огромных зарослей кустарников, через
журчащие реки, чья холодная вода кусала их за ноги, словно зубами. Идти за
рорванцами трудно: их легкие фигуры быстро передвигались по неровной
местности. Лоренцена еле поспевал за ними, из-за учащенного дыхания в
горле было сухо.
Однажды вечером, через неделю после того, как умер Фернандес,
Гамильтон спросил по радио: "Что творится с вашими проводниками? Вы вновь
свернули севернее. Почему они не ведут вас прямо домой?"
Джаммас-луджиль удивился, но передал вопрос Эйвери.
- Спросите одного из этих волосатых уродов. Я уже болен от ходьбы.
- Я уже спрашивал, - сказал психолог. - Я разве вам не говорил? Но
ответ относится к совершенно непонятным, непереводимым фразам языка. У
меня создалось впечатление, что впереди опасная территория, и мы должны ее
обогнуть...
Джаммас-луджиль передал ответ Гамильтону, который закончил разговор
щелчком, соответствующим ворчанию. Турок вздохнул:
- Мы ничего не можем с этим сделать.
Торнтон хмыкнул.
- Возможно, они хотят сделать нас кривоногими, чтобы мы стали
беспомощными, - предположил он.
Фон Остен сжал винтовку в руках.
- Они поведут нас прямо или...
- Спокойнее. - Эйвери придержал его руку. - Я боюсь, что мы ничего не
сможем сделать. Ведь _о_н_и_ проводники.
Лоренцен нахмурился. Все это выглядело неправильно. Положение все
больше и больше казалось ему сомнительным.
Он достал карту территории, сделанную с помощью аэрофотосъемки, и
долгое время изучал ее. Насколько он мог видеть, в той местности, которую
они избегали, не было ничего враждебного и необычного. Конечно, там могли
быть враждебные племена или еще что-нибудь, но...
На каждый вопрос, который он мог бы задать, был ответ. Но все эти
ответы были слишком конкретны и не давали цельной картины. Хорошо,
получается, что рорванцы не знали, что ящерица ядовитая. Но почему они не
знали об этом? Любое опасное животное имеет очень широкую зону
распространения - не могли же рорванцы прийти настолько издалека, чтобы
эта территория была им неизвестна... Да, туземный язык может быть
исключительно трудным, но, черт возьми! - общество, владеющее технологией,
которой, кажется, владели рорванцы, должно оперировать доступными
терминами и понятиями. Когда западная наука проникла на восток, китайцы
говорили на французском или английском: их собственный язык был для этого
неподходящим. Но язык рорванцев казался по структуре похожим на
индоевропейские языки, и у Эйвери не должно было возникнуть тех
трудностей, о которых он все время говорил...
Тем не менее, он подолгу говорит с Джугасом по вечерам. Эйвери
у_т_в_е_р_ж_д_а_л_, что это уроки языка, но...
Допустим, что это не так.
Лоренцен сидел тихо, чтобы позволить этой мысли проникнуть в его
сознание. Он хотел было отвергнуть ее, ему нравился Эйвери, и на этой
Новой Земле было так мало того, чему можно было бы доверять, а если они
еще перестанут доверять друг другу... Нет, вероятно, он становится
параноиком.
Однако оставался "Да Гамма", огромный, повисший в пространстве
вопросительный знак...
Он лежал в своем спальном мешке, чувствуя жесткую землю под собой,
слушая шум ветра и журчание ручья, и крик какого-то незнакомого животного.
Тело его устало, но в мозгу шевелились несколько вопросов, которые не
давали ему уснуть.
Что случилось с первой экспедицией? Кто пытался саботировать вторую?
Почему произошло так много помех и задержек, прежде чем она смогла
стартовать? Почему Эйвери оказался не в состоянии сделать участников
экспедиции слаженной командой? Такой разношерстный состав (почему?) - это
слишком явная ошибка для психолога. Почему рорванцы единственные
млекопитающие, встретившиеся им здесь до сих пор? Почему не видно никаких
следов их деятельности с воздуха? Почему у них такой недоступный для
понимания язык? Если нет, почему Эйвери лжет? Почему рорванцы не сумели
распознать опасность, которая им должна быть также хорошо известна, как
нам кобра на Земле? Их метаболизм сходен с человеческим, поэтому и для них
ящерицы представляют угрозу. Почему они вдвое удлинили путь домой? Почему,
почему, почему?
На каждый вопрос должен быть свой ответ, либо прямо данный Эйвери,
либо предполагаемый как правдоподобная гипотеза. Но взятые целиком, они
нарушали принцип Оккама: каждое объяснение отвергало остальные, вызывало
новую гипотезу, противоречащую остальным. Было ли что-то объединяющее в
этих фактах? Или все это лишь случайное стечение обстоятельств?
Силиш караулил, описывая круги вокруг затухающего костра. Он мелькал
бесшумной тенью, только отблеск света в глазах и на мушкете выдавал его.
Вновь и вновь поглядывал он на спящих - о чем он думал? Что планировал? Он
мог охотиться, петь и играть в шахматы с людьми, но они были более чужды
ему, чем бактерии в его крови. Был ли способен он ощутить родство с
людьми, или же принадлежал к тем чудовищам, что проглотили первый корабль
и готовились уничтожить людей из второго?
Эйвери не мог лгать. Он был правдивым и дружелюбным парнем. Психолог
должен быть более умным, но, возможно, он никогда не имел дела с
гуманоидами из других миров. Может, рорванцы обманули его для каких-то
своих целей? Или подкупили? Но чем можно было его подкупить?
Лоренцен заворочался, пытаясь уснуть. Но сон не шел к нему. Слишком о
многом нужно было подумать, слишком многого опасаться.
Наконец, пришло решение. Он не может никому рассказать о своих
подозрениях, пока еще не может, в их отряде нельзя уединиться с
кем-нибудь. И нельзя говорить: возможно, рорванцы немного усвоили
английский. И, в конце концов, у него не было никаких доказательств,
только подозрения.
"Успокойся, возьми себя в руки и не суетись."
Но у него есть начало рорванского словаря. Предположим, что он,
никому не говоря, попытается изучить его получше. Можно сделать
математический анализ записей - до сих пор он его не делал, ограничиваясь
лишь запоминанием слов. Но если вы уверены, что изучаемый вами язык
ненамного отличается по строению от индоевропейских языков, то,
внимательно вслушиваясь в разговоры, вы можете узнавать знакомые слова и
пытаться определить систему склонения и спряжения, а новые слова будут
ясны по контексту. Будет нелегко, на это потребуется время, но это сделать
реально. Многие слова можно будет узнавать просто спрашивая, если вопросы
не вызовут подозрений.
Наконец он смог задремать.
12
- Я говорю - это есть убийство!
Подвывающий ветер глушил слова фон Остена, не давая им пробиться
дальше всклокоченной бороды. Немец топнул замерзшей ногой, и скала гулко
ответила ему.
Вокруг него и Торнтона скалы круто вздымались вверх, их острые белые
вершины резко вырисовывались на фоне голубого неба, их нижние склоны
обрывались во тьму ущелий, где стремительно неслись горные реки. Местность
за последние несколько дней сильно повысилась, огромная каменная гряда гор
тянулась от равнины до моря. Просыпаясь по утрам, путешественники
обнаруживали тонкий слой снега на обнаженной земле, их дыхание с белым
паром вырывалось из ноздрей. Охота была бедной, и уже несколько дней у них
почти не было еды. Продвижение вперед замедлилось из-за бесконечных
подъемов и спусков по скалам, острым, как лезвие ножа. Договорились
остановиться лагерем на несколько дней, чтобы заготовить достаточно пищи
для последнего участка пути.
Торнтон взвесил ружье в руке и спокойно встретил взгляд немца.
- Рорванцы не могли знать, что ящерица обязательно встретится нам на
пути, - сказал он.
- Нет, но это был для них шанс избавиться от один из нас. - Фон Остен
расправил плечи под тесноватым для него комбинезоном. - Здесь много
всякого, которое не дает быть нам всегда вместе. Что-то неправильно в этих
туземцах, мы должны стрелять их всех, кроме один, и достать из него
правду.
- У них очень трудный язык, - сухо сказал Торнтон.
- Язык, ха! Они просто не хотят, чтобы мы разговаривать с ними. Нет
такой сложный язык, как говорят нам. Когда они не хотят отвечать на
вопрос, они просто говорить придурку Эйвери "Versteh nicht" [Не понимаю
(нем.)], или какой-нибудь ерунда, а он думает - это новый вещь их языка.
Нет, они заговорят понятно, если только мы заставить их.
Фон Остен наклонился и стукнул в костлявую грудь Торнтона.
- А почему они ведут нас такой странный путем? Я смотрел на наш
карту. Было гораздо быстрей и легче свернуть на юг и потом идти вдоль
берега. Я думаю, что этот разговор об опасный территория - есть пустая
болтовня. Я думаю они просто запутывать следы.
Торнтон пожал плечами.
- Откровенно говоря, я подозреваю то же самое. Но почему вы
обратились именно ко мне?
- Только вам я могу доверять. Эйвери есть глуп, Лоренцен - слабак,
Джаммас-луджиль откажется помочь только потому, что это моя идея. Вы и я
можем что-нибудь сделать, может быть.
- Гм... - Торнтон потер подбородок: небритая борода неприятно
покалывала. - Может быть, я смог бы вам помочь, но я не хочу вмешиваться.
Вполне вероятно, что рорванцы намерены убить нас. Это самый легкий путь
отвратить людей от их планеты. Если "Хадсон" также не вернется, третьей
экспедиции, по всей вероятности, не будет. Наверное, на это и рассчитывают
туземцы, но не забудьте, что им нужно уничтожить и основной лагерь, а там
из-за нашего исчезновения встревожатся вдвойне. А как исчезнет космический
корабль? Как они добрались до "Да Гамма"? Ведь он до сих пор должен был
находиться на орбите, даже если им удалось уничтожить всех высадившихся из
него людей...
Фон Остен нахмурился.
- Я думаю, у них есть оружие, которое они не показывать нам. Может
быть, космические корабли.
- Почему же их воины вооружены длинноствольными ружьями? Не будьте
идиотом!
Загорелое лицо немца покраснело. Помолчав, он спокойно сказал:
- Пожалуйста, придержите свой язык. Я хочу действовать вместе с вами,
но если вы не уметь держать себя в руках... Вы никогда не думать, что
мушкеты это часть игры? Если мы будем думать, что у них ничего нет лучше,
то не будем их бояться.
Торнтон свистнул.
- Во имя великого Иеговы!.. - он быстро повернулся. - Идемте, мы
должны охотиться.
