принятием неприемлемого?"
...Поллетти приобрел довольно широкую известность. В конце концов, не
каждый день охотник взрывает свою жертву на международной выставке. Дела
такого рода становятся сенсацией. Разумеется, имело значение и то, что
Поллетти был привлекательным мужчиной, скромным, утратившим вкус к жизни,
мужественным и, самое главное, заслуживающим того, чтобы его взгляды
интересовали читателей.
ГЛАВА 3
Гигантский компьютер жужжал и щелкал, на его панели мелькали красные и
синие огни, выключались белые и загорались зеленые. Это был игровой
компьютер, огромная машина, аналоги которой находились во всех столицах
цивилизованного мира. Именно он занимался судьбами всех охотников и жертв.
Он подбирал пары противников, регистрировал результаты их единоборств,
присуждал денежные призы победителю или посылал соболезнования семье
проигравшего, менял ролями уцелевших игроков, делая охот-
[183]
ника жертвой, а жертву охотником, и следил за их непрерывным участием в
Охоте до тех пор, пока один из них не достигал желанной цифры - десять
убийств.
Правила были просты: к участию в Охоте допускались все мужчины и
женщины в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет, независимо от цвета
кожи, вероисповедания и национальности. Изъявившие желание участвовать
были обязаны пройти все десять Охот, поочередно становясь пять раз
охотниками и пять - жертвами. Охотники получали имя, адрес и фотографию
жертвы, жертва - всего лишь уведомление, что ее Преследует охотник. Все
убийства требовалось совершить лично, причем за убийство не того человека
следовало суровое наказание. Сумма денежного приза увеличивалась в
зависимости от количества совершенных убийств. Победитель, успешно
прошедший весь путь, получал в награду практически неограниченные
гражданские, финансовые, политические и моральные права. Так просто.
После введения Охот прекратились все крупные войны; их заменили
миллионы маленьких войн, количество соперников в которых было сведено к
минимуму - двум.
Охота была делом совершенно добровольным, и ее цель отвечала самой
практической и реалистичной точке зрения. Если кто-то хочет убить кого-то,
гласили аргументы в ее пользу, почему не дать ему такую возможность при
условии, что мы сумеем найти кого-то, желающего
[184]
того же. Таким образом, они могут охотиться друг за другом и оставят нас в
покое.
Несмотря на то что создавалось впечатление полной новизны, охотничьи
игры были, в принципе, стары как мир. Это было качественно измененным
возвращением к древним, более счастливым временам, когда наемники воевали
друг с другом, а гражданские лица оставались в стороне и разговаривали об
урожаях.
Для истории характерна цикличность. Когда накапливается слишком много
явлений с одним знаком, он неминуемо переходит в противоположный. Время
профессиональной - и часто бездействующей - армии прошло, наступил век
массовой армии. Фермеры больше не говорили про урожаи, вместо этого они
воевали за них. Даже если у них не было урожаев, которые следовало
защищать, им все равно приходилось воевать. Рабочие оказались вовлеченными
в хитроумные византийские интриги в заокеанских странах, а продавцы
обувных магазинов с оружием в руках пробирались сквозь сумрачные джунгли и
по вершинам гор, покрытым вечными снегами.
Почему они делали это? В те дни все казалось таким ясным. Приводилось
множество причин, и каждый находил объяснение, отвечающее его чувствам.
Однако то, что казалось столь очевидным, со временем утратило ясность.
Профессора истории спорили между собой, эксперты в сфере экономики
сомневались, психологи позволяли себе не соглашаться, а антропологи
считали нужным напомнить.
Фермеры, рабочие и продавцы обувных мага-
[185]
зинов терпеливо ждали, когда кто-нибудь скажет им: с какой стати,
собственно, они подвергают свою жизнь опасности? Когда ясного ответа не
последовало, они начали испытывать раздражение, недовольство и даже ярость.
Иногда они обращали оружие против правителей своих стран.
Растущая непримиримость народа, дополненная технологической
возможностью умертвить всех и все, привела к излишнему накоплению факторов
с одним знаком, и тот перешел в противоположный. Этого, конечно, нельзя
было допустить.
