законы вашего народа. У законов Ее Королевского Величества и у тех законов,
по которым живет ваш народ, есть немало общего. Так вот, дело в том, что
ты... ты знаешь об этом... ты нарушил закон. Как наш, так и ваш.
Следовательно, теперь ты должен понести наказание.
Тхалец не шелохнулся.
Полковник продолжил:
-- Как ваши, так и наши законы не разрешают соединяться друг с другом людям,
принадлежащим к разным расам. Этот закон действует давно, с тех пор, как мы
появились здесь. Ваш народ уважает его. У твоего народа, я знаю, считается
тяжелым грехом, если кто-нибудь решит смешать свою кровь с кровью белого
человека.
Лицо Абулшера оставалось бесстрастным.
-- Мне стало известно, что ты обесчестил белую женщину. Правда,
справедливости ради, я должен добавить, что это не только твое преступление.
Белая леди тоже виновна, ее вину смогут доказать. Мы вынуждены принять меры,
чтобы избавить свое общество от этого позора. Это для нас, как раковая
опухоль, мы обязаны ее удалить.
Беллингэм перевел дух.
-- Теперь слушай внимательно. Я обещаю тебе, что если ты назовешь ее имя, я
постараюсь смягчить то наказание, которое тебя ожидает. Скажи мне -- кто эта
женщина?!
Глядя прямо в глаза полковнику, Абулшер промолвил:
-- Сахиб, я не могу.
Полковник вспыхнул. Сколько раз он убеждался в том, что с этими людьми
бесполезно разговаривать!
-- Абулшер, я приказываю тебе назвать ее имя!
Тхалец не отвечал.
Полковник встал и нервно прошелся до окна и обратно.
-- Ты женился во второй раз, у тебя будет ребенок. Если ты не скажешь, кто
была та женщина, тебя выгонят со службы. У тебя не будет денег, твоя семья
будет голодать, как тысячи других туземцев. Неужели ты не понимаешь?
-- Значит, так будет угодно Аллаху.
Он уже смотрел на полковника без особого почтения, даже с некоторой дерзостью.
На Беллингэма накатил приступ безудержного гнева.
-- Шакал! Так-то ты отвечаешь на мою доброту! Говорю тебе еще раз: мне нужно
ее имя!
Абулшер отвел глаза и склонил голову, но ничего не сказал.
Полковник, вне себя от ярости, подбежал к стене, схватил висящую там саблю,
выдернул ее из ножен и плашмя ударил ею тхальца по щеке.
-- Говори! -- заорал Беллингэм.
Абулшер стоял молча, потупив голову.
Полковник сел за свой стол и дрожащей от гнева рукой начал писать.
-- Если ты не покинешь гарнизон в течении ближайших четырех часов, и если к
концу этого дня ты будешь еще в Саргохабаде, то будешь расстрелян без всякого
суда. Я имею право так поступить и клянусь, что так и будет! Шастри!
Ординарец вбежал в кабинет.
-- Этот человек уволен со службы. Вот приказ об этом. Проследи, чтобы он
убрался из гарнизона не позже, чем через четыре часа. И еще проследи, чтобы
он ни с кем, кроме своей семьи, не общался за это время. Он -- под арестом.
Абулшер поклонился и проговорил:
-- Как будет угодно Аллаху. Аллах велик!
Сопровождаемый ординарцем, он вышел.
Полковник долго не мог успокоиться. Перед ним вновь и вновь появлялась
картина -- голова мужчины-туземца припавшая, как будто к сулящему утоление
жажды источнику, к раскрытой розовевшей щели меж бедрами белой женщины.
Женщины, про которую ему так и не удалось ничего выведать. И которая, как он
считал, бросила тень на всех женщин Великобритании.
И опять он почувствовал себя утомленным и сильно постаревшим.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Выйдя из дома, Эвелин подтянула длинные шевровые голенища сапог,
предназначенных для верховой езды, и медленно пошла в сторону ворот.
Весь день она помогала матери, затеявшей менять обивку стен в гостиной,
и сейчас думала, как хорошо будет проскакать несколько миль.
Заметив, что лошади уже приведены, Эвелин ускорила шаги, но вдруг замерла на
месте. Не Абулшер, а кто-то другой держал под уздцы Вулкана и Дэзи. Холодок
тревоги пробежал по ее спине. Почему его нет? Что-то случилось?
Приблизившись к незнакомому ей индусу, она спросила:
-- А что, Абулшер заболел?
-- Нет, мисс-сахиб, он уехал.
-- Уехал?