- Но моя идея?
- Я хочу подумать о ней. Я дам вам знать.
Они продолжили свой путь, осторожно пробираясь среди выступающих
скал. Часто останавливались и осматривали корявую местность в бинокль.
Сухой снег скользил по острым склонам, но нигде не было и признаков жизни.
Торнтон чувствовал голодные спазмы в желудке, которые неосознанно
подавлял. Ему не пристало жаловаться на отсутствие мяса.
Если рорванцы не так примитивны, как стараются казаться, то сразу же
возникает масса самых дурных предположений. Если они близки к
межпланетному уровню технологии, то способны были обнаружить "Хадсон" при
его приближении; к тому же на своей экваториальной орбите он неоднократно
пересекал диски Сестры и солнц, даже в маленький телескоп его легко было
заметить. Даже если рорванцы находятся на уровне порохового оружия, у них
могут быть телескопы. Но что, если они шагнули дальше и теперь живут под
землей, синтезируя себе пищу; такой способ существования вполне мог
возникнуть в период атомных войн. Тогда туземцы могут уничтожить и лагерь,
и корабль парой ракет дальнего действия... Почему же они не сделали этого
до сих пор? Может быть, вначале хотят узнать как можно больше, в этом
случае, прикинуться примитивными дикарями - лучший способ избежать
подозрений.
Торнтон покачал головой. Все-таки и это не объясняло всего,
оставалось по-прежнему много неясного. Но вполне возможно, что фон Остен
прав. А в таком случае - что делать? Одной автоматической винтовкой можно
быстро перебить всех рорванцев в лагере; может, оставить одного для
допроса. Комиссары научили человечество, как добывать сведения у существа,
способного испытывать боль. Сообщение в лагерь, срочная эвакуация всего
персонала на "Хадсон" и, - в глубокий космос. А что дальше? Троя
по-прежнему останется загадкой. Он не сможет увидеть, как Солнечный
патруль осуществляет карательную операцию, однако она произойдет. От нее
нельзя отказаться, так или иначе, в один прекрасный день рорванцы
обрушатся с неба на Землю.
Эйвери будет взывать к небесам, заявляя, что совершено
неспровоцированное убийство; он несомненно обвинит их в уголовном
преступлении, когда они вернутся к Солнцу. Лоренцен, хотя и неохотно,
отвернется от него. Джаммас-луджиль займет неопределенную позицию... А как
Гамильтон? Капитан может оставить их в качестве наказания здесь: никакие
чувства не остановят этого человека при исполнении долга.
"У меня тоже есть долг. Тяжела дорога к тебе, о Господи!"
Может, лучше не останавливаться перед мятежом и уничтожить всех
людей, кто не поддержит его. А это, несомненно, будет означать суд по
возвращении к Солнцу, тюрьму, психическое изменение структуры мозга...
Жена и дети Торнтона будут плакать одни в своем доме на Марсе и с еще
большей гордостью держаться перед соседями.
Но рорванцы не люди. Священники Ноя сомневаются, есть ли у чужаков
душа; в любом случае они язычники...
Торнтон предполагал, какую мучительную борьбу с самим собой придется
выдержать до того, как он примет решение. Но он знал, что решение
обязательно будет.
- Там! Смотрите там!
Он направил полевой бинокль в направлении, куда указывал фон Остен.
Высоко над ними, перегнувшись через край обрыва, на них смотрела рогатая
голова - добыча!
Два выстрела раздались одновременно. Животное вскрикнуло и исчезло.
Торнтон бросился бежать, отчаянно перепрыгивая через камни и балансируя на
краю обрыва. Ледяной воздух обжигал его легкие, но он должен был схватить
животное прежде чем оно скроется.
Верхний край обрыва навис над ним. Торнтон карабкался, крепко
цепляясь за скалы. Фон Остен шумно дышал рядом, выискивая точки опоры. Все
равно, что взбираешься на высокий забор. Они достигли вершины.
И провалились!
Это произошло слишком быстро. Торнтон не понял, что случилось, он
лишь ощутил падение, что-то острое резануло его по спине и рассекло кожу,
он услышал свист воздуха и скрежет скал, затем грохот и тьма.
Он медленно приходил в себя, долгое время ощущая лишь боль. Потом
зрение прояснилось, Торнтон сел, обхватив руками голову, которая,
казалось, разламывалась на части.
- Фон Остен, - простонал он.
Немец был уже на ногах.
- Вы в порядке? - спросил он. В его голосе не было озабоченности, он
уже осмотрел марсианина, когда тот был без сознания, и не нашел серьезных
повреждений.
Торнтон ощупал себя. На спине была длинная царапина, голова болела,
из носа шла кровь, на теле было множество синяков, но сколько - он не мог
сосчитать.
- Да, кажется, в порядке.
Фон Остен помог ему подняться.
- Это есть проклятие над планетой, - прорычал он. - Здесь все только
для убийства людей. Я думать, мы здесь пойманы.
Торнтон осмотрелся. Склон, по которому они скатились, был одной из
стен ямы, около шести метров глубиной и четырех шириной; животное, в
которое они стреляли, должно было находиться с другой стороны. Стены ямы
были почти отвесными, сглаженными за столетия ветрами, морозом и тающим
снегом, а маленькое отверстие на дне ямы, очевидно, служило для отвода
воды.
Он прошелся вдоль стен, осматривая края ловушки. Фон Остен,
пострадавший меньше, предпринял несколько яростных попыток выкарабкаться,
но, вскоре бросил это занятие. Без соответствующего оборудования ничего
нельзя было сделать.
- Еще два очка плюс рорванцам, - сказал он хрипло.
- Они не могли знать...
- Они приводить нас в этот опасный страна. И могут использовать здесь
любую возможность. Gott in Himmel! [Боже небесный! (нем.)] - Фон Остен
погрозил небу кулаком.
- Не упоминайте имя Господа всуе, - Торнтон опустился на колени и
стал молиться. Он не просил о помощи: и жизнь, и смерть - все в воле
Господа. Окончив молитву, он почувствовал себя спокойнее.
- Остальные будут искать нас, если мы не вернемся к вечеру, - сказал
он. - Они приблизительно знают, куда мы пошли.
- Ja, но это чертовски большая территория для поиска, а мы не
выдержим долго на такой холод. - Фон Остен обхватил себя руками и
поежился.
- Будем стрелять время от времени; может, нам удастся вызвать снежный
обвал. Но пока мы можем только ждать, никто не пойдет сюда в ближайшее
время. Вскройте, пожалуйста, пакет первой помощи и помогите мне.
Больше делать было нечего, оставалось - ждать.
Когда зашло голубое солнце, стало холоднее. Тени начали заполнять
яму, воздух стал похож на густую жидкость. Внизу не было ветра, но люди
слышали его пронзительный холодный свист наверху, над ямой. Они пытались
двигаться, чтобы согреться, но у них уже не было сил.
После захода второго солнца они прижались друг к другу в бездне тьмы
под резким золотым светом звезд. Время от времени они начинали дремать и
просыпались от холода. Сознание почти что покинуло их, время тянулось
медленно, и их всю ночь преследовали галлюцинации. Однажды Торнтону
послышалось, что кто-то зовет его, и он мгновенно проснулся. Голос звучал
глухо где-то внизу, он обвинял марсианина в грехах, и Торнтон понял, что
это слуховая галлюцинация.
Долгая ночь кончилась. Когда первые лучи солнца озарили узкий край
неба над их головами, люди очень удивились тому, что еще живы.
Вновь и вновь они брали в окоченевшие руки ружья и стреляли в воздух.
Эхо отдавалось вокруг, и Торнтон с трудом припоминал топографию окружающей
местности. Трудно было об этом думать, но он понял, что окружающие скалы
не дают звуку распространяться далеко. Их никогда не найдут, их кости
будут лежать здесь, пока свет двойной звезды не превратится в пыль.
Взошло первое солнце. Они не видели его, однако оно растопило ночной
иней, и дюжина холодных ручейков побежала в яму. Фон Остен оттирал
отмороженный палец, стараясь вернуть его к жизни. Торнтон хотел
помолиться, но слова молитвы не шли на ум. Как будто Бог проклял его.
Солнечный свет проник на дно ямы, когда появились рорванцы. Торнтон
увидел, как они смотрят через край ямы. Вначале он их не узнал: его мозг
был затуманен. Затем пришло понимание, и он с усилием очнулся от забытья.
Фон Остен выкрикнул проклятие и схватился за ружье.
- Morderische Hund! [Собаки-ублюдки! (нем.)]
Торнтон вовремя пригнул его винтовку к земле.
- Идиот! Они пришли вытащить нас.
- Вытащить? Они пришли смотреть, как мы умирать.
- Чего мы добьемся, если будем стрелять в них? Отдайте мне винтовку,
вы, дьявол! - Они вяло боролись. Трое рорванцев, стоя на краю ямы,
смотрели на них. Ветер раздувал их мех, но лица-маски были совершенно
невыразительными. И они молчали.
Торнтон отобрал у немца оружие и посмотрел вверх. Там не было никого.
Словно холодная рука сжала его сердце. Так просто, так легко. Если
рорванцы хотят всех убить, то этих двоих уже можно считать мертвыми. Они
просто скажут, что не нашли следов пропавших.
Так легко, так легко... все смешалось в голове у Торнтона.
- Господь Великий Всемогущий, - прошептал он сквозь зубы, - уничтожь
их! Смети с лица земли!
А что-то в глубине его души хохотало и кричало, что может Всевышний
устал от людей, что может это новые избранные люди, которые изгонят
грешное человечество прямо в ад.
Он чувствовал в себе смерть, он был обречен замерзнуть и умереть
здесь, в тридцати тысячах световых лет от дома, и Бог отвернул свое лицо
от Джоаба Торнтона. Он склонил голову, чувствуя слезы на глазах.
- Да будет воля твоя.
Вскоре вновь появились рорванцы. Они принесли веревку, и один из них
обвязал себя ею, а другой стал опускать его вниз, чтобы вытащить людей...
13
За перевалом начинался крутой спуск, утесы обрывались в отдаленное
сверкающее море. Это напоминало Лоренцену часть калифорнийского побережья
- суровая красота гор, травы, кусты и низкие темнолистные деревья вдоль их
склонов, широкий белый берег далеко внизу. Но эти горы были выше и круче.
Он вспомнил слова Фернандеса о том, что ледниковый период на Трое наступил
вслед за недавним периодом тектонической активности. Огромный спутник,
вероятно, делает процесс диастрофизма более быстрым, чем на Земле.
Лоренцен подумал о маленьком геологе и о его могиле. Ему не хватало
Мигеля.