На исходе пяти тысяч лет человеческой истории люди начали наконец
что-то понимать. Даже правители, славившиеся тем, что неохотнее всех
соглашались на перемены, осознали их неизбежность.
Войны не приводили ни к чему и не приносили никакой пользы; однако
проблема склонности людей к насилию, которую не сумели искоренить долгие
годы религиозного принуждения и полицейского обучения, все еще оставалась
нерешенной. Решение было найдено в узаконенной в настоящее время Охоте.
Таким было по крайней мере одно объяснение возникновения этого
явления. Справедливости ради следует отметить, что не все соглашались с
подобным толкованием. Как всегда, профессора истории спорили между собой,
эксперты в сфере экономики сомневались, психологи позволяли себе не
соглашаться, а антропологи считали нужным напомнить.
[186]
Таким образом, если принять во внимание их возражения, у нас не
остается ничего, кроме непреложного факта существования самой Охоты -
факта такого же странного, как похоронные обряды древних египтян, такого
же обычного, как обряды посвящения индейцев племени сну, и столь же
непостижимого, как нью-йоркская фондовая биржа. В результате существование
Охоты можно объяснить только ее существованием, поскольку, согласно по
крайней мере одному авторитетному мнению, ничто оправдывает существование
чего-нибудь.
Мелькали огни, включались контуры, щелкали реле, вращались диски.
Перфокарты мелькали, как белые голуби, - и игровой компьютер соединил две
жизни.
Охота АСС1334ВВ: охотник - Кэролайн Мередит, жертва - Марчелло
Поллетти.
ГЛАВА 4
- Кэролайн, - произнес мистер Фортинбрас, - хочу поздравить вас с
весьма изящным убийством.
- Спасибо, сэр, - ответила Кэролайн.
- Оно было, насколько я помню, девятым?
- Совершенно верно, сэр.
- Значит, осталось всего одно, а?
- Да, сэр. Если сумею.
- Сумеете, - заверил ее Фортинбрас. - Сумеете, потому что я, Дж.
Уолстод Фортинбрас, говорю, что сумеете.
[187]
Кэролайн скромно улыбнулась. Фортинбрас ухмыльнулся. Он был боссом
Кэролайн, главой компании "Телеплекс Ампуорк". Обладая небольшим ростом,
он пытался найти величие в грандиозном, и его пристрастие к вульгарному
отступало только перед наслаждением всем подлым и гнусным. Он откинулся
назад, смахнул что-то с рукава куртки, сделанной из настоящей замши,
поднес ко рту большую сигару, сплюнул на бесценный бухарский ковер с
трехдюймовым ворсом, вытер рот кружевным платком, сплетенным нищими
браминами у погребальных костров Ганга, и потер лоб полированным ногтем,
стремясь показать, что думает.
Он не думал, разумеется; он пытался - и делал такие попытки на
протяжении многих лет - продемонстрировать свой характер. Дело, однако,
заключалось в том, что у мистера Фортинбраса характер отсутствовал.
Превосходные специалисты трудились годами, стараясь исправить этот
недостаток, но тщетно. Это было единственным проклятием в жизни
Фортинбраса.
- Сейчас вы будете охотником, верно? - спросил он у Кэролайн.
- Да, сэр.
- А вам уже сообщили, кто является вашей следующей жертвой?
- Сообщили, сэр. Это мужчина по имени Марчелло Поллетти, житель Рима.
- Рима в штате Нью-Йорк?
- Нет, Рима в Италии, - учтиво поправила его Кэролайн.
- Ну что ж, это еще лучше, - заметил Фор-
[188]
тинбрас. - Там, наверное, более живописно. Так вот, моя идея заключается в
следующем, и я хочу, чтобы вы обдумали ее очень тщательно и сообщили мне
свое мнение честно и прямо. Поскольку у нас, в нашей компании, есть
потенциальный победитель в десяти Охотах, почему бы не попробовать снять
документальный фильм о десятом убийстве? А?
Кэролайн задумчиво кивнула. Кроме нее и Фортинбраса, в кабинете
находились еще трое мужчин - все молодые, красивые, смышленые и несносные.
- Да, да! - воскликнул Мартин.
Занимая пост старшего исполнительного заместителя продюсера, он был
единственным (за исключением самого Фортинбраса), кому разрешалось
пользоваться восклицательными знаками.
