кровать. Ее тело пылало. Она никак не могла сообразить, что с ней происходит.
То ей хотелось царапать свою кожу, то надавать себе пощечин, то броситься на
пол и кататься по ковру. Особенно острым было ощущение в груди: обе груди
набухли, как созревшие и готовые упасть с дерева плоды. Вскочив с постели,
Эвелин направилась в комнату матери.
-- Господи, девочка моя, что с тобой? Не заболела ли ты?
-- Нет, мама, со мной все в порядке. Просто я задремала и видела дурной сон.
Миссис Беллингэм с облегчением вздохнула.
-- Эвелин, послушай, мы с миссис Кроу договорились поехать в город. Если тебе
нечено делать, может быть, ты побудешь с маленьким Джонни?
Эвелин и не заметила, что в углу на кресле сидел ее племянник, которому
только что исполнилось шесть лет.
-- Ну конечно, мама. Когда вы вернетесь?
-- К ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Легенда утверждает, что когда Улисс после долгих странствий возвратился в
родную Итаку, то первыми, кто приветствовали его там, были собаки. Сходными
обстоятельствами было ознаменовано возвращение полковника Беллингэма. Еще до
того как часовые на посту у главных гарнизонных ворот встали по стойке
"смирно", дюжина тощих беспородных псов заливистым лаем известила округу о
возвращении миссии из Сахраджа.
Перед прибывшими распахнулись ворота. Первым через них проследовал на мерине
каурой масти сам полковник, за ним, также верхом, -- группа младших
офицеров-англичан, а далее прошагали шеренги пеших солдат-туземцев. Все
выглядели усталыми. На парадном плацу процессия остановилась, к полковнику
подошел майор-шотландец:
-- Добро пожаловать, сэр. Все прошло успешно?
-- Да, спасибо. Есть, правда, одна деталь, но малосущественная. Я потом
расскажу подробно.
Бородатый солдат-сикх схватил лошадь за узду и придержал стремя, чтобы
полковнику было удобней спуститься на землю. Беллингэм кивнул молодым
офицерам, дав понять, что поручает им распустить по казармам солдат. Ему
предстоял доклад генералу, но он решил, что успеет по пути зайти в клуб
офицерского собрания и там выпить чего-нибудь прохладительного.
Солдаты терпеливо ожидали. Наконец, послышалась команда:
-- Вольно! Разойтись!
* * *
Эвелин знала, что Абулшер вернулся. Этот день тянулся как никогда долго. Ей
удалось мельком увидеть его вблизи конюшен, и она успела сказать ему, что
придет после ужина, в одиннадцать вечера, на полянку у ручья. Он не любил,
когда Эвелин заранее назначала свидания, но она была уверена, что отказать ей
он не посмеет. И вот уже скоро, через несколько минут, ей пора идти туда.
Эвелин потянулась на кровати. Ожидание близкой встречи вызвало томительное
жжение в месте, которое давно жаждало мужчину...
Она решила посмотреть на себя в зеркало при свете свечи. Поставила
подсвечники по обе стороны от зеркала и стащила через голову рубашку. Ей
всегда нравилось рассматривать свое тело, но после того, как ее жизнь
изменилась, она чаще занималась этим. Ей казалось, что каждое свидание с
Абулшером оставляет на ее теле пусть не очень заметный, но новый след.
Неужели то, что он делал с ее грудью, с ягодицами, с интимными складками
внизу -- неужели от этого нет даже слабых отметин?
Но как она ни всматривалась в отражение, никаких изменений обнаружить не
удавалось. По-прежнему удлиненная шея плавно переходит в округлые плечи... Те
же крупные груди, которые при таком освещении кажутся похожими на две большие
груши. Если перемещать свечу то выше, то ниже, тогда тени от грудей то
сокращаются, то удлиняются... Можно выбрать любую форму... И талия совсем не
изменилась -- такая же тонкая. Даже, пожалуй, слишком тонкая -- ведь именно
ей приходится поддерживать этот объемистый бюст. Медленно повернувшись,
Эвелин осмотрела спину, ровную, с едва проглядываемыми мышцами, и
выпукло-солидные шары ягодиц, подпираемые сильными и широкими бедрами... И
удивительно стройные, длинные ноги.
Конечно, нельзя назвать ее тело абсолютно идеальным. Но идеально красивые
женские тела бывают лишь у мраморных статуй. В ее же теле -- Эвелин теперь
знала это -- было все, что нужно для любви и гармонии соединения с мужчиной.