Хорошо, что спасли Торнтона и фон Остена. Он запомнил долгий разговор
с марсианином после этого события. Торнтон рассказывал ему о своих планах
короткими отрывистыми предложениями, побуждаемый внутренней необходимостью
убедить себя. Он признал, что был неправ. Ибо, если рорванцы замышляли
убийство, то почему тогда спасли его? Лоренцен не пытался ему возражать,
но добавил этот вопрос к своему списку.
Фон Остен по-прежнему враждебно относился к чужакам, но, очевидно,
старался не показывать этого. Торнтон, потрясенный происшедшим, ударился в
другую крайность - он теперь доверял рорванцам не меньше Эйвери. Марсианин
размышлял над теологической проблемой: имеют ли рорванцы душу? Он
чувствовал, что имеют, но как это доказать? Джаммас-луджиль бодро и
святотатственно ругал бесконечное путешествие. Лоренцен чувствовал себя
очень одиноко в эти дни.
Он делал успехи в изучении языка. Мог уже следить за беседами Эйвери
и Джугаса, и убедился, что это были вовсе не уроки. А психолог,
неопределенно улыбаясь, отвечал на его вопросы с ловкостью, которая
заставляла Джона Лоренцена заикаться и говорить бессвязно. Да, конечно, он
уже хорошо овладел языком, и рорванец рассказывал ему разные интересные
подробности о своей расе. Нет, он не хотел терять время и учить Лоренцена
тому, что знает сам: позже, Джон, позже, когда мы будем не так заняты.
Лоренцен был бы рад сбросить с себя эту тяжесть. Прекрати, поверь
Эйвери на слово, перестань размышлять, беспокоиться и бояться. В свое
время будет дан ответ на все вопросы. Это его не касается.
Он сжимал зубы и продолжал начатое дело. Ему не приходило в голову,
что он сильно изменился: стал упрямым и агрессивным. Во всем, что не
касалось его расследования, он был похож на остальных, позволял другим
думать и решать за себя; но он никогда уже не будет прежним.
Спуск вниз, к морю, был изнурительным, но он занял всего два дня.
Когда они достигли побережья, то почувствовали себя словно на пикнике. По
словам Эйвери, Джугас утверждал, что до цели их путешествия осталось всего
несколько дней.
В этом месте прибрежная равнина с трудом оправдывала свое название:
она сужалась до полоски, шириной не более километра, поросшей травой и
деревьями, за которой начинались скалистые утесы - отвесные подножия гор.
Берег был как в Калифорнии: сильно вытянутый песчаный пляж с высокими
дюнами, омываемыми соленой водой. Но на Земле никогда не бывает такого
яростного прибоя, и такого мощного прилива, который дважды в день заливает
весь берег. Охотиться было не на кого, и отряд поддерживал силы, питаясь
травами и кореньями.
Лоренцен чувствовал, как в нем растет напряжение по мере того, как
позади оставались километры пути. Еще несколько дней и тогда - ответ? Или
новые вопросы?
Смерть настигла их снова прежде, чем закончилось их путешествие.
Прилив обрушился на них на исходе дня, когда они уперлись в скалы,
обрывающиеся отвесно прямо в море.
Угловатые и сглаженные волнами камни, наполовину погрузившиеся в
песок, образовали невысокую стену на пути отряда. За ней берег изгибался
длинной и узкой петлей, окаймляя залив, ограниченный утесом десятиметровой
высоты. Вода в заливе была проколота зубьями скал, разрывающих его
поверхность; устье залива в километре от берега белело от бушующих на
линии рифов волн.
Лоренцен остановился на вершине стены, неуверенно глядя вперед, на
узкую полоску песка.
- Во время прилива этот песок заливается водой, - сказал он. - А
прилив приближается.
- Не очень быстро, - сказал Джаммас-луджиль. - Нам понадобится не
более получаса, чтобы перейти этот залив, мы даже не замочим ног. Пошли!
Он спрыгнул вниз на песок. Лоренцен пожал плечами и последовал за
ним. Рорванцы шли впереди, двигаясь с грацией, которая уже стала привычной
за прошедшие недели.
Они были на полпути, прижимаясь к подножию скалистого берега, когда
море ворвалось в залив.
Лоренцен увидел, как белый занавес внезапно вырос над рифами. Гул
прибоя внезапно превратился в ревущую канонаду. Лоренцен отпрыгнул назад и
побежал вдоль берега.
Волна приближалась с бешеной скоростью. Лоренцен закричал, когда ее
ледяные зубы сомкнулись вокруг его колен. Вторая волна шла за первой в
зеленой и белой ярости, брызжа пеной ему в лицо, и море захватило его по
горло. Он упал, вода сомкнулась над его головой. Лоренцен поднялся, и тут,
как ему показалось, кто-то сбил его с ног.
Барахтаясь в воде, он сопротивлялся изо всех сил, но море уже
схватило его. Сапоги отяжелели и тянули вниз. Вода проглотила и выплюнула
его; гребень прибоя понес его к кромке скал.
Ухватившись за что-то в пенящейся воде, Лоренцен осмотрелся
полуослепшими глазами. Впереди возвышался утес. Лоренцен старался
удержаться над водой. На миг он увидел рорванца, борющегося с волной,
услышал предсмертный крик, и море вновь обрушилось, увлекая Лоренцена с
собой.
Вверх... вниз... взмах, толчок, доплыть... Скользкий камень не
держится в руках. Волна потащила его и снова бросила обратно - на скалы.
Лоренцен обхватил что-то руками и повис.
Вода шумела вокруг него, он не мог видеть, чувствовать и даже думать,
он держался за что-то и был слеп, глух и нем - полуживой - только воля к
жизни удерживала его здесь.
Потом все кончилось, вода с ревом отступила. Лоренцен почувствовал,
что хватка ослабла и стал карабкаться вверх, цепляясь за камни. Пока он
делал это, море вернулось, но он успел опередить его. Волна потянулась за
ним, но Лоренцен уже был наверху. Почти в истерике, он рванулся от волны и
рухнул в траву, куда уже не достигала вода.
Он лежал совершенно неподвижно.
Постепенно к нему вернулись силы и сознание. Он огляделся. Ветер
бросал ему в лицо остро пахнущую пену, шум моря заглушал его свист. Но
здесь были и остальные, они безмолвно стояли рядом и смотрели друг на
друга. В глазах людей и рорванцев читался ужас.
Наконец они пересчитали уцелевших. Не хватало Джаммас-луджиля, Аласву
и Янвусаррана. Силиш застонал, и это прозвучало совсем, как человеческое
выражение горя. Лоренцен почувствовал боль.
- Давайте посмотрим вокруг, - Эйвери говорил громко, но в гневном
шуме моря слова доносились, как шепот. - Они может быть... живы...
где-нибудь.
Начинался отлив, Фон Остен вскарабкался на стену и осмотрел залив.
Две фигуры были видны на противоположной стороне. Они махали руками. Немец
закричал:
- Джаммас-луджиль и еще другой живы! Они живы!
Силиш прищурился, пытаясь рассмотреть фигуры в свете заходящего
солнца и блеска воды.
- Янвусарран. - Голова его поникла.
- Что это было? - выдохнул Эйвери. - Что обрушилось на нас?
- Это м-м-место - д-дьявольская ловушка, - заикаясь, проговорил
Лоренцен. - К-конфигурация залива, к-к-крутой наклон дна... прилив
наступает, к-к-как полчища ада... На Земле бывают подобные штуки... Но
здесь п-п-прилив гораздо выше. Е-е-если бы мы только знали!
- Это рорванцы! - губы фон Остена побелели. - Они знали! Они хотеть
губить нас всех.
- Н-не прикидывайтесь д-дураком, - ответил Лоренцен. - Прилив погубил
одного из них и чуть не погубил всех. Это был несчастный случай.
Фон Остен удивленно посмотрел на него, но замолчал.
Прилив отступил быстро. Отряд в сумерках пересек залив и
присоединился к Джаммас-луджилю и Аласву. Рорванцы собрали плавник для
костра, а турок передал сообщение о случившемся по своей чудом уцелевшей
рации. Нигде не было ни следа Янвусаррана: вероятно, его унесло в море, а,
может, его тело плавало у рифов и поджидало рыб.
Рорванцы выстроились в ряд и опустились на колени. Руки они вытянули
в сторону воды. Лоренцен слушал похоронное пение и был способен перевести
большую часть текста. "Он ушел, он исчез, он больше не ходит, для него нет
больше ветра и света, но его (память?) жива среди нас..." Горе их
неподдельно, подумал астроном.
Опустилась тьма, лишь узкий круг света лежал вокруг костра. Почти все
спали. Один дежурный рорванец ходил взад и вперед. Эйвери и Джугас, как
обычно, сидели и разговаривали. Лоренцен свернулся поблизости от них и
притворился спящим. Может быть, этой ночью, подумал он, отыщется ключ.
Вначале он не очень хорошо понимал, о чем они говорят, но потом уловил
нить. Его словарь был уже достаточно велик.
Он понимал!
Эйвери говорил медленно и тяжело:
- Я (непонятно) не делать мысли остальных. Многие не (непонятно)
смеющиеся (?) над тем, что я говорю.
Сложность заключалась в том, чтобы суметь перевести услышанное,
устанавливая смысл по контексту, а делать это нужно было быстро, чтобы не
потерять нить разговора.
- Я надеюсь, что это не создает другим мысли (или: подозрения). Они
не очень рады тому, что я сказал им.
Джугас угрюмо ответил:
- Быстро (непонятно) ты их, (непонятно) время (?) к Зурле мы попадем
прошлая тень (?) они. С необыкновенной ясностью мозг Лоренцена переводил:
"Ты должен быстро рассеять их подозрения, раньше, чем мы придем к Зурле, и
они увидят прошлую тень (или: обман)"
- Я не думаю, чтобы они подозревали. С чего бы? Кроме того, у меня
есть власть (?), они будут слушаться меня. В худшем случае (?) им можно
сделать то же, что и первой экспедиции (?), но, я надеюсь, что это не
будет необходимо. Это не очень приятно делать.
Резкий взрыв фанатизма.
- Если понадобится, мы сделаем. Ставка тут (?) больше, чем несколько
жизней.
Эйвери вздохнул и потер глаза, как бесконечно уставший человек.
- Я знаю. Пути назад нет. Даже ты не понимаешь, как много поставлено
на карту (?), - он посмотрел на холодные звезды. - Возможно (?), все это -
вся Вселенная (?) - все время и пространство. - В его голосе звучала боль.
- Это слишком много для одного человека.
- Ты должен!
- Иногда я боюсь...
