тканей, мешки с овечьей шерстью -- все выставлялось напоказ, чтобы все могли
судить о достатке дома, который покидает невеста.
-- Миана, а куда они сейчас пойдут?
-- Сейчас они сделают круг по поселку, затем пойдут к дому жениха,
оставят там невесту и сложат приданое. Потом вернуться сюда, в этом дворе
будут накрыты столы. И начнется... Все ночь не дадут спать.
Многие из индусов не очень-то жалуют мусульман с севера. Миана относилась к
их числу. Она уже готова была начать свою критику мусульманских обычаев, но
вспомнила, что ей может попасть от миссис Беллингэм, ведь они с Эвелин
отсутствовали уже более часа. Миана заторопилась домой.
Эвелин послушно поплелась за ней. Она должна видеть его сегодня! Она не могла
отделаться от воображаемой сцены лишения невинности, которая разыгралась в ее
воображении во всех деталях... Как свирепый тигр, набросится тхалец на
бедного ребенка, который в ужасе будет звать на помощь... Да, но и Эвелин
была девственницей в тот первый день... И как быстро потом страх и боль
сменились совсем другими чувствами! Именно от него она научилась замедлять
или, напротив, ускорять приближение остро-сладких мгновений, за которые
теперь готова отдать все на свете...
-- Миана, знаешь что... Давай зайдем в дом к жениху... Надо ведь им
что-то подарить на свадьбу. Все-таки он не чужой в нашем доме... И за
лошадьми смотрит, как полагается.
-- Ваши родители наверняка сделают ему подарок. А вы, мисс-сахиб,
если хотите, можете дать ему пару рупий, этого будет вполне достаточно.
-- Нет, Миана, я вот что подумала... Я подарю ему... Нет, не ему, а его
новой жене отрез шелка. Голубого, с синими цветами... Помнишь?
-- Это уж слишком! Зачем такая красота этим дикарям?
Миана снова заворчала, в адрес тхальцев полился поток нелестных слов. Но
Эвелин их не слышала, она бежала за подарком.
Невесту уже доставили в дом Абулшера и посадили в ту самую темную
комнатку-спальню. На веранде собрались женщины, они болтали, отвернувшись от
мужчин и приоткрыв лица. Мужчины же заполнили двор, они подшучивали над
женихом, то и дело раздавались взрывы хохота. Абулшер был среди них, он не
смеялся, шутки как будто касались кого-то другого.
Когда Эвелин подошла, все замолчали. Абулшер встал и, прижав руку к груди,
вежливо поклонился.
-- Добро пожаловать, мисс-сахиб.
Эвелин протянула пакет с дорогой тканью и сказала, что это -- подарок для
новой жены. Он не успел ответить, как послышались возгласы одобрения. Всем
присутствующим явно понравился жест молодой английской леди. Абулшер
поблагодарил ее, широко улыбнувшись. Однако глаза его были настороже -- он
догадывался, что за поступком Эвелин скрыто что-то еще.
-- Можно взглянуть на невесту?
Абулшер заколебался, но тут вперед выступил отец невесты. Он, безусловно,
был польщен подарком.
-- Да, да, конечно, мисс-сахиб. Абулшер, пусть мисс-сахиб посмотрит на мою
дочь.
Не сказав ни слова, Абулшер провел Эвелин в комнату, где на той самой
кровати, которая совсем недавно сотрясалась от необузданных судорог их
сплетенных тел, сидела девочка-невеста.
Эвелин повернулась к нему, на ее лице уже не было улыбки. Она проронила
лишь одно слово:
-- Сегодня.
Это было сказано по-английски и прозвучало не как приказ, а просто как
утверждение. Он посмотрел на нее так, как будто ничего не понял. Эвелин
показала на себя пальцем и повторила:
-- Сегодня.
Теперь он засмеялся. Пожал плечами, показал на девочку, потом на Эвелин,
и равнодушно ответил:
-- Сегодня.
Эвелин вышла из комнаты, ей стало не по себе от его снисходительности. Как
можно быстрее она прошла через толпу гостей, не обращая внимания на их
приветствия.
По дороге она кусала губы от возмущения и унижения. Всегда ей приходится
просить его... Даже умолять... И все-таки ее поступок не был напрасным -- она
добилась, чего хотела. Сегодня он сравнит покорность устрашенной девочки с
призывной податливостью зрелой женщины.