Она поставила подсвечник на стол и взяла маленький керамический сосуд. Этот
сосуд дала ей Миана, в нем была смесь цветочных масел. Миана сказала, что
этими маслами в Индии принято натирать невесту перед первой брачной ночью.
Отлив чуть-чуть масла в ладонь, Эвелин принялась натирать грудь, живот, ноги,
втирая ароматную жидкость в кожу, от чего она заблестела, как полированная
слоновая кость. Потом Эвелин накинула прямо на голое тело легкий плащ,
завязала волосы узлом и, крадучись, вышла из дома в темноту ночи.
Абулшер спокойно сидел у ручья, рядом с невысоким цветущим кустом. Светила
луна и было видно, что цветы, сплошь покрывавшие куст, очень похожи на каллы
-- в центре каждой широко раскрытой белой чашечки торчал желтый стержень с
красной головкой. Эвелин подошла и села рядом с тхальцем. Он взглянул на нее
и улыбнулся, сверкнув белыми зубами.
-- Салам, мисс-сахиб.
-- Салам, Абулшер. Как там, в Сахрадже, трудно было?
-- Нет. Все кончилось хорошо, хвала Аллаху.
Эвелин выжидала, но он не сделал ни единого движения к ней. По ее спине
пробежали мурашки, еще немного и начнется настоящий озноб. Она решила
сделать первый шаг. Подошла и села к нему на колени. Сцепила руки вокруг его
шеи и притянула к себе, ловя жадным ртом его губы. Но к ее изумлению, он
отдернул голову назад. Их глаза встретились.
-- Абулшер, ты что, больше не хочешь меня?
-- Я этого не говорил.
-- Тогда почему ты отказываешься?
Она хотела спросить: "Почему ты отказываешься поцеловать меня?", но вдруг
сообразила, что он ни разу за все время не поцеловал ее. Знает ли он вообще
слово "поцелуй"? Эта мысль разозлила ее. Изо всей силы она толкнула его в
грудь и навалилась сверху. Некоторое время Абулшер лежал неподвижно, как
будто его чем-то оглушили. Потом взял ее за волосы и столкнул с себя. За те
секунды, пока его тело было под ней, и она прижималась к нему, ее желание
стало неукротимым. В один миг она сбросила плащ. Лучи лунного света упали на
белоснежное тело. Если бы сейчас неподалеку летела птица, то ей с высоты
показалось бы, что там, у ручья, распустилась гигантская камелия.
Эвелин легла прямо на траву, подняла и развела в стороны ноги, чтобы Абулшеру
был виден палевый мех, прикрывающий вход в нее... Но тхалец продолжал сидеть,
как ни в чем не бывало. Тогда она вскочила и бросилась на него, осыпая градом
ударов... Длинные ногти царапали кожу и одежду. А ноги стремились обхватить
его кольцом.
Сперва он не реагировал, но затем Эвелин почувствовала, как в нем закипает
глухой гнев. Он вновь схватил ее за волосы и стряхнул с себя, как назойливого
щенка. Сбросив, не дал опомниться и лег на нее. И тут же всадил свой член
между дрожащих гладких бедер..
Он даже не снял брюки, просто расстегнул их. В грудь Эвелин вжались
металлические пуговицы его рубашки, они оставили на белой коже отпечатки
гербов Ее Королевского Величества. Тяжелые удары, следующие один за другим в
бешеном ритме, отдавались по всему животу Эвелин, они приносили и щемящую
боль и томящее наслаждение. От каждого удара у молодой женщины вырывался
непроизвольный крик... Абулшер наотмашь ударил ее по лицу. Толчки
замедлились, но теперь за очередным движением следовала звонкая пощечина и
сдавленное ругательство.
-- Шлюха!.. Сука!.. Подлая белая сука!
Почувствовав, что по глубоко введенному органу пробежал первый импульс
оргазма, он стремительно извлек его из разгоряченных влажных недр, подхватил
рукой и направил, словно пожарный шланг, в лицо распростертой на земле Эвелин.
* * *
Тропический дождь, как всегда, с самого начала зарядил в полную силу, струи
воды образовали плотный занавес. Тугие капли барабанили по крыше дома, но они
не могли заглушить иные звуки, доносившиеся непонятно откуда. Слышалась
музыка, исполняемая национальным оркестром, и пение множества женских
голосов. Эвелин оторвалась от книги и прислушалась. Миана, которая сидела
рядом и что-то шила, тоже подняла голову.