- Я тоже. Но это важнее наших жизней (?).
Эйвери невесело рассмеялся.
- Ты думаешь, что это - хороший выход! Я говорил тебе, Джугас, что ты
даже не понимаешь, насколько...
- Возможно, - ответил тот холодно. - Но ты зависишь (?) от меня, так
же как мы зависим от тебя, может быть, больше. И ты должен будешь
подчиниться мне (?) в этом.
- Да. Да, буду.
Лоренцен не мог понять остальной части разговора, так как начались
такие отвлеченные темы, для которых у него не было запаса слов. Но он
услышал достаточно! Он лежал в спальном мешке и чувствовал холодную дрожь.
14
Горный хребет неожиданно изогнулся вглубь суши и понизился,
растекаясь пологими склонами. Появились обширные пастбища, деревья, луга,
и бегущие между холмами ручьи. Рорванцы пошли быстрее.
Еще один представитель их расы, одетый и вооруженный как они,
встретился им. Раздались свистящие крики приветствия; Джугас и Силиш
подбежали к нему и быстро посовещались. Затем рорванец кивнул и убежал.
- Он пошел передавать новость, - сказал Эйвери, поговорив с Джугасом.
- Вся деревня хочет встречать нас. Они довольно дружественный народ, эти
рорванцы.
- Гм... - Джаммас-луджиль внимательно взглянул на него. - Кажется, вы
все-таки неплохо овладели языком.
- Да. В последние несколько дней я нашел ключ, и все встало на свои
места. Очаровательная семантика у этого языка. Я все еще не до конца
понимаю значения некоторых слов, но могу переводить обычный разговор.
- Да? В таком случае, кто эти парни с нами?
- Это делегация в другой город, возвращающаяся домой после...
делового совещания по какому-то вопросу. Я не совсем понимаю это слово.
Они натолкнулись на нас и довольно быстро поняли, кто мы такие. У них
хорошо развиты познания в астрономии, примерно на уровне нашего
восемнадцатого века, и Джугас быстро схватил все, что я рассказал ему о
подлинном устройстве Вселенной - ее размерах и тому подобное.
Лоренцен не удержался от вопроса:
- Где же их обсерватории? Как они определили конечную скорость света?
Они же не могут использовать метод Ромера в своей системе и...
- Еще не знаю. - Эйвери выглядел раздосадованным. - Не будьте таким
догматиком, Джон. Разве их наука обязательно должна развиваться тем же
путем, что и наша?
Лоренцен промолчал. Нет смысла выдавать себя - о Боже, нет! Иначе он
рискует получить нож под ребра.
- Подземные города, как мы и предполагали, - продолжал Эйвери. - Этот
обычай возник давно, несколько тысяч лет назад, когда климат на планете
был гораздо холоднее, чем сейчас. Подземные жилища требуют меньше
строительных материалов и их легче согревать, но теперь это лишь традиция,
как наше табу на наготу в общественных местах.
- И они иметь фермы под землей? - фон Остен нахмурился, пытаясь
уяснить для себя этот вопрос.
- Нет, они никогда не развивали сельское хозяйство - тут круглый год
растет много диких съедобных растений. К тому же они разводят животных на
мясо и содержат их где-то поблизости, только я не понял, почему? Джугас
сказал мне, но я не могу найти соответствующего слова ни в одном земном
языке.
Аласву прислушивался к их разговору, наклонив голову набок, словно
понимая, о чем идет речь. Несомненно, он понимает, подумал Лоренцен. В его
янтарных глазах был слабый радостный блеск.
- Прекрасно, что они оказались способными развить цивилизацию, -
сказал Торнтон. - Талантливая раса... вероятно, без первородного греха...
Вы не знаете, сколько их?
- Население многочисленное, не менее ста миллионов, хотя никто из
нашего отряда не знает точного числа. Там, куда мы идем - всего лишь
маленькая деревенька; но у них вообще нет больших городов, как у нас. Они
расселены более свободно.
Лоренцен взглянул на психолога. За недели путешествия Эйвери похудел,
загорел, но в его внешности по-прежнему не было ничего впечатляющего. Все
такой же маленький круглый человек средних лет, вежливый, добродушный.
Всякий сказал бы, что он скучный, но надежный, благожелательный и слегка
застенчивый. И он принимал участие в каком-то грандиозном обмане! Какая-то
цель сделала его столь безжалостным, что для него ничего не значила судьба
двух кораблей, ни будущее семи биллионов человеческих существ. Лоренцен
подобрался поближе к массивному, внушающему спокойствие Джаммас-луджилю.
Он едва не рассказал все турку...
Одна из гор, возвышающихся на востоке горизонта, протянула свои
отроги к самому морю. Когда отряд приблизился к ним, показалось низкое
укрепление, стоящее перед холмом. Окружающая земля была голой, вытоптанной
множеством ног. Деревья перед холмом становились толще, некоторые
достигали трехметровой высоты и образовывали рощу. Из этой рощи показались
рорванцы.
Они двигались тихо, почти без гомона, не было того рокота, присущего
земной возбужденной толпе. Их было около пятидесяти или шестидесяти,
примерно поровну мужчин и женщин, как определил Лоренцен. Женщины были в
юбках и сандалиях, их четыре груди выглядели не по-человечески, но ясно
свидетельствовали, что их обладательницы были млекопитающими. Некоторые из
мужчин держали мушкеты, остальные были без оружия. Они окружили людей и в
целом держались дружелюбно. Шелест разговоров послышался из толпы.
- Почему нет детей? - спросил Торнтон.
Эйвери передал вопрос Джугасу и, выслушав ответ, сказал:
- Все дети в специальных... яслях, думаю, их можно так назвать.
Семейная организация здесь совершенно другая по устройству и функциям,
нежели у нас.
Пробираясь сквозь толпу, они подошли ко входу в холм - большому
искусственному тоннелю десяти метров шириной и трех высотой. Лоренцен с
трепетом заставил себя войти внутрь - увидит ли он снова солнечный свет?
Толстые колонны поддерживали потолок тоннеля, убегающего вглубь холма
со многими ответвлениями в разные стороны. Воздух был прохладным и свежим:
Лоренцен увидел в стенах вентиляционные отверстия.
- Хорошие насосы, - прокомментировал Джаммас-луджиль. - Они
используют электричество. - Он кивнул на светящиеся трубки, развешанные на
потолке и стенах. - Их технология не соответствует уровню восемнадцатого
века.
- Этого и следовало ожидать, - сказал Эйвери. - Многие инженерные
изобретения в нашей истории были сделаны совершенно случайно. Если бы
ученые прошлого внимательно изучили трубку Крукса, у нас задолго до 1900
года было бы радио и радар.
В подземелье было тихо, слышался лишь шум воздуха в вентиляторах и
топот ног. Коридор тянулся под уклон добрых полкилометра. Заглядывая в
боковые тоннели, Лоренцен решил, что они, очевидно, ведут в жилые
помещения.
Главный ход заканчивался в большой кубической пещере. Из нее вело
множество ходов, затянутых какой-то тканью, похожей на шерстяную.
- Подземный город, - сказал Эйвери с легкой улыбкой.
- У них, кажется, не богатый художественный вкус, - сказал Лоренцен.
Все помещения были мрачными, очень чистыми, но без следа украшений.
Джугас что-то сказал, и Эйвери перевел:
- Просто это новое поселение. У них не было времени обжиться здесь.
Это скорее военный пост; я думаю, что женщины у них сражаются наравне с
мужчинами.
- Так они здесь не все вместе? - проворчал фон Остен.
- Нет, я понял, что на континенте существуют несколько разных наций.
Сейчас у них мир, они объединяются, но еще совсем недавно тут была серия
ужасных войн, и поэтому все нации еще сохранили армии.
Глаза немца сверкнули:
- Они могут начать снова играть против друг друга.
- Сомневаюсь... даже если мы попытаемся помочь им в этом, - сказал
Эйвери. - Я думаю, что они не хуже нас знакомы с принципом "разделяй и
властвуй".
Один из рорванцев жестом указал на два входа, что-то быстро говоря
при этом.
- Мы почетные гости, - объяснил психолог. - Нас приглашают сюда и
просят чувствовать себя, как дома.
Внутри помещение имело все тот же скупой военный вид: за каждой
дверью находились две комнаты и ванная, обставлены они были низкой
каменной мебелью. Очевидно, камень здесь был более привычным материалом,
чем дерево. Но тут была горячая и холодная вода, сточная система, нечто
вроде мыла. Кухня в деревне, очевидно, была общая.
Эйвери ушел, разговаривая с Джугасом и несколькими жителями деревни,
которые казались предводителями. Фон Остен осмотрел помещения, где они
находились и вздохнул:
- Мы пришли так далеко, чтобы видеть это все?
- А мне нравится, - сказал Торнтон. - Их аппаратура, общий вид
города, образ жизни - это должно быть интересно.
Немец нахмурился и сел.
- Для вас, может быть. Но я пролететь тридцать тысяч световых лет и
не видеть, ничто, чтобы оправдать путешествие. Нет даже хорошей драка в
конце.
Джаммас-луджиль вытащил трубку и начал раскуривать ее. Лицо его было
печально.
- Да. Я согласен. Без разрешения рорванцев селиться на их планете...
все путешествие теряет смысл. Мы не можем высаживаться на планету,
населенную сотней миллионов вооруженных туземцев с высокоразвитым военным
искусством. Они устроят для нас настоящий ад, даже располагая своим
собственным оружием, а я держу пари, что они скоро усвоят и наше оружие.
- Их можно покорить!
- Но какой ценой? Ценой скольких жизней? И все для блага нескольких
миллионов человек, которые мы сумеем перевезти сюда. Они не наберут
большинства голосов! Парламент никогда не даст на это согласие.
- Ну... рорванцев можно убедить... - Торнтон говорил это, сам не веря
в свои слова.
И никто не верил. Раса, способная построить электрический генератор,
не будет столь глупа, чтобы позволить нескольким миллионам чужаков
высадиться у себя дома. Последствия этого они легко могут предвидеть.
Эйвери вернулся примерно через час. Он старался выглядеть бодро, но
голос его звучал устало.
- Я говорил с местными вождями, они отправили сообщение правительству
своей нации. У них есть несколько телеграфных линий, это новое для них
изобретение. Нас просят подождать, пока они не смогут прислать к нам своих
ученых.
- Каковы шансы, что они позволят людям селиться здесь? - спросил
Джаммас-луджиль.
Эйвери пожал плечами.
- А вы что думаете? Это будет решаться официально, но вы уже знаете
ответ так же хорошо, как и я.
- Да, думаю, что знаю.
Инженер отвернулся. Его плечи поникли.