-- Да, сегодня, мисс-сахиб. Часа три назад.
-- А когда он вернется?
-- Его здесь больше не будет, мисс-сахиб. Он уехал насовсем. Возвратился к
себе на родину.
Эвелин подумала, что сейчас, наверное, она первый раз в жизни упадет в
обморок. Машинально она взяла в руку поводья, вставила ногу в стремя, но
остановилась.
-- Вам плохо, мисс-сахиб?
Голос слуги вывел ее из оцепенения. Ничего не ответив, Эвелин вскочила
на коня и пустила его в галоп.
Индус, который должен был ее сопровождать, с удивлением глядел вслед
удаляющейся всаднице, соображая, что ему предпринять.
Лишь через полчаса ему удалось догнать ее.
* * *
За обедом Эвелин спросила отца, почему у нее новый грум.
Полковник Беллингэм сердито пожал плечами:
-- У Абулшера какие-то семейные дела. Мне доложили об его отъезде. Я всегда
говорил, что на мусульман из северных племен не следует полагаться. Они
могут исправно служить и хорошо работать в течение нескольких лет, а потом
вот так исчезают. Они никогда не бывают по-настоящему верны нам, англичанам.
А вот своему народу, своему племени каждый из них будет верен всегда.
Эвелин слушала, а глаза ее наполнялись слезами. Чтобы скрыть это, она
наклонилась над тарелкой, хотя та была уже пуста.
Да, действительно, у этих людей своеобразное понятие о верности. Она отдала
ему все... Где он еще видел, чтобы белая женщина вела себя так с туземцем? А
был ли он ей благодарен? Уехал, не попрощавшись, не сказав ей ни единого
слова...
Как только стемнело, Эвелин легла в постель, но сон не шел к ней. Она лежала
с закрытыми глазами и представляла себе, что ее ждет. Ухаживания молодых
офицеров, из которых никто не нравился ей. Неизбежное замужество...
Супружеская жизнь с нелюбимым мужем... Дети от него... Она вспомнила, как
могучие руки тхальца обхватывали сзади ее ягодицы и прижимали к себе, как от
этого его уже и так до предела введенный член проникал в ее лоно еще
глубже... Как от этого в глубине ее тела возникала боль, которая была
упоительно сладкой...
Да, он часто вел себя с ней, как неистовый дикарь. Да, она то и дело
чувствовала себя жертвой в его хищных лапах. Но как раз в этой первобытной
неистовости она и нуждалась. И была готова добровольно жертвовать собой.
Женская интуиция говорила Эвелин, что не все еще потеряно, что он еще будет с
ней... Но для этого ей необходимо принять решение... Решение, которое
захлопнет за ней дверь всей ее прежней жизни. Придется проститься со всем,
что ее окружает, к чему она привыкла. Готова ли она к этому?
А чего, собственно, ей жалеть? Пожалуй, единственное, что достойно сожаления,
так это безмятежные дни ее далекого-далекого детства...
Поток детских воспоминаний нахлынул на Эвелин, она заплакала. Вскоре всхлипы
затихли -- она уснула.
* * *
На следующее утро Эвелин проснулась очень рано. Она хорошо выспалась и
ощущала прилив сил. Одела костюм для верховой езды, положила в просторный
карман несколько бисквитов. Она не стала писать никакой записки родителям, а
просто вышла из дома, сознавая, что уходит также и из их жизни...
Она не ожидала, что удастся уйти так легко. Она понятия не имела, куда ей
идти. Но она почему-то была уверена, что стоит ей выйти за пределы военного
городка, как любой из встреченных мусульман-туземцев поможет ей найти дорогу
к Абулшеру.
Эвелин спокойно шла по грязной дороге, с любопытством оглядывая попадавшихся
навстречу женщин, спешивших на рынок. На голове они несли тяжелые корзины,
почти у всех лица были закрыты.
Эвелин была довольна собой, своим решением. С каждым шагом она отдалялась
от людей, которые стали теперь чужими.
Утреннюю тишину прорезал далекий звук трубы. Сигнал "подъем" в гарнизоне.
Отец, наверное, уже встал и побрился. А мать, конечно, спит...
Шоссе вывело Эвелин на перекресток. Перед ней были теперь три дороги.
Сориентировавшись по солнцу, она выбрала ту, которая шла на север.
Она шла уже несколько часов. Солнце поднялось высоко над горизонтом и палило
в полную силу. Эвелин решила остановиться и отдохнуть, пока не спадет жара.
Она не чувствовала ни голода, ни страха, лишь какое-то странное возбуждение.