Эвелин еще раз представила бьющееся на брачном ложе тонкое, недоразвитое
тело, изо всех сил сопротивляющееся грубому, стремящемуся разорвать ее
органу... А она... Она, напротив, примет его целиком, браслет ее ждущего лона
разомкнется мягко, без малейших усилий... А ощутив себя заполненным, вновь
сомкнется и будет упиваться своим владением...
* * *
Полковник снял мундир. Вечер был душным, вроде бы собиралась гроза. Он
взглянул на небо, ожидая увидеть сгущающиеся тучи, но их не было, небо
усеивали яркие звезды. Миссис Беллингэм сидела в гостиной и раскладывала свой
любимый пасьянс "Могила Наполеона". Полковник вздохнул. Опять та же
проблема: чем заполнить вечер? С женой у него было мало общего, они редко
беседовали, разве что о воспитании дочери и мелких делах, касающихся
прислуги. Как же убить эти оставшиеся перед сном часы? Он снова посмотрел на
небо. И произнес так, чтобы жена услышала эту привычную фразу:
-- Я пошел в офицерский клуб.
Миссис Беллингэм, поглощенная картами, кивнула. Полковник оделся, пригладил
рукой волосы и вышел, не забыв по пути постучать к Миане и сказать ей, чтобы
она поднялась в гостиную и посидела с миссис Беллингэм.
Посвежело, духота спала, вечер был чудесным. Солнце давно село, но на
западе еще сохранилась великолепная картина чередования многоцветных полос,
от ярко-оранжевых до густо-синих. Звезды не мерцали, а горели так, как это
бывает только на юге, на них хотелось смотреть долго, не отрываясь...
Мистер Беллингэм стоял, наслаждаясь покоем и полной грудью вдыхал чистый
воздух. Он привязался и привык к этой стране и знал, что ему, как и многим
англичанам, будет нелегко вернуться на родину, что ностальгия по Индии
будет преследовать его до последних дней...
Вечер был настолько хорош, что полковник решил не сразу идти к клубу, а
сначала немного прогуляться. Он сознательно выбрал не кратчайший путь, а
направился в сторону полигона для кавалерийских маневров. Он не умел ходить
медленно, но с возрастом быстрый шаг стал вызывать одышку. Минут через
двадцать пришлось остановиться и перевести дыхание. Кроме того, неожиданно
возникла необходимость справить малую нужду. Остановившись, полковник
осмотрелся, убедился в своем полном одиночестве и, хотя это было совершенно
излишним, приблизился к кустам...
Наступило облегчение. Вдруг он услышал, что где-то рядом, в кустах или за
ними кто-то возится. Он привстал на цыпочки, чтобы заглянуть поверх ветвей,
ожидая увидеть зверя, может быть даже, довольно крупного. Но то, что он
увидел, заставило его остолбенеть от изумления.
Сразу за кустом, на траве, ярко освещаемые только что взошедшей луной, лежали
два обнаженных тела -- одно белое, другое темное. Беллингэм перестал дышать,
чтобы не выдать свое присутствие.
Белые ноги, оказавшиеся женскими, охватывали темные бедра мужчины. Их
движения не оставляли ни малейшего сомнения в том, что происходило.
Вот мужчина сдвинулся, и взгляду полковника открылось женское естество,
над которым нависала роскошная шевелюра золотистых волос.
Полковник вздрогнул, его рука машинально потянулась к пуговицам ширинки, но
тут до него дошло, что его фаллос все еще свисает наружу из прорези в
бриджах.
В это время смуглая рука протянулась к кусту, на котором росли цветы, похожие
на каллы. Цветки уже закрылись на ночь, плотные белые лепестки поблескивали,
отражая лунные лучи. Рука сорвала один цветок и мужчина удалил один за другим
все лепестки. Остался один длинный желтовато-оранжевый столбик-тычинка с алой
головкой наверху. Беллингэм подумал, что он поразительно похож на мужской член...
Темнокожая рука поднесла то, что осталось от цветка, к бесстыдно разверзнутым
интимным устам женщины и дотронулась его верхушкой до глянцевой плоти,
имевшей цвет коралла. В ответ крепкие бело-атласные бедра раздвинулись еще
шире, подманивая ближе упругую и гибкую палочку цветка, еще не осознавая, что
именно они хотят втянуть в себя. Рука с тычинкой еще подразнила набухшие
губы, а потом с силой всадила палочку, как пробку в узкое горлышко бутылки...