- Вы попали в самую точку, босс, - тихо заметил Чет.
Насколько он помнил, в прошлом году было снято тридцать семь
документальных фильмов о различных аспектах Охоты.
- Лично я не уверен, - произнес Коул.
Будучи самым младшим исполнительным помощником, Коул знал, что на его
долю выпал несчастливый долг расходиться во мнениях с шефом, поскольку
Фортинбрас испытывал отвращение к людям, во всем поддакивающим ему, и не
хотел, чтобы его окружали одни подхалимы. Коул ненавидел свою работу,
потому что чувствовал, что Фортинбрас всегда прав. Он мечтал о времени,
когда наймут четвертого исполнительного помощника, что позволит ему
говорить "да".
[189]
- Трое против одного, - сказал Фортинбрас, омерзительно смачивая
слюной конец сигары. - Видимо, вы остались в меньшинстве, а, Коул?
- Пожалуй, это к лучшему, - удовлетворенно отозвался Коул. - Я считаю
своим долгом выражать собственную точку зрения, но уверяю вас, что я с ней
не согласен.
- Мне нравится ваша прямота, - заметил Фортинбрас. - Честность и
здравый смысл помогут вам сделать карьеру, пусть у вас не будет сомнений
на этот счет. Итак, посмотрим. Что, если мы назовем фильм "Момент истины"?
Присутствующие умело скрыли гримасу отвращения. Фортинбрас продолжал:
- Впрочем, это название чисто рабочее; я просто, так сказать, примерял
его. А вот еще одно:
"Миг откровенности". Как вы считаете?
- Мне очень нравится! - тут же отозвался Мартин. - Прямо в десятку,
босс.
- Здорово, очень здорово, - поддержал его Чет, наслаждаясь ужасом
названия с полузакрытыми глазами.
- Я считаю, что в названии чего-то не хватает, - произнес Коул
несчастным голосом.
- Не хватает? Чего именно? - спросил Фортинбрас.
Коула никогда еще не просили объяснять, почему его точка зрения иная.
Он почувствовал, как у него перехватило дыхание и ледяная дрожь прошла
через желудок. Он превосходно понимал, что эти симптомы предвещают
наступление безработицы.
[190]
Мартин, о доброте сердца которого ходили легенды а; до 10-й авеню,
пришел на помощь.
- Мне кажется, что Коул имел в виду одно из старомодных забористых
названий. Что-то вроде простого названия "Десятый".
- А может быть, он не это имел в виду, - тут же пришел на помощь
Мартину Чет.
- Думаю, что-то вроде этого пришло мне в голову, - поспешил поддержать
их Коул. - Я понимаю, конечно, что такие короткие забористые названия
теперь устарели...
Он замолчал. Фортинбрас, прижавший средний палец правой руки к точке
на дюйм выше едва заметных бровей, погрузился в медитацию. Шли секунды.
Фортинбрас закрыл глаза неопределенного цвета и снова открыл их.
- "Десятый"... - произнес он еле слышным голосом.
- Старомодно, - заметил Мартин. - Однако такие названия через
некоторое время снова обретают звучание.
- "Десятый", - сказал Фортинбрас, смакуя это слово как леденец.
- В этом что-то есть, - признал Чет, - хотя, конечно, нужно помнить...
- "Десятый"! - раздался торжествующий возглас Фортинбраса. - Да-да,
"Десятый"! Это название взывает ко мне, джентльмены, по-настоящему
взывает. Н-да... - Он снова затянулся своей отвратительной сигарой, затем
спросил: - Была хотя бы одна женщина, сумевшая достичь цифры десять?
- Нет, насколько мне известно, - ответил
[191]
Мартин. - По крайней мере в Соединенных Штатах.
- Что ж, тогда все, - сказал Фортинбрас. - А вот женщин, убивших
девятерых, было несколько, правда?
- Последней была мисс Амелия Брэндоум, - сказал Мартин. - Она добилась
этого статуса восемь лет назад.
Он ознакомился с этой информацией прошлым вечером, предвидя
сегодняшние события. Мартин стал старшим исполнительным заместителем
продюсера именно потому, что умел предвидеть.
