ЭХСАН ШАУКАТ
ПЛАМЯ СТРАСТИ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Сквозь сон Эвелин показалось, что откуда-то доносился бой барабанов. Открыв
глаза, она поняла, что барабаны -- вовсе не сон, врывающиеся в спальню звуки
с каждой минутой становились все более отчетливыми. Торжественный марш!
Эвелин спрыгнула с кровати и подбежала к окну. В просвет густой листвы
растущего у дома дерева она увидела на плацу, начинавшемся сразу за
лужайкой, солдат, построенных в каре. Что-то случилось! Но что именно? Чтобы
рассмотреть получше, Эвелин нагнулась вперед...
-- Мисс-сахиб Эвелин, что вы делаете? Ведь вы не одеты! А если
кто-нибудь вас увидит?
Эвелин вздрогнула и отвернулась от окна. Из-за барабанного боя она не
услышала, как в комнату вошла Миана, ее няня-туземка.
-- Миана, что там случилось? Зачем собрали всех солдат?
-- Не надо смотреть, мисс-сахиб, для вас там нет ничего интересного. Они
будут наказывать провинившегося сипая, вот и все дела.
-- А в чем его вина? И что же они теперь будут с ним делать? Неужели
расстреляют?
-- Нет, нет. Наверное, сержант Фариг прикажет наказать его плетями.
Проступок не так уж серьезен.
-- Но что же такого он совершил? Расскажи мне, Миана.
-- Хватит об этом, мисс-сахиб. Это не женское дело. Ваша мать будет
сердится, если узнает, что вы суете нос в дела военных. Кстати, мне пора
нести чай. А вы одевайтесь поскорее!
С этими словами располневшая с годами смуглокожая няня, тяжело ступая по
половицам, вышла из небольшой, но со вкусом обставленной комнаты.
Эвелин подождала, пока шаги Мианы стихли в конце коридора. Подойдя к
платяному шкафу, взялась за ручку. В этот момент вновь раздался призывный
грохот барабанов. Эвелин схватила халат, накинула его на ночную рубашку,
подцепила босоножки и тихонько отворила дверь. В коридоре никого. Бесшумно
преодолев его, Эвелин спустилась по лестнице и вышла на свежий утренний
воздух. Остановилась и осмотрелась. И здесь никого. Пригнувшись, она
побежала к густому кустарнику, который тянулся сразу же за калиткой в
невысоком заборе, сложенном из желтых каменных плит. Осторожно раздвинув
ветки, Эвелин увидела парадный плац...
Седьмой Ее Величества Королевы Виктории уланский полк был выстроен в полном
составе. Взоры всех шеренг были обращены к центру плаца, где высился
неотесанный деревянный столб. Здесь стоял сержант-сикх, отличавшийся могучим
телосложением и густой черной бородой. Барабанный бой усилился. Послышалась
отрывистая команда и двое ординарцев вывели из строя высокого человека,
горделивая осанка которого указывала на его принадлежность к племени тхали.
Эвелин видела его впервые. Ростом незнакомец явно превосходил шесть футов, он
был до пояса обнажен, грудь отливала бронзой в лучах утреннего солнца.
Стражи подвели тхальца вплотную к деревянному столбу, вытянули вперед его
руки и накинули на запястья веревку. Через минуту он был крепко привязан к
столбу, и тут же раздалась новая команда. Барабаны забили в полную силу.
Чернобородый сержант, похожий на индийского Геркулеса, поднял что-то с земли.
Это была знаменитая плеть-"девятихвостка", ее составляли длинные и тяжелые
бичи из кожи, выделанной особым способом. Каждый "хвост" заканчивался туго
скрученным узлом. Говорили, что мало кто может вынести наказание
"девятихвосткой", если за нее берется специалист. А глядя на сикха-сержанта,
можно было ручаться, что он это дело знает...
"Девятихвостка" взвилась высоко в воздух и со свистом рассекла его. Первый
удар обрушился на жертву. Эвелин впилась взглядом в тхальца, но тот стоял
по-прежнему прямо, только прикрыл глаза... Перед каждым ударом зловещий свист
предупреждал, что сейчас твердые как сталь узлы начнут сдирать кожу и
вопьются в мясо. И спина тхальца готовилась к встрече со страшным бичом, он
вздрагивал за долю секунды до соприкосновения с орудием пытки.