15
Остаток дня они осматривали поселок. Тут было на что посмотреть.
Джаммас-луджиль особенно заинтересовался двигателями. Ему рассказали, что
они получают энергию от электростанции в горах. Он осмотрел маленькую, но
прекрасно оборудованную химическую лабораторию. Фон Остен ознакомился с
арсеналом, который включал несколько больших самодвижущихся пушек,
стрелявших пороховыми зарядами, различные гранаты, мины и
экспериментальный глайдер, который, несомненно, будет действовать, когда
его закончат. Торнтон перелистывал печатные книги, расспрашивал, конечно,
при помощи Эйвери, о состоянии рорванской физики - оказалось, что она
дошла до уравнений Максвелла и сейчас работала над идеей радио. Лоренцен
старался показать, что ему интересно и надеялся, что делает это успешно.
Но время от времени один из чужаков бросал на него взгляд, который мог не
значить ничего, а мог означать - смерть.
Вечером состоялся банкет. Весь поселок собрался в украшенном главном
зале за особо приготовленными кушаньями вперемежку с выступлениями
музыкантов. Глава поселка произнес речь о "руках, скрещенных в космосе". И
Эйвери ответил в том же духе. Лоренцен изобразил скуку, какую испытывал
бы, если бы не понимал ни слова. Внутри у него все звенело от напряжения.
Весь день продолжался этот фарс. Рорванцы задавали Эйвери вопросы о его
нации, ее истории, науке, верованиях, намерениях - все, что с точки зрения
астронома, соответствовало бы их нормальному интересу к людям. Но к чему
этот торжественный обмен вопросами и ответами, если предполагалось, что
только Эйвери понимает их? Делалось ли это для Лоренцена, предупредил ли
их Эйвери, что он может знать больше, чем показывает? И, если это так, то
насколько он уверен в том, что знает Лоренцен?
С каждой минутой становилось все хуже: вопросы о вопросах. Что
делать, что делать? Лоренцен посмотрел вдоль длинного сверкающего стола.
Вокруг сидели рорванцы в своих ярких, варварских одеяниях в
противоположность тускло-коричневой запачканной одежде людей - ряд против
ряда, лицо против лица, все лица улыбающиеся и абсолютно недоступные
пониманию. Что скрывалось в этих золотых глазах? Сидел ли он за столом с
подлинными хозяевами Вселенной? Самозваными богами, играющими в простых
солдат и крестьян? Когда рорванцы улыбались, в их ртах были видны длинные
клыки.
Наконец, этот вечерний кошмар кончился. Вставая из-за стола, Лоренцен
почувствовал, что он насквозь мокрый и не может сдержать дрожи в руках.
Эйвери взглянул на него, во взгляде была лишь симпатия - но что _о_н
думал? Силы небесные, человек ли он? Хирургическая маскировка,
синтетическое тело - что скрывалось за круглой маской лица Эйвери?
- Вы плохо выглядите, Джон, - сказал психолог.
- Я... немного устал, - пробормотал Лоренцен. - Все будет в порядке
после хорошего ночного сна. - Он демонстративно зевнул.
- Да, конечно. Это был слишком длинный день. Пора отправиться на
боковую.
Они пошли в сопровождении группы чужаков. Почетный караул или
настоящая охрана? Они шли так на всем пути до их помещения, и Эйвери сам
предложил, чтобы Лоренцен и Джаммас-луджиль заняли одно, а остальные трое
- другое помещение. Если они пробудут здесь несколько дней, это послужит
тактическим способом избежать столкновений между турком и фон Остеном,
но...
- Спокойной ночи, ребята... Увидимся утром...
Лоренцен откинул занавес, закрывающий вход в их помещение. Они были в
пещере, освещенной холодным флюоресцентным светом с потолка. Стояла
глубокая тишина, которой никогда не бывает в земных городах с их
суматошной жизнью. Джаммас-луджиль с довольной улыбкой взял со стола
бутылку.
- Некоторые из этих вин слишком хороши для них, мне понадобится
ночной горшок.
Одним ударом он выбил пробку.
- Дайте. Мне надо выпить. - Лоренцен поднес бутылку к губам, но
опомнился. - Нет!
- Как? - Джаммас-луджиль удивленно смотрел на него. - Давайте, я жду!
- О, Боже, нет! - Лоренцен поставил бутылку. - В ней может быть
наркотик.
- Как? - повторил инженер. - Вы себя хорошо чувствуете, Джон?
- Да. - Лоренцен услышал стук своих зубов и замолчал, сделав глубокий
вдох. - Послушайте, Кемаль. Я надеялся, что мы останемся одни. Я хочу...
рассказать вам кое-что.
Джаммас-луджиль провел рукой по своим темным волосам. Его лицо на миг
окаменело, а в глазах читалась настороженность.
- Конечно. Давайте.
- Пока я буду рассказывать, - сказал Лоренцен, - вы лучше проверьте
пистолет и ружье. Вы уверены, что они заряжены?
- Да. Но что... - Джаммас-луджиль увидел, как Лоренцен отбрасывает
занавес и выглядывает наружу. Все было пусто и тихо. Ничто не двигалось,
ни звука, ни шороха, как будто весь поселок спит. Но где-то тут бессонные
умы, они думают, думают.
- Джон, я попрошу Эда взглянуть на вас.
- Я не болен. - Лоренцен повернулся, положил руки на плечи турку и
силой усадил его на кровать. - Черт возьми, я хочу, чтобы вы выслушали
меня. А когда выслушаете, сами решите, сошел ли я с ума, или мы в
настоящей ловушке, той, куда угодил "Да Гамма".
Джаммас-луджиль подался вперед, и его лицо стало суровым.
- Говорите, - очень спокойно сказал он.
- Хорошо. Вас ничего не удивляет в рорванцах? Нет ли в них чего-то
странного на ваш взгляд?
- Ну... конечно, есть, но не можем же мы ожидать, что чужаки будут
действовать также, как...
- Конечно. Конечно, всегда находится ответ на каждый встающий перед
нами вопрос. - Лоренцен расхаживал взад и вперед, сжимая и разжимая
кулаки. Странно, но он совершенно перестал заикаться. - Но подумайте над
этим вопросом вновь. Обдумайте все странности в целом.
Группа рорванцев, проходя через огромную пустую равнину,
с_л_у_ч_а_й_н_о_ натыкается на нас. Вероятно ли это? Они - господствующая
раса, разумная раса, они млекопитающие. Других млекопитающих на планете
нет. Любой биолог-эволюционист удивится этому факту. Они живут под землей
и не развивают сельское хозяйство, выходят на поверхность для охоты и
сбора растений. Моральный кодекс, говорим мы, но, черт возьми, любой
моральный кодекс должен иметь смысл, а этот не имеет. Наши проводники не
сумели распознать ядовитую ящерицу, которая, вероятно, широко
распространена и представляет угрозу для них самих. Даже если они никогда
лично не видели ее, они обязательно должны были слышать о ней, как
американцы слышали о кобре. Дальше - еще хуже: они попали в ловушку
прилива, потеряли одного из своих В ШЕСТИДЕСЯТИ КИЛОМЕТРАХ ОТ ИХ
СОБСТВЕННОГО ДОМА! Они ничего не знали об этом проклятом месте!
Я говорю вам, рорванцы - подделка! Они играют с нами! Они такие же
туземцы на этой планете, как и мы!
Молчание. Молчание было таким, что Лоренцен слышал отдаленное гудение
двигателей. Его собственное сердце начало так сильно биться, что заглушило
все, кроме слов Джаммас-луджиля:
- Иуды! Если вы правы...
- Говорите тише. Конечно, я прав. Только это объясняет все. Это
объясняет также, почему нас так долго вели сюда. Они должны были построить
все это! А когда прибудут их "ученые" и "представители рорванского
правительства", то они прибудут с рорванского космического корабля!
Джаммас-луджиль медленно и неуверенно покачал головой.
- Никогда не подумал бы...
- Нет. Нас вели вперед, давали гладкие подходящие объяснения, когда
мы удивлялись чему-нибудь. Вначале им помогал этот языковый барьер. Мы,
естественно, не задавали вопросов, и они не должны были отвечать прямо.
Это вовсе не такой трудный язык. Я сам изучил его, мне давали множество
неверных советов и сведений - все это ложь! Например, у них вовсе нет
вариативных изменений названий предметов, во всяком случае, не больше, чем
в английском или же турецком. Как только я отбросил ложную информацию...
- Но зачем? Зачем они делают это? Что они надеются выиграть?
- Конечно, планету. Если мы дома сообщим, что здесь есть
высокоцивилизованные туземцы, Земля утратит интерес к Трое и их люди
смогут колонизировать планету. Вот тогда все будет просто, планета на
самом деле будет принадлежать им, и мы не сможем отобрать ее у них.
Джаммас-луджиль встал. Лицо его было угрюмо; за несколько минут круто
изменился его взгляд на многие вещи.
- Хорошо сделано, Джон! Я совершенно уверен, что вы правы. Но... вы
думаете, они хотят убить нас?
- Нет. Они спасли Джоаба и Фридриха, помните, хотя легко могли
оставить их умирать. Думаю, они не убьют нас, если только не заподозрят,
что мы знаем правду. Наш отрицательный доклад дома ценнее, чем наше
исчезновение.
- Что ж... - Джаммас-луджиль улыбнулся, и белые зубы осветили его
широкое смуглое лицо. - Тогда все просто. Мы играем с ними пока не
вернемся в лагерь, а потом расскажем...
- Но это _н_е _т_а_к_ просто, Кемаль! Эйвери в сговоре с ними!
16
На этот раз инженер не сказал ничего, но его рука сама потянулась к
пистолету на поясе, как Лоренцен и ожидал.
- Эйвери... старина Эйвери... - сказал Лоренцен. Внутри у него
нарастал болезненный смех. - _О_н_ придумывал эти языковые сложности. Он
давал большинство ответов на наши вопросы. Он обучал рорванцев и
засиживался допоздна, говоря с ними... - Он кратко пересказал подслушанный
разговор.
- Вы считаете, что происшествие с "Да Гамма"... связанно с ними? -
голос Джаммас-луджиля совсем охрип.
- Все совпадает, не правда ли? Первая экспедиция исчезла. Вторая
встретила при своей подготовке множество помех, вплоть до внезапной замены
всего руководства института. Правительство помогало набрать добровольцев
для экспедиции, и мы получили самый неудачный состав, постоянно
конфликтующий, недееспособный экипаж, из всех, какие когда-либо выходили в
космос. Эйвери с самого начала был психологом экспедиции, но ничего не
сделал, чтобы уладить эти конфликты. Эйвери также занимает официальный
пост, он один из тех советников, на которых все больше и больше опирается
парламент... И когда мы, несмотря ни на что, все-таки прилетели, появились
рорванцы. А если мы возвратимся домой с положительным сообщением о Трое -
ведь "Да Гамма" исчез...
