Женщины усадили Эвелин на табурет, тщательно расчесали ее волосы, смазали их
душистым маслом и умело уложили в тяжелый шиньон на затылке. Затем они вновь
подвели ее кровати, но теперь уже без всякого насилия, взяв в руки кусочки
смолы, темной и вязкой, массировали укромные уголки ее тела. Эвелин
расслабилась, боль понемногу уходила, под действием легких и гибких пальцев
возникло так хорошо знакомое желание... Она грезила о близкой ночи, когда
Абулшер придет к ней... Эта ночь должна положить начало ее новой жизни, ради
которой она, преодолев столько препятствий, явилась сюда.
Женщины надели на Эвелин белые шаровары, длинное бежевое платье и цветастую
безрукавку. Голову и плечи замотали широкой шалью с кистями. Для ног
приготовили плетеные босоножки без каблуков. Они сказали, что сейчас уйдут,
но скоро вернутся, и что Эвелин в их отсутствие не должна никуда выходить.
Она осталась одна в пахнущей маслом и смолой комнате. Сидела на табуретке и
терпеливо ждала. Может быть Абулшер появится раньше их? Ведь он обещал...
Женщины отсутствовали недолго, они принесли еду. Ей дали миску с тушеной
бараниной в остром соусе и половину белой, недавно испеченной лепешки. Эвелин
проголодалась, но жевала без особой охоты. Потом девочка принесла ей пиалу с
горячим зеленым чаем.
-- Господин сказал, что вы будете спать с нами. И еще он сказал, что с
завтрашнего дня вы будете работать так же, как и мы... мэм-сахиб.
Последнее слово девочка прибавила, явно издеваясь над ней. Эвелин захотелось
побить нахальную девчонку. Та, словно угадав это намерение, выбежала из
комнаты. На пороге она оглянулась и бросила на Эвелин насмешливый взгляд.
Эвелин лежала на сплетенных из полос ткани циновках, постеленных прямо на
пол. Оказалось, что кровать, к которой ее привязывали, служит вовсе не
для сна -- обычно на нее складывали ковры и подушки.
Женщины легли по левую и по правую руку от нее, как бдительные стражи. Они
спали одетыми. Когда Эвелин захотелось раздеться, они не позволили ей.
Заснуть она не могла. Почему до сих пор Абулшер не пришел к ней? Толстая
и шершавая ткань, из которой были сшиты шаровары, соприкасаясь с оголенным
лобком и срамными губами, возбуждала и усиливала желание...
Наконец раздались шаги. В комнату вошел Абулшер. Эвелин приподнялась на
локтях, сбросив одеяло.
-- Абулшер! Слава Богу, ты пришел!
Но он даже не посмотрел в ее сторону. Подошел к спящей девочке и легонько
толкнул ее. Она приподняла голову, прогоняя сон.
-- Джамиля, пойдем.
Он круто повернулся и вышел. Эвелин не успела ничего сказать. Быстро вскочив,
она собиралась догнать Абулшера, но старшая жена схватила ее за руку:
-- Тебе нельзя. Если тебя позовут, тогда пойдешь.
В ее тоне слышалась угроза. Эвелин подчинилась, легла на циновки и
стала наблюдать за Джамилей.
Та зевнула, поднялась и пошла к шкафчику у окна. Взяла там банку с
притираниями, подняла длинную рубаху, расставила ноги и принялась натирать
мазью спрятанное меж бедрами место. Из бутылки она отлила в ладонь немного
масла и начала массировать груди, пока их кончики не затвердели и не
заблестели, как кончики арабских пик. Потом она грустно вздохнула, с
сожалением посмотрела на циновку, на которой только что спала, и поплелась из
комнаты.
Эвелин лежала тихо, но сердце билось учащенно. Дурманящий запах пряных масел
щекотал ноздри и возбуждал. Ей захотелось встать, но она знала, что зеленые
глаза Фариды неотступно следят за ней. Вдруг в ночной тишине раздался стон,
затем крик. Эвелин сжалась, сдерживая дрожь. Она слышала, как затряслась
кровать, ей показалось, что весь дом заполнился запахом пота и спермы...
Эвелин вспомнила другую кровать, в каморке Абулшера в Саргохабаде.
Перевернувшись на живот, она зарылась лицом в грязную циновку и горько
зарыдала.