-- Двадцать шесть!.. Двадцать семь!
На лице наказываемого не отражались ни боль, ни страдание. Может быть, он
владел секретом йоги, умел отводить от себя любые ощущения, в том числе и
болевые?
-- Тридцать три!.. Тридцать четыре!
Вся спина привязанного к столбу человека уже представляла собой сплошное
кровавое месиво, с боков свисали узкие рваные полоски кожи. Не отрываясь,
Эвелин смотрела на происходящее. Сердце ее часто билось. Человек у столба был
несгибаем, жестокая пытка не достигала нужных палачу результатов...
-- Сорок пять!.. Сорок шесть!
Эвелин почувствовала, как на нее накатывает волна страшного возбуждения. Ей
вдруг захотелось, чтобы боль от ударов "девятихвостки" стала еще мучительнее.
-- Быстрее, -- прошептала она. -- Сильнее!.. Бей его! Сильнее!
Теперь Эвелин ловила каждое движение бича. Прильнув к кустарнику, она
ощутила, как охватившее ее возбуждение сменяется острым дотоле неведомым
удовольствием...
И вдруг тхалец покачнулся. Окровавленное туловище накренилось, ноги
подкосились... Через секунду у столба лежало нечто бесформенное... Но не
безжизненное -- издали было видно, как измученное тело то и дело сводили
судороги...
Эвелин закрыла глаза. Ее подташнивало, ноги и руки онемели. Между ногами
почему-то стало мокро. От этого ощущения затошнило еще больше. Потом
надвинулся непонятный страх. Собрав все силы, Эвелин в последний раз
посмотрела на кровоточащее тело и бросилась к дому.
* * *
Солнце собиралось садиться. Настенные часы пробили пять раз. Птицы в саду
сбились в суетливые стаи, своим щебетанием возвещая о скорой прохладе.
Послышался удаленный звук горна, предназначенный для солдат Ее Величества и
говорил о завершении очередного дня их службы. Миссис Элизабет Беллингэм,
жена командира полка, торопилась покинуть сад, мелкими шажками она семенила
по посыпанной белым песком дорожке. Чтобы не запачкать длинную темно-синюю
юбку, она аккуратно приподняла ее край и придерживала в дюйме от земли.
-- Эвелин, ты не забыла про сегодняшний вечер? Пора одеваться!
-- Она в ванной, мэм-сахиб, -- ответила вездесущая Миана.
Когда до Эвелин долетели слова матери, она уже держала в руках полотенце.
Перед ней на деревянном столике стояло небольшое круглое зеркало. Эвелин
внимательно осмотрела свое лицо. В зеркале отразились большие голубые глаза и
маленький, чуть вздернутый нос. Когда-то в детстве у нее были веснушки,
теперь не осталось ни одной. Она приоткрыла рот и оскалила зубы. Все в
порядке. Хотя не совсем -- у одного еще в прошлом году обломился кусочек. Но
это незаметно. Эвелин плотно сжала губы, они показались ей бледными. Чтобы
покраснели, надо их немного покусать. Так хорошо...
Забросив за спину длинные светлые волосы, она взяла зеркало в руку и поднесла
к грудям, снизу, сперва к одной, потом к другой. Критически посмотрела сверху
и осталась довольна: в зеркале отражались почти идеальные полусферы почти
молочного цвета. И в центре каждого -- как будто ягоды лесной земляники...
Двигая зеркало вниз, Эвелин опустила его на уровень живота, а рукой обвела
круглое углубление пупка. Сдвинула руку еще ниже, к пушистому холмику, сплошь
покрытому вьющимися золотистыми волосами. Здесь она заколебалась, бросила
быстрый взгляд на дверь, чтобы убедиться что она закрыта. Вытянула вперед
одну ногу и положила на стул, стоящий рядом со столом. Осторожно поместила
зеркало между ногами... Раздвинула рукой густо заросшие складки больших губ.