Из кустов донеслись громкие стоны женщины, упивающейся наслаждением...
Полковник Беллингэм продолжал стоять приросшим к земле, его лоб покрылся
испариной. Он был так близко от занимающейся любовью пары, что мог
рассмотреть каждый волосок на холмике в нижней части женского живота.
Неожиданно он почувствовал боль и посмотрел вниз. Он увидел, что его половой
член уже не висит безжизненно, а, возбудившись и вытянувшись вперед,
наткнулся на колючую ветку. Надо было спрятать его в брюки и правая рука
полковника уже собиралась это сделать. Но вместо этого, отказываясь
подчиниться здравому смыслу, она сжала восставший орган и принялась двигать
его вверх и вниз...
Тычинка тропического цветка без устали скользила по раскрасневшемуся
вместилищу, то скрываясь в глубине, то вновь выныривая на свет луны. Из
рубиновых губ меж бедер сочилась белая тягучая струйка. Вдруг мужская рука
отбросила пропитанную женским секретом тычинку, но пальцы удерживали вход меж
губ раскрытым. Голова мужчины склонилась и набросилась на заветный плод так,
как голодная собака кидается на кусок брошенного ей мяса.
Рука полковника работала все быстрее, фаллос в образованном вспотевшей
ладонью тоннеле вот-вот должен был получить то, чего он был лишен в течении
долгих месяцев...
Мужчина оторвался от женских прелестей. Его, возможно, стали раздражать
слишком уж громкие, похожие на звериные, стоны, доносившиеся из-за полога
зеленых ветвей. Темнокожий мужчина поднял голову и посмотрел в сторону
скрытого плотными зарослями случайного свидетеля любовного акта.
Шок от наступившего оргазма потряс полковника, но сейчас же за ним появилось
отвращение, доходящее до тошноты. Он брезгливо стряхнул густые капли на
землю, вытер о листья руку и тщательно застегнул штаны. Еще немного и его
вырвет. Непреодолимая сила погнала полковника прочь от этого места.
Мистера Беллингэма тошнило не только от брезгливости, но и от ярости,
вызванной тем, что он узнал мужчину. Это был Абулшер.
* * *
Беллингэм сидел в своем служебном кабинете. Полковник был очень мрачен -- он
всю ночь не сомкнул глаз. Он чувствовал себя старым и больным. Заниматься
разложенными на письменном столе бумагами не было никакого желания. Он
поднялся и в раздражении заходил по кабинету.
С одной стороны, этого тхальца надо судить, причем военно-полевым судом. И
приговор будет суровым. Да, но с другой стороны, здесь и речи быть не может
об изнасиловании белой женщины. Полковник сам видел эти призывно раскрывшиеся
белые ляжки. Какое уж тут изнасилование... Полковник пожалел, что, повинуясь
эмоциям, ушел вчера, не увидев лица этой женщины.
Но тогда нужно говорить о составе какого-то иного преступления. А если
засудить без вины, то неизвестно, как поведут себя его соплеменники. Вполне
возможно, что поднимут бунт. Или убьют в отместку несколько англичан. А кто
будет отвечать? Ну и задача! Полковник тяжело вздохнул и опустился в кресло.
В дверь тихо постучали.
-- Да, кто там?
Вошел ординарец. По его мундиру было видно, что он из полка гуркских
стрелков. Ординарец отдал честь и доложил:
-- Вызванный вами Абулшер Джалис явился, сэр.
-- Пусть войдет.
Беллингэм выпрямился и принял торжественно-парадный вид, как будто его
сейчас будут фотографировать. Он знал, что на фотографиях получается весьма
и весьма серьезным.
Ординарец посторонился, чтобы пропустить в дверь тхальца.
-- Ты можешь быть свободным, Шастри.
Невысокий ординарец щелкнул каблуками, козырнул и сделал поворот кругом.
Полковник остался один на один с Абулшером. Некоторое время они молчали.
Затем Беллингэм начал:
-- Абулшер, я должен поговорить с тобой о важном деле. Откровенно говоря, мне
трудно это высказывать. Ты был хорошим грумом, и я не сомневался, что так и
будет продолжаться. Однако обстоятельства вынуждают меня поступать по всей
строгости. Ты знаешь наши законы -- не все, конечно, но главные. А я знаю про