Сейчас она не думала ни об отце, ни о матери, ни даже об Абулшере. Ее
переполняло чувство свободы. Ведь впервые в жизни она ни от кого и ни от чего
не зависела.
Она отыскала среди густых кустов тенистое место и присела. Сейчас она
наслаждалась одиночеством. Закинув руки за голову, она задремала...
-- Эвелин! Эвелин! Где вы?
Она вздрогнула. Голос был где-то совсем близко. Спрятаться или бежать?
-- Эвелин, не прячьтесь. Я все равно вас найду. Где вы?
Это был Фрэнсис. Эвелин захотелось крикнуть, чтобы он убирался отсюда. Как он
узнал, где она может быть?
Сухие ветки подламывались под тяжестью копыт лошади всего в нескольких
шагах от нее.
-- Эвелин, выходите. Ну, пожалуйста. Со мной никого нет, я один.
Эвелин глубоко вздохнула. Прошлая жизнь отступила от нее настолько, что
она была неспособна отвечать этому человеку. Она сидела, не двигаясь.
-- Эвелин! Ответьте мне!
Наконец, он ее увидел. Она сидела под ветвистым деревом, костюм цвета хаки
гармонировал с окружающей зеленью, золотистые волосы рассыпались по плечам.
Она не попыталась бежать, даже не поднялась с места.
-- Эвелин, почему вы не откликались? Слава Богу, я вас нашел. Что вы здесь
делаете?
Она не отвечала. Фрэнсис спрыгнул с лошади, подошел к ней и взял за руку.
-- Не трогайте меня!
Он не узнал ее голоса, таким он был злым.
-- Эвелин...
Она не ответила, но встала и прислонилась спиной к дереву.
-- Эвелин, в чем дело?
-- Как ты меня нашел? Кто тебе сказал?
-- Один из солдат-индусов видел, как ты выходила... Эвелин, почему ты ушла?
Ты даже не подозреваешь, что с тобой может произойти. Нам, белым, опасно
поодиночке отходить далеко от гарнизона.
Эвелин посмотрела на него так, как будто видела впервые.
-- Фрэнсис, тебе надо ехать обратно. Я не вернусь.
От удивления он не находил слов. Она продолжала:
-- Я советую тебе никому не говорить, что ты меня разыскал. Возвращайся
и забудь, что ты меня здесь видел.
-- Эвелин, милая, будь же благоразумной! Что с тобой происходит?
Эвелин рассмеялась. Какая пропасть между ней и этим человеком. Как все-таки
хорошо быть свободной!
-- Эвелин, я люблю тебя. Ты знаешь это. Я всегда буду считать тебя своей
невестой. Чтобы ты в конце концов не сказала мне, все равно ты --
единственная женщина, которая... которую я могу представить в будущем, как
мать моих детей.
Неудержимый смех овладел Эвелин. Она зашлась смехом, как в истерике, не
в силах произнести ни слова.
-- Эвелин!
Он схватил ее за плечи и сильно встряхнул. Смех прекратился, ее лицо стало
серьезным.
-- Кретин ты! Идиот!
-- Эвелин!
В его голосе слышалась обида.
-- Значит, ты смотришь на меня, как на мать твоих детей! Так вот, я скажу
тебе... Пусть лучше у меня будет ребенок от первого встречного, чем от тебя!
Чего уж тут говорить о детях!
Фрэнсису показалось, что рушится окружающий мир. Вне себя от полученных
оскорблений, он ударил Эвелин по щеке. Но сразу опомнился и принялся униженно
извиняться:
-- Эвелин, прости меня. Я не должен был... Прости... Но как ты можешь
говорить такое?
Она почувствовала, что уже устала от этой сцены.
-- Поезжай домой, Фрэнсис. Я остаюсь здесь. Я твердо решила, что не
вернусь. И прошу тебя, не уговаривай меня.
-- Но куда ты пойдешь?
Эвелин знала, что еще немного и она может потерять контроль над собой.
-- Пожалуйста, уезжай, Фрэнсис.
-- Эвелин, дорогая...
С быстротой молнии она вырвала хлыст из его рук, размахнулась и стеганула его
по лицу.
-- Что ты делаешь? Подлая сука!
-- Да, сука. Тебе хочется знать, куда я иду... Пожалуйста, я скажу! Я иду к
Абулшеру. Ты знаешь, кто он? Он -- мой любовник!
Лицо Фрэнсиса исказилось. Эвелин продолжала кричать:
-- Ты не мужчина, Фрэнсис! Может быть, ты считаешь себя настоящим