* * *
Прошла неделя. Каждый день Эвелин работала вместе с Фаридой и Джамилей --
убирала дом, кормила корову и коз, чистила овощи, готовила еду. Теперь она
жила в мире женщин. Ей приходилось закрывать шалью лицо, когда к ней
приближался мужчина, она делала это не потому, что исполняла мусульманский
обычай, а просто оттого, что боялась быть узнанной.
Каждую ночь она, сгорая от желания, ждала Абулшера. Но он за все это
время приходил лишь дважды, и оба раза ему нужна была младшая жена.
Эвелин чувствовала себя униженной и оскорбленной. Она принесла ему самую
большую жертву, порвав с прежней жизнью, а он отказывается от нее, да еще
подчеркивает свое безразличие. Если сперва насмешливая Джамиля вызывала у
нее неприязнь, то сейчас это чувство переросло в подлинную ненависть.
Она мечтала отомстить младшей жене.
Эвелин была уверена, что Абулшер избегает ее потому, что хочет показать свою
независимость. Наверное, он считает, что необходимо определенное время, за
которое Эвелин должна забыть, что когда-то была "мисс-сахиб", и что он
обязан был беспрекословно ей повиноваться.
Она твердо решила поговорить с ним при первой удобной возможности. Она
видела, с какой неохотой идет к нему считающаяся младшей женой девочка,
какой утомленной и мрачной она возвращается от него. Старшая жена, судя по
всему, тоже не испытывала к нему влечения, она спокойно спала, а когда он
появлялся в комнате, то просыпалась, но не глядела на него. Как непохожа на
этих женщин она, с ее роскошным белым телом! Как она умеет отдаваться ему! И
он, разумеется, не может не видеть разницу между Эвелин и этими холодными
существами. Просто ей суждено в течение какого-то времени пройти
испытательный срок...
На следующую ночь, пролежав около часа, Эвелин встала. Фариде она сказала,
что идет в туалет -- им служила дощатая кабина, окружавшая вырытую в глине
яму. Она прошла через двор и оказалась за воротами. Остановилась около той
двери в дом, которая вела с улицы. Стала ждать, поежившись от прохладного
ветра, дувшего с гор. Примерно через полчаса она услышала шаги и узнала
походку Абулшера. Он шел от стоящего поодаль сарая, где содержался их
немногочисленный скот: тощая корова, три лошади и несколько коз. Не дойдя до
двери, он остановился и наклонился, чтобы счистить щепкой налипшую на сапоги
грязь. Эвелин кинулась к нему и с разгона обняла робкими руками. От
неожиданности он отпрянул и высвободился от ее объятий.
-- Вы?.. Ты?
-- Абулшер, почему ты так жесток, почему ты так поступаешь? Ты ведь
делаешь это нарочно, чтобы помучить меня!
Она, как в истерике, била его кулаками. Он поймал ее руки и прижал к
стене, потом крикнул:
-- Фарида! Джамиля! Идите сюда.
Обе жены выбежали из дома, старшая держала в руках керосиновую лампу.
-- Возьмите ее и уведите отсюда! Быстро! Нет, постойте, я сам...
Он поднял Эвелин и понес в дом. Она очутилась в комнате, где раньше никогда
не была. По размерам комната была такой же небольшой, как и помещение для
жен. Из мебели не было ничего, кроме широкой кровати и большого деревянного
сундука. В углу были прислонены к стенке четыре ружья. Абулшер сбросил Эвелин
на кровать, на которой лежала стопка сложенных шерстяных одеял и волчья
шкура, отрывисто скомандовав:
-- Разденьте ее!
Женщины стали снимать с Эвелин одежду, она не мешала им. Странно, но
прикосновения их рук вызвали в ней какое-то облегчение... Она не видела, как
Абулшер приоткрыл сундук и что-то взял оттуда. Фарида и Джамиля уложили ее
на живот, первая стала держать руки, вторая -- ноги. Прежде чем она успела
сообразить, что ее ожидает, длинный кнут просвистел по комнате и хлестнул ее
голый зад. Она вскрикнула и напряглась, инстинктивно приготовившись к
следующему удару.