Пот блестел на их лицах, когда они стояли друг против друга. Оба
тяжело дышали, и Лоренцен вновь ощутил дрожь.
- Но _п_р_а_в_и_т_е_л_ь_с_т_в_о_... - Джаммас-луджиль почти простонал
это.
- Не официальное правительство. Парламент уподобился вазе с золотыми
рыбками. А психократы, советники - настоящая, незримая власть позади трона
- они имеют своих людей повсюду. Одного патрульного корабля, полностью
укомплектованного их людьми, вполне достаточно, чтобы позаботиться о "Да
Гамме". И для нас будет достаточно...
- Но почему? Ради Бога, почему?
- Не знаю. Может, никогда и не узнаю. Но представьте себе более
старую цивилизацию, чем наша, может быть, рорванцы и есть подлинные
хозяева Галактики, может быть, психократы на Земле лишь их оружие, а
может, и те и другие лишь игрушки в руках обитателей какой-нибудь другой
планеты. И они не хотят, чтобы люди вышли в межзвездное пространство.
Вновь наступило молчание, они думали о миллионах солнц и великой
холодной тьме между ними...
- Хорошо, - сказал Джаммас-луджиль. - Что мы можем сделать? Сейчас?
- Не знаю, - сказал Лоренцен с отчаянием в голосе. - Может, стоит
подождать, выиграть время, пока мы сможем застать капитана Гамильтона
одного и поговорить с ним. Но, с другой стороны, нам могут и не дать такой
возможности...
- Да. Может случиться все, что угодно... Если кто-то или что-то
узнает, что мы знаем... Или, возможно, рорванцы решат не рисковать, не
оставлять все на потом и уничтожат нас и лагерь, пока Гамильтон ничего не
подозревает. - Джаммас-луджиль взглянул на передатчик, стоящий в углу. -
Сомневаюсь, чтобы можно было вести передачу отсюда, здесь в стенах слишком
много металла, он будет экранировать передачу. Нужно выйти наружу.
- Почему бы и нет, - Лоренцен встал и взял в руки ружье. - Сейчас
время ничуть не хуже любого другого.
В лагере были установлены робомониторы, которые автоматически
записывали все сообщения их передатчика и в случае необходимости могли
поднять тревогу.
Астроном выглянул в главный коридор. Ничего не двигалось. Тишина,
гробовое молчание. Как сильно стучит сердце. Смогут ли они выбраться
наружу, передать сообщение и вернуться незамеченными.
А если нет - это стоило риска. Чему быть - того не миновать.
Пот заливал его лицо, он не мог унять дрожь, но это надо было
сделать. С этим связано большее, чем просто овладение Троей. И Солнечная
система, и все человечество должны узнать, кто эти тайные хозяева, ибо
никогда в оставшиеся дни Джон Лоренцен не будет знать покоя.
Джаммас-луджиль перекинул через плечо лямку передатчика и встал. В
одной руке у него было ружье, за поясом нож. Приготовления закончились,
они будут играть до конца.
Они вышли в коридор. Глаза их задержались на пологе, закрывающем вход
в соседнее помещение. Там был Эйвери. Хорошо было бы застать Торнтона и
фон Остена одних, но нельзя рисковать разбудить человека или существо,
называющее себя Эдвард Эйвери.
Они шли вдоль длинного ряда дверей, тихие шаги, казалось, отдавались
грохотом; из центральной пещеры сквозь молчаливую пустоту тоннеля, к
открытому небу.
Рорванец шагнул из бокового тоннеля. Он держал мушкет и преграждал им
дорогу. Желтые глаза сверкали тревогой. Он быстро спросил:
- Куда вы идете?
Лоренцен вовремя удержал себя, чтобы не ответить: предполагалось, что
он не знает языка. Он улыбнулся, развел руки и подошел ближе. Ружье
рорванца дрогнуло. Если они были неожиданными гостями... Наконец он принял
решение и оттолкнул их назад.
- Ну, конечно, - горько прошептал Джаммас-луджиль. - А завтра они нам
скажут, что это было для нашего же блага, потому что тут много опасных
хищников... Подойдите к нему, Джон. Только не угрожайте, а попытайтесь его
убедить.
Лоренцен кивнул. Он приближался, пока мушкет почти не уперся ему в
живот.
- Послушайте, - терпеливо сказал он, - мы просто хотим пройтись. Что
в этом плохого? Просто немного прогуляться, а твои блошиные укусы
прибереги для бездомных кошек.
Охранник крикнул "Нет!" и попытался оттолкнуть его.
Джаммас-луджиль оказался рядом с Лоренценом. Он схватил мушкет
рорванца, отворачивая ствол в сторону. Одновременно Лоренцен оттолкнул
оружие от себя и шагнул в бок. Турок выбросил вперед кулак. Последовал
глухой стук, рорванец откинулся назад и упал. Джаммас-луджиль оседлал его
и схватил за горло.
- Все в порядке, - сказал он через мгновение. - Оторвите полосы от
его одежды, нужно связать его и заткнуть ему рот. Может, проще убить этого
ублюдка, но...
Через минуту они снова быстро шли по тоннелю. Все было тихо, тревоги
никто не поднял. Но в любой момент пещера могла взорваться сиреной.
Перед ними появился выход из тоннеля - сине-черная тьма и
безжалостный блеск звезд Геркулеса. Они выбежали наружу, кругом были
деревья, небо над головой, в отдалении послышался крик какого-то
животного.
- Сюда, подальше от пещеры! Проклятый часовой! Но назад дороги уже
нет. - В кругу массивных деревьев Джаммас-луджиль присел на корточки перед
своим передатчиком. Пальцы его пробежали по кнопкам управления. - Сейчас
прогреется, что будем делать, когда пошлем сигнал?
- Не знаю. Попытаемся спрятаться где-нибудь, или сдадимся.
Лоренцен пытался успокоить дыхание. Казалось, что биение его сердца
раздается повсюду.
Панель передатчика осветилась, загорелся красный огонек.
Джаммас-луджиль надел наушники и сделал несколько пробных ударов ключом.
- Нет, еще не прогрелся.
Послышался высокий и скрежещущий звук тревоги, который пронзил
Лоренцена, словно мечом. Он отскочил назад, поднял винтовку и судорожно
сглотнул.
- Боже, они нашли часового.
- Или где-то у них спрятан детектор, который и поднял тревогу, как
только мы начали передачу. - Джаммас-луджиль мрачно выругался.
Во входе в тоннель показались гибкие фигурки, черные на светлом фоне.
Сквозь вой сирены пробился голос рорванца:
- Остановитесь! Прекратите передачу по радио (?), или мы убьем вас!
Джаммас-луджиль начал передавать сообщение.
Лоренцен побежал от него, петляя между деревьев. Гибкие ветки
цеплялись за руки и за ноги, он споткнулся, выругался, так как больно ушиб
локоть о сучок. Надо отвлечь внимание врагов от передатчика.
Джаммас-луджиль должен прожить достаточно долго, чтобы передать сообщение.
Лоренцен открыто крикнул. Бояться было некогда.
Прогремели выстрелы дюжины мушкетов. Он услышал жужжание пуль мимо
своих ушей, несколько пуль ударило в дерево, за которым он стоял. Ствол
раздвоился на высоте полутора метров; Лоренцен установил ружье в развилке
и переключился на автоматический огонь. Рорванцы бежали к нему.
Его оружие заговорило короткими очередями без предательских линий
огня. Неопределенная масса бегущих теней раскололась. Он услышал
болезненные крики, увидел, как падают враги, и даже в этот момент
почувствовал сожаление. "Джугас, Аласву, Силиш, Менушуа, Синарру - вы были
хорошими товарищами. И на какой-то миг даже друзьями."
Рорванцы отступили от рощи и от светлого пятна входа в пещеру. Они
окружили рощу; но неустанное "тра-та-та-та, тра-та-та" каждую секунду
снимало с них дань за предательство.
Заговорило что-то вроде пистолета-пулемета, посылая горячие белые
трассы в темноту под деревьями. Итак, они пустили в ход свое настоящее
оружие! Лоренцен отступил назад, растворяясь в темноте и ожидая смерти.
Из пещеры полезли новые силы. Лоренцен стрелял, загоняя их обратно,
но кое-кто прорвался через поставленную им свинцовую завесу. Оружейное
ложе жестко прижималось к его щеке. Он смутно ощущал влажную жесткую почву
под ногами. Отблеск света на небе говорил о том, что на восточном
горизонте восходит Сестра.
Что-то вспыхнуло у входа в пещеру. Лоренцен увидел падающих и бегущих
рорванцев. Две фигуры вырисовались на светлом фоне - Торнтон и фон Остен,
они услышали пальбу и вышли сражаться.
Немец стрелял в направлении трассирующего огня. Внезапно эти трассы
исчезли. Фон Остен взревел и кинулся от входа в тоннель. Но он двигался
недостаточно быстро. Лоренцен услышал металлический щелчок. Фон Остен
повернулся на пятках и упал, как тряпичная кукла. Торнтон, прижимаясь к
земле, пополз в тень.
Ночь была полна глаз и летящего металла. Рорванцы окружили рощу и
непрерывно ее обстреливали.
- Джон, где вы? - настойчивый шепот, как змея, пробился под
сучковатые ветви.
- Здесь, Кемаль.
Турок на животе подполз к дереву и встал с винтовкой в руке. Первые
бледные полосы лунного света пробились между деревьями и пятнами легли на
его лицо. В его голосе не чувствовалось торжества, для этого не было
времени. Он быстро пробормотал:
- Я передал сообщение. Не было времени на подробности, только сказал,
что у нас стычка с туземцами и что они вовсе не настоящие туземцы. Что
теперь?
- Теперь, - сказал Лоренцен, - осталось только продержаться, сколько
сможем.
- Да, я просил парней на базе, как только они получат сообщение,
запеленговать нас и послать несколько вооруженных шлюпок. Может,
продержимся до тех пор?
Справа послышались выстрелы. Чья-то быстро бегущая фигура появилась в
роще.
- Сюда! - крикнул Лоренцен. - Сюда, Джоаб!
Он и Джаммас-луджиль упали на животы и отползли в сторону.
Марсианин, почти незаметный в своем черном костюме, подполз к ним. Он
тяжело дышал, в лунном свете его лицо было белым, как мел.