-- Что это за пение, Миана? Сегодня какой-нибудь праздник?
-- Нет, мисс-сахиб, это готовят невесту к свадьбе.
-- Невесту? А чью?
-- Да вот, женится один из тхальцев. А женщины одевают невесту и поют. Таков
свадебный обряд.
-- Как интересно! А что, может мы пойдем и посмотрим?
-- Хорошо, если вы хотите. Но как же миссис-сахиб? Ей это не понравится, она
будет сердится...
-- Мы ненадолго, она не узнает.
Миана тяжело поднялась, надела на голову повязку и приготовила зонтик для
Эвелин.
Пройдя через парк, они пересекли площадь и оказались у ограды, тянувшейся
вдоль приземистых жилищ туземцев. Пока они шли, дождь перестал, выглянуло
солнце. Дом, где готовились к свадьбе, отыскать было нетрудно, оттуда неслось
нескончаемое пение. Они вошли прямо в прямоугольный двор, переполненный
женщинами. Эвелин едва не зажмурилась от пестроты окружавших ее красок.
Здесь, как на палитре художника, смешалось множество цветов и оттенков --
зеленые и оливковые, желтые и шафрановые, красные и багровые, синие и голубые
сари женщин ярко светились на уже сиявшем вовсю солнце. Темная кожа блестела
-- для подобного события ни одна женщина не пожалела масла. Эвелин удивилась,
заметив, что на нее не обращают внимания. Женщины радовались редкому случаю
побыть вместе, оторвавшись от домашних забот.
В центре двора женщины стояли в кругу, их монотонное пение доносилось даже до
домов англичан. Они задавали себе ритм, ударяя по инструментам, сделанным из
старых медных кастрюль. Эти женщины отличались от остальных, они были
высокими и худыми, их волосы и глаза были гораздо светлее, а носы имели
горбинку. Это были мусульманки из северных племен -- тхали, махсуди, африди...
В центре мусульманок сидела невеста. На ней была спускавшаяся до земли богато
расшитая золотом юбка и белая с длинными рукавами кофта, доходившая до колен.
Голова и плечи были укутаны красной шелковой шалью, украшенной узорами из
серебряных нитей. Ладони и ступни невесты были выкрашены в оранжевый цвет.
У входа во двор раздались громкие мужские голоса. Взметнулись десятки рук
и каждое женское лицо, как по команде, закрылось чадрой. Двое вошедших
мужчин несли сделанный из бамбуковых палок паланкин. Женщины перестали
петь и расступились, чтобы дать дорогу. Мужчины поставили паланкин на
землю, подняли невесту, посадили на устроенную внутри скамеечку и
задернули занавески. Перед тем, как невеста оказалась спрятанной от
посторонних взглядов, Эвелин на мгновение встретилась с ней глазами. Это
были широко раскрытые глаза обиженного и напуганного ребенка.
Центр двора опустел. Женщины отступили к стенам и притихли. Послышались
новые звуки, на этот раз -- бой приближающихся барабанов.
-- Жених идет, -- прошептала Миана на ухо Эвелин.
Сначала появился оркестр, музыканты одновременно играли и пританцовывали.
Потом все увидели отца невесты -- высокого бородача, на голове у него была
большая ярко-синяя чалма. За ним следовали все родственники-мужчины невесты.
И, наконец, верхом на коне въехал жених в белом одеянии.
Эвелин от удивления раскрыла рот. На коне был Абулшер! Повернувшись к
Миане, она вскрикнула:
-- Но ведь это мой грум! Ведь он уже женат!
-- Да, женат, мисс-сахиб. Но, во-первых, у этих мусульман есть закон, по
которому мужчина может иметь несколько жен. А, во-вторых, его первая жена
не смогла родить ему ребенка. Вот он и берет вторую.
Эвелин сделала шаг в сторону, за спину высокой женщины в красном сари. Она не
хотела, чтобы Абулшер видел ее здесь. Продолжая смотреть на жениха, она
представила, как через несколько часов, ночью, тринадцатилетняя девочка будет
содрогаться под тяжестью мужского тела, кричать от боли и испуга...
Двое мужчин подняли паланкин и присоединились к процессии. За ними пошли
родственницы невесты, они несли приданое. Посуда, белье, одежда, куски