Удары посыпались один за другим... За несколько секунд они разрисовали
ослепительно-белые полушария ягодиц узором из ярко-красных штрихов. Затем он
перевернул ее на спину и принялся стегать груди. После первого же удара соски
вздернулись вверх, они как будто провоцировали своего мучителя. Джамиля на
мгновение отпустила ее ноги, Эвелин освободила руки и бросилась в угол, где
стоял сундук. Тхалец, держа поднятый кнут, пошел туда же. Эвелин вспрыгнула
на сундук, рассчитывая, что там она будет в безопасности, но кнут тут же
обвился вокруг ее бедер. Она съежилась в комок и сквозь слезы умоляла его
прекратить истязание. Он бросил кнут, достал из-под кровати веревку и связал
ей руки за спиной. Эвелин сидела на сундуке с отведенными назад плечами, из
рассеченных кончиков грудей капала кровь... Она всхлипнула, втайне надеясь,
что ее мучения на сегодня завершились... По знаку Абулшера старшая жена
связала Эвелин ноги.
Абулшер подозвал Джамилю, она покорно приблизилась и, не ожидая приказа,
сняла все, что на ней было. Она стояла на середине комнаты, издали ее можно
было принять за каменное полированное изваяние. На худом, даже истощенном
теле, как на ветке куста роз, выделялись острые шипы грудей. Ее волосы были
заплетены в косы, концы которых кончались там, где начинались выпуклые
яблоки маленьких ягодиц. Джамиля встала на цыпочки и подошла вплотную к
мужу, который был выше ее на целых две головы. Он успел снять одежду, его
тело отражало оранжевый свет лампы.
Он сел на край кровати и сделал Джамиле знак, который был понятен только ей.
Она привычно встала на колени у его ног, положила свои ладони на его бедра, а
ртом поймала быстро удлинившийся и отвердевший член. Тхалец, подавшись
вперед, продвинул его вглубь. По движениям щек девочки было видно, что ее
язычок прилежно щекочет макушку введенного органа. Абулшер плотоядно засопел
и принялся вращать бедрами. Повернув лицо к Эвелин, он оскалил зубы в
самодовольной усмешке.
Эвелин казалось, что она сойдет с ума, ее бедра стали мокрыми внутри от
выделений агонизирующего и распаленного естества... Абулшер медленно извлек
пульсирующий фаллос изо рта девочки, оторвав его от змеиных поцелуев. Он взял
Джамилю за талию и поставил к себе на колени. Она стояла над ним, снова
вызывая ассоциации с изящной статуей, изображающей подростка с двумя колючими
грудками...
Он развел в стороны свои колени, ноги девочки разъехались вместе с ними и
раздвинули темные безволосые складки, обнажив алое устье, напоминающее только
что раскрывшийся бутон орхидеи. Жадными губами Абулшер обхватил этот цветок...
Его язык, словно хоботок трудолюбивой пчелы в поисках сладкого нектара,
ткнулся в пурпурную глубину. Девочка охнула...
Эвелин стиснула зубы, ее ляжки тряслись, в паху разлилась сладкая боль. Она
не отрываясь смотрела на счастливую девочку, тонкие, почти черные ноги
которой трепетали от наслаждения.
Но лицо Джамили оставалось совершенно бесстрастным, как будто различные
органы ее тела и не составляли единого целого.
Неожиданно Абулшер с силой потянул ее вниз, усадив верхом на свои колени.
Его тяжелый мужской орган ощупью, подобно морде слепого крота, подобрался
к спрятанному входу в узкую щель и ловко протиснулся внутрь. Легкий вскрик
сорвался с губ девочки, но на лице по-прежнему ничего не отражалось. Она
сидела неподвижно, точно кукла, на его коленях. Без всяких усилий он начал
перемещать ее тело вверх и вниз, время от времени добавляя круговые движения
тазом. Иногда он поднимал Джамилю так высоко, что она покидала его фаллос,
разгоряченный и негнущийся, который издали дразнил страдающую Эвелин...
Эвелин все сидела связанной на сундуке, она пробовала ослабить веревки, но от
этого они еще сильнее врезались в ее тело. Она умирала от желания броситься
к занимавшейся любовью паре, быть с ними вместе, вжать свое тело между черным
женским и коричневым мужским... Она жаждала впиться своими зубами в тугие
черные кончики ненавистных грудей и разорвать их... Ей не терпелось
подставить свое изголодавшееся вместилище под этот мощный орган, способный
создавать в ней фантастические, сказочные ощущения. Она, как собака скулила
от неутоленных желаний... Но никто не обращал внимания на избитую женщину с
белой кожей, покрывшейся мелкими капельками пота...
чернокожая девочка, сидящая верхом на коленях Абулшера, сейчас была подобна
скачущей галопом наезднице. Скачка убыстрялась, девочка подпрыгивала все выше