- Услышали шум... выбежали, видим - вас нет... Эйвери говорил,
остаться, но... рорванцы пытались остановить нас, мы прорвались... Мы
решили, а на самом деле... Что случилось?
Лоренцен не ответил. Он полз впереди всех, направляясь к месту, где
была наиболее густая тень. Здесь несколько деревьев образовывали круг -
почти сплошная баррикада. Они проскользнули между стволами и ветками и
направили свои автоматы в трех направлениях.
Началось нападение рорванцев, через какое-то мгновение все
превратилось в огонь и гром, вопли и стоны, золотоглазые тени
выскакивающие из теней, падающие вновь. Кто-то бросил пару гранат, но они
разорвались снаружи баррикады. Автоматы людей гремели. Свистели пули
рорванцев, начал работать второй пулемет - настоящая буря смерти.
Но атака захлебнулась, атакующие подались назад, растворяясь в лунной
тьме. Раненые чужаки отползали в сторону подальше, мертвые лежали там, где
их застала смерть. Резкий запах дыма ощущался в холодном воздухе.
Безмолвие, казалось, тянулось целую вечность. Затем из темноты
раздался человеческий голос:
- Давайте поговорим?
Это был голос Эйвери.
17
- Хорошо, - сказал Джаммас-луджиль. - Приходи один.
Луна поднялась выше, ее длинный косой луч осветил психолога,
выступившего из-за дерева. Рорванцев не было видно и не было слышно: они
лежали, окружив рощу. И после шума битвы казалось, что тишина опустилась
на весь мир.
Эйвери подошел к кругу деревьев и посмотрел на стволы винтовок.
- Можно мне войти? - мягко спросил он.
- М-м-м... да, думаю, можно, - проговорил Джаммас-луджиль.
Психолог протиснулся между стволами. Глаза Лоренцена привыкли к
темноте, и он смутно видел лицо Эйвери, видел выражение ужаса на его лице;
тот же ужас дрожал в голосе психолога.
- Что вы хотите? - резко спросил астроном.
- Хочу знать, отчего вы все сошли с ума и зачем вы обрушились на
своих хозяев - дружественных туземцев?
Джаммас-луджиль сардонически рассмеялся. Торнтон пожал плечами и
пробормотал:
- Они оказались не очень дружественными, когда убили Фридриха фон
Остена.
Лоренцен дополнил ответ:
- Они не туземцы, и вы знаете это не хуже меня. Вы должны знать! Или
вы один из них, только замаскированный?
- О чем вы говорите? - закричал Эйвери. - Вы сошли с ума!
- Кончайте, - устало сказал Лоренцен. В нескольких жестких словах он
рассказал о своих выводах. - И то, что произошло сейчас, подтвердило мои
выводы, - закончил он. - Они засекли нашу передачу. Они производят
автоматическое оружие не хуже нашего. И они пытались убить нас, чтобы мы
не смогли передать сообщение на базу.
Торнтон присвистнул и крепко сжал губы. Эйвери устало кивнул.
- Ладно, - без всякого выражения сказал он. - Что вы передали в
лагерь?
- То, что сказал вам.
- У вас на это не было времени. Азбукой Морзе.
Лоренцен восхитился мозгом, скрывавшимся за этим невыразительным
лицом.
- Вы правы, - сказал он. - Мы передали, что у нас столкновение с
туземцами, и что рорванцы вовсе не туземцы. Но этого вполне достаточно,
Гамильтон сумеет сложить два и два, так же как и я.
- Вы должны сказать об этом рорванцам, - добавил Торнтон. - Если они
убьют нас, то шлюпки из лагеря не оставят тут камня на камне.
Внезапно Эйвери разъярился. Он сжал кулаки, стоя в центре их группы,
и сплюнул на затененную землю.
- Вы глупцы! Вы слепые идиоты! Как вы не понимаете, рорванцы правят
галактикой. Вы выступаете против Галактической Империи!
- Сомневаюсь, - прошептал Джаммас-луджиль.
- Вызовите лагерь вновь. Скажите, чтобы они оставались на месте. У
них не будет ни одного шанса. Рорванская наука на десять тысяч лет
опередила земную. - Голос Эйвери стал спокойнее, но говорил он по-прежнему
быстро. - Возможно, еще не поздно возместить ущерб. Если вы поможете мне,
поддержите рассказ, который удовлетворит Гамильтона, все еще можно будет
уладить. Но Солнечная система никогда не должна узнать о своем истинном
положении. Я объясню все позже, объясню только вам троим. А теперь
действуйте, быстрее! Остановите шлюпки!
Он почти убедил их. Джаммас-луджиль опустил оружие и полуобернулся к
передатчику. У Торнтона от изумления отвисла челюсть.
Тогда Лоренцен засмеялся.
- Здорово придумано, Эд, - сказал он. - Чертовски здорово. Но это не
пройдет, вы знаете.
- О чем вы говорите? Я же сказал вам, если эти шлюпки прилетят сюда,
их дезинтегрируют, рорванцы сметут весь лагерь и корабль.
Мозг Лоренцена работал необыкновенно четко и хладнокровно. Быстро и
твердо прозвучал его ответ:
- Если рорванцы такие умные, почему они не уничтожили нас своим
дезинтегратором раньше? Почему не заглушили нашу радиопередачу? Хотелось
бы знать, зачем понадобилась эта сложная и хлопотливая маскировка? Нет,
Эд, вы опять блефуете, - и добавил гневно: - А теперь, клянусь Господом,
вы расскажете нам правду или немедленно уберетесь отсюда!
Что-то сломалось в Эйвери. Зрелище было неприятным, он как-то обмяк,
уменьшился в росте, опустил глаза. Лоренцен мрачно улыбался в тусклом
свете луны.
- Шлюпки должно быть уже готовы, - сказал Торнтон. - Чтобы долететь
сюда потребуется несколько минут.
Сестра полностью поднялась над горами, ее чужое лицо превратилось в
сине-зеленый полукруг, окаймленный тысячами морозных звезд. Легкий ветерок
пронесся через рощу и зашуршал листьями. Где-то в тени заговорили два
рорванца, глухо зазвучали неземные голоса, где-то далеко шумел морской
прибой.
- Ладно, - прошептал Эйвери.
- Это ведь план вашей клики в правительстве, не так ли? - Лоренцен
безжалостно давил слабое сопротивление психолога. - Ваши парни
ответственны за исчезновение "Да Гамма" и за все помехи на пути нашей
экспедиции? Скажите, вы работаете для рорванцев?
- Нет, нет. Они случайно оказались здесь, когда прилетел "Хадсон". -
Эйвери говорил сейчас так тихо, что его с трудом было слышно. - Их дом
находится, я думаю, в десяти тысячах светолет от Солнца: это землеподобная
планета, и их цивилизация находится в сфере технологии на том же уровне,
что и наша. Они тоже ищут пригодные для цивилизации планеты. Эта
экспедиция нашла Трою и стала исследовать ее, когда появились мы. Они
обнаружили наш корабль, когда мы пересекали диск спутника.
Конечно, они встревожились. Они не знали, кто мы, чего хотим...
ничего не знали. Они перевели свой собственный корабль на орбиту,
перпендикулярную нашей и подальше от нее. Естественно, поскольку мы ничего
подобного не ждали, то никто из нас не заметил их корабля. Они
замаскировали свои шлюпки и свой лагерь и сделали это раньше, чем мы стали
фотографировать поверхность планеты... Они следили из космоса, как мы
высадились, устроили лагерь и стали работать. Нетрудно было догадаться,
что у нас те же самые намерения, что и у них, но, конечно, они хотели быть
уверены в этом и в то же время сообщить как можно меньше сведений о себе.
Тогда они решили выдать себя за туземцев... Отряд, который привел нас
сюда, был высажен в нескольких километрах от лагеря, после того, как в
корабельных мастерских они изготовили для отряда оружие и все остальное.
- Отличная идея, - пробормотал Торнтон. - Прекрасная стратегия.
Естественно, мы показали примитивным туземцам больше, чем космонавты с
чужого корабля возможным врагам и конкурентам.
- Тем временем, - будто не слыша, продолжал Эйвери, - остальные
строили этот подземный поселок. Героический труд, даже с их техникой и
атомной энергией. Они решили создать видимость цивилизованных туземцев. Вы
правильно угадали, Джон. И я угадал это, изучив их язык еще в лагере. Было
несколько противоречий, я сопоставил их, для психолога этого достаточно...
Я поставил Джугаса перед фактами и сказал, что хочу им помочь. С этого
времени я действовал вместе с рорванцами.
- Но почему? - взорвался Джаммас-луджиль. - Почему, черт побери?
- Я не хотел, чтобы "Хадсон" разделил судьбу "Да Гамма".
Наступило молчание.
- Вы имеете в виду убийство? - изумился Торнтон.
- Нет-нет, позвольте объяснить. - И ровный усталый голос с новой
силой зазвучал в тени под нависшей луной. - Вы знаете правило о том, что
возвращающийся корабль, люди с которого высаживались на чужую планету,
обязан предварительно сделать доклад Патрульной Службе на одной из ее баз:
на Церере, Тритоне, Ганимеде или на Япете - той базе, которая окажется
ближе. Там, на базе, он должен пройти карантин перед возвращением на
Землю. Мы знали, что "Да Гамма" сделает доклад базе на Церере, и
предполагали, что там будет сказано о пригодности Трои к колонизации. Мы
позаботились, чтобы база на Церере была укомплектована нашими людьми.
Когда корабль прилетел туда, экипаж перевели на другой корабль, никому не
причинив вреда. Вы помните Новый Эдем? - прекрасную планету в системе Тау
Кита, где живут цивилизованные туземцы? Мы заключили с ними соглашение.
Люди с "Да Гамма" теперь там. Это не тюрьма, они вольны жить как хотят, мы
даже доставили туда женщин. Но мы не хотим, чтобы они вернулись в Систему.
- У многих из них были семьи, - сказал Джаммас-луджиль...
- Некоторые очень легко перенесли разлуку с ними. А семьи получили
хорошую пенсию... Поэтому я не хотел, чтобы вы разделили их судьбу. И мне
пришлось бы... А у меня тоже есть жена и дети. Я был избран большинством
быть психологом этой экспедиции, и я был готов никогда вновь не увидеть
наш народ. Но у меня появился шанс, если бы мы вернулись домой и доложили
о неудаче, Троя была бы забыта.
- Отлично, - сказал Лоренцен. - Итак, психократы хотят задержать
людей от колонизации, после того, как межзвездные сообщения оказались
невыгодными экономически, людей решили совсем отучить от звезд. Теперь
объясните нам, почему?
Эйвери взглянул наверх. Его лицо было искажено мукой, но в голосе
звучала слабая надежда.
- Это все к лучшему, - сказал он. - Я хочу, чтобы вы действовали со
мной вместе, провели Гамильтона и остальных, когда мы вернемся. Вы можете
рассказать им о несчастном недоразумении, о мятеже, о чем-нибудь еще,
говорю вам, будущее нашей расы зависит от нас.
- Как?!
- Человек не готов к такому шагу, - спокойно сказал Эйвери. - Наши
знания опередили нашу мудрость, и мы оказались в аду, длившемся два
столетия, из которого только-только выбрались. Психодинамисты в
правительстве выступают против самой идеи межзвездных путешествий.
Остановить сейчас их уже поздно, но мы надеялись, что человечество
откажется от них под влиянием разочарования. Через тысячу лет человек
будет готов к этому. Но пока нет. Он еще недостаточно вырос.
- Это ваша теория! - выпалил Джаммас-луджиль. - Ваша бредовая теория!
- Это история и уравнения, которые интерпретируют, объясняют и
предсказывают историю. Наука, наконец, достигла такой ступени, когда
человек может управлять своим будущим, своим обществом; война, бедность,
голод, смута - все, что ранее происходило бесконтрольно, как природные
катастрофы, может быть остановлено. Но вначале человек, вся человеческая
раса должна созреть. Каждый индивидуум должен стать нравственно здоровым,
умеющим критически мыслить, способным к воздержанию. Невозможно быстро
изменить общество. Потребуется тысяча лет тонкого, медленного, искусного,
тайного руководства - пропаганда, образование, открытое взаимодействие
религии, экономики и технологии, чтобы добиться такого состояния культуры,
какого мы хотим. Это будет нечто новое, не похожее ни на что предыдущее.
Человек не должен быть слепым, жадным, напористым, безжалостным животным;
у него должно быть самообладание, чувство собственного достоинства и
удовлетворенность - должна быть мысль, все должны мыслить так же
естественно, как и дышать. Только _т_о_г_д_а_ мы сможем выйти в Галактику.
- Долго же придется ждать, - пробормотал Джаммас-луджиль.
- Это необходимо, говорю я вам! Или вы хотите, чтобы наша раса
навсегда осталась звериной? Физически мы сильно развились, теперь пришло
время развиваться умственно, духовно, если хотите. У нас... у
психократов... есть правильное представление о дороге, которой нужно идти,
о медленной управляемой эволюции общества. У нас достаточно данных, и мы
уже создали начальные условия для строительства Утопии. Совсем немного, и
в Англии будет основан университет, и еще через два столетия Европа вновь
станет членом цивилизованного общества; экономическое равновесие
постепенно проникнет в Азию, Индия становится ведущим членом Союза,
созерцательная индийская философия должна смягчить агрессивность людей
запада... Мы планируем все это, говорю я вам, не в деталях, но мы знаем,
куда мы идем.
- Думаю, что я понял, - пробормотал Лоренцен. Ветер заглушил его
голос, лунный свет блестел в глазах. - Межзвездные путешествия уничтожают
все это.
- Да, да! - теперь Эйвери говорил легко, его слова действовали на
них, они звучали торжественно, как пророчество. - Предположим, что люди
установят, что Троя пригодна для колонизации. Рорванцы не смогут
сопротивляться, у них нет нашего таланта к военной организации, именно
поэтому они решили нас обмануть: если их обман не удастся, они подчинятся
и отправятся на поиски другой планеты, что изменит все положение
человечества. Вся психологическая атмосфера станет совершенно иной.
Если несистематические поиски могут дать нам одну пригодную для
человека планету за двадцать лет, то флот охотников будет отыскивать
каждые четыре-пять лет гораздо большие территории чем нам нужно. Люди
осознают, что они все-таки могут эмигрировать. Организация общества
изменится и будет направлена вовне, а не вовнутрь. И ничто не сможет
остановить этот процесс.
Наши психодинамические данные потеряют всякую ценность, мы вновь
окажемся в темноте. Подъем эмиграции произведет суматоху, которую мы не
сможем контролировать; созданные нами условия разрушатся, и мы не сможем
восстановить их вновь. Колонисты будут формироваться главным образом из
недовольных элементов, большинство из них будет недружелюбно относиться к
правительству Солнечной системы - это вызовет множество беспорядков, много
непредсказуемого, всем этим нельзя будет управлять! Человечество
расселится так широко, что не будет поддаваться никакому контролю. Идея
Объединенной Галактики - чепуха, нечего и думать об этом, здесь даже не
сможет существовать торговля и регулярное сообщение. По своим путям начнут
развиваться миллионы эксцентричных маленьких цивилизаций.
Вступят в действие абсолютно непредсказуемые факторы: чужие планеты,
чужие цивилизации, новые знания о физической Вселенной, мутации...
И человек вновь станет жертвой случайностей. Наступит хаос и
страдания, подъем и падение культур, войны и угнетение и это станет отныне
и до конца времен!
Он остановился, слова его повисли в молчании. Все четверо стояли
неподвижно, прижимаясь друг к другу в окружении чужаков. Они словно
чего-то ждали.
- Ну, вот, - сказал наконец Эйвери. - Вы получили мой ответ. Теперь я
жду вашего. Поможете ли вы объяснить мне все, согласитесь ли вернуться и
молчать до конца жизни? Я прошу много, я знаю, но сможете ли вы смотреть в
лицо будущему, которое вы предали?
18
Они смотрели друг на друга.
- Вы должны решать быстро, - сказал психолог. В его голосе было
неожиданное спокойствие, он встретился с ними взглядом и слабо улыбнулся.
- Шлюпки будут здесь с минуты на минуту.
Джаммас-луджиль ковырял землю носком сапога. Лицо его выражало
страдание. Торнтон вздохнул. Лоренцен почувствовал в себе твердую
уверенность и мог говорить.
- Эд, - спросил он, - вы _з_н_а_е_т_е_, что все это правда?
- Я работал над этим всю жизнь, Джон.
- Это не ответ. Мне кажется, что сегодня ночью вы уже превысили свою
долю семантически нагруженных слов. Я спрашиваю, насколько точны ваши
заключения о том, что случится, если человечество останется в Солнечной
системе... и если не останется.
- Это вероятностная неопределенность. Мы _з_н_а_е_м_, как следует
делать историю. Конечно, все может случиться. Например, Черная звезда
вторгнется в Солнечную систему, но...
- Но в то же время вы говорите, что если человек выйдет к звездам, то
это будущее непредсказуемо, и оно мрачно.
Джаммас-луджиль и Торнтон одновременно подняли головы и взглянули на
Лоренцена.
- Непредсказуемо в деталях, - сказал Эйвери с раздражением. - Но в
общем я могу предположить...
- Неужели можете? Сомневаюсь. Больше того, я не верю в это.
Физическая Вселенная содержит в себе все возможности, она слишком велика,
чтобы быть включенной в какую-либо человеческую теорию. И если где-то в
Галактике дело пойдет плохо, то в другом месте оно пойдет лучше, чем вы
себе можете представить.
- Я не говорю, что мы всегда останемся на месте, Джон. Только вначале
мы должны научиться сдержанности, доброте и достаточно сложному процессу
мышления.
- Пока мы все не будем сделаны по одному образцу - _в_а_ш_е_м_у
образцу! - резко сказал Лоренцен. - Я утверждаю, что человек, скорчившись
в своем маленьком убежище, чтобы думать чистые думы и созерцать свой пуп,
больше не человек. Я утверждаю, что несмотря на все наши ошибки и
прегрешения, мы чертовски далеко ушли от животного, бегавшего в джунглях
всего только двести поколений назад. Мне нравится человек таким, какой он
есть, а не как представление о том, каким он должен быть. Никто не
позволит подогнать целую расу под единый образец: у нас всегда были и
будут отличия, были, есть и будут бунтовщики и еретики. Они необходимы
нам!
- Вы поддаетесь эмоциям, Джон, - сказал Эйвери.
- Это увертка, Эд, которая скрывает тот факт, что все это вопрос
эмоций. Это дело предпочтения и веры. Я лично считаю, что ни одна
маленькая группа не имеет права навязывать свою волю кому-то другому. А
именно это вы и делаете, вы - психократы. Но очень мягко, вежливо,
конечно. Я задаю себе вопрос, какими одинокими чувствуют себя жены членов
экипажа "Да Гамма".
Лоренцен повернулся к остальным.
- Я голосую за то, чтобы рассказать всю правду, выйти к звездам и
получить все последствия этого, - сказал он. - Хорошо ли, плохо ли, но я
хочу увидеть, каковы эти последствия, и я думаю, что большинство людей
согласятся со мной.
Глаза Эйвери устремились на остальных двоих.
- Я... я с вами, Джон, - сказал Торнтон и пояснил: - Человек должен
быть свободен.
- Мне нужна маленькая ферма, - сказал Джаммас-луджиль. - И если мой
праправнук не сможет иметь свою ферму, тогда вся раса может отправляться в
ад или куда-нибудь похуже.
Эйвери отвернулся от них, они увидели в его глазах слезы.
- Мне очень жаль, Эд, - прошептал Лоренцен.
Оставалось только рассказать все Гамильтону и остальному экипажу.
"Хадсон" вернется домой: он не будет докладывать Патрулю, он прямо
отправится на Землю и сообщит обо всем прямо по радио. Тогда будет поздно
оказывать какое-либо противодействие. Падет правительство, будут назначены
новые выборы, психократы лишатся власти. Лоренцен полагал, что некоторые
из них позже вернутся: в своем роде они были хорошими людьми и еще
потребуются человечеству в будущем. Но они уже не будут преградой, когда
люди вновь поднимут глаза к звездам.
- Я попрошу рорванцев убить вас, - сказал Эйвери. Его голос дрожал. -
Я не хочу этого, но вынужден. Вы угрожаете будущему человечества, может
быть будущему всей Вселенной. Надеюсь, вы довольны собой!
Он отпрыгнул назад, в лес. Лоренцен видел мелькающие в темноте тени:
рорванцы отступили назад, к своим космическим шлюпкам, как подумал
Лоренцен. Может быть, они возьмут с собой Эйвери, спрячут его, пока не
утихнет гнев людей.
Вдалеке Лоренцен услышал нарастающий грохот ракет Гамильтона.
Два человека и много чужаков, мыслящих, чувствующих созданий погибли,
и правительство последует за ними для того, чтобы люди могли устремиться к
звездам. Мог ли Эйвери быть прав?
Лоренцен смутно чувствовал, что никогда не узнает ответа на свой
последний вопрос. Может быть, ответа на него и не существует.