Когда те открылись, появились другие, совсем маленькие губки... Эвелин
нагнулась и нетерпеливо заглянула в узкий розовый канал... Еще раз смущенно
оглянувшись на дверь, вдвинула чуть-чуть указательный палец в розовый вход.
Тут же испугавшись вынула его и начала нежно массировать гладкую и влажную
плоть. Сначала движения пальца были круговыми, потом стали продольными, более
резкими, палец своей подушечкой надавливал на алеющую, трепещущую кожу малых
губ. Назад, вниз и обратно -- к животу! Снова назад и обратно вверх! Еще!
Еще! Еще! Инстинкт подсказывал Эвелин, что в этих движениях чего-то не
хватает. А что, если потрогать эту маленькую почку, слегка нависающую над
входом в раскрывающуюся глубину, если придавить этот комочек, а потом
отпустить... Как это приятно! Какое наслаждение! А если этому пальцу (он
совсем мокрый) помогать другим?
-- Мисс-сахиб Эвелин, вы готовы?
В панике Эвелин выпрямилась, убрала ногу со стула, положила зеркало на
столик.
-- Ваша мама ждет вас.
-- Да, Миана, зайди пожалуйста. Ты поможешь мне одеться.
Грузная няня, переваливаясь точно утка с боку на бок, вошла в комнату. В
руках она держала новое платье Эвелин, сшитое из оранжевых кружев. Миана
помогла девушке расчесать длинные волосы, вдвоем они разделили их на два
отливавшие золотом крыла, сплели тяжелые косы, которые уложили на голове в
виде короны. Потом няня затянула на Эвелин корсет из китового уса -- это
сделало талию девушки удивительно узкой. После этого Миана поднесла Эвелин
нижнюю юбку с накрахмаленным криолином и ловко надела ее сверху, через
голову. Еще три минуты и на Эвелин уже было бальное кружевное платье. В то
время, как Миана, неуклюже шевеля толстыми пальцами застегивала одну за
другой перламутровые пуговицы на спине воспитанницы, Эвелин решила вернуться
к тем вопросам, которые уже задавала утром.
-- Миана, пожалуйста, скажи -- за что сегодня наказывали сипая?
-- Когда вы перестанете быть такой назойливой, мисс-сахиб? С вашим
любопытством легко можно напроситься на неприятности.
-- Но я не спрашиваю ничего особенного. Мне просто интересно.
-- Да я толком и не знаю в чем дело. Ведь этот сипай -- с севера, а
здесь многие из тех мест пользуются дурной славой.
-- Ну и что, что с севера? Чем он провинился?
-- Я сказала, что не знаю. Наверное, отказался выполнить какой-нибудь
приказ... Скорее, вам уже пора.
Эвелин вздохнула. В гарнизоне Миана славилась тем, что была в курсе всех
повседневных дел. Что бы ни произошло в семье английского офицера или в жизни
солдат-сипаев, в тот же день это становилось ей известным. И в общем-то Миане
нравилось, когда ее приглашали на чашку чая, чтобы посплетничать. Но иногда,
по непонятными причинам, Миана делалась неприступной, из нее невозможно было
вытянуть ни слова. Эвелин поняла, что сейчас как раз такой случай и с этим
ничего не поделаешь...
* * *
Зал, в котором все было готово к танцам, сиял множеством огней. На эстраде
расположился военный оркестр, сегодня он был представлен музыкантами
кавалерийского полка -- это было заметно по алым мундирам, расшитым золотыми
галунами. Красавец-дирижер взмахнул палочкой и полились звуки первого вальса.
Женские платья, по большей части выписанные из Англии, соперничали друг с
другом в стремлении не отстать от парижской моды. Среди блестящих офицерских
мундиров попадались клетчатые юбки шотландцев, забавно выглядевшие над
волосатыми ногами...
На расставленных вдоль стен креслах восседали мамаши, не спускавшие глаз с
дочерей, вальсировавших с молодыми офицерами. Женатые офицеры не танцевали,
вместе со старшими командирами они собрались в противоположном от оркестра
конце зала. Смуглокожие слуги лавировали меж ними, ловко держа на вытянутой
руке поднос с фужерами. Однако, наибольшее удовольствие от бала получали,
казалось, те, кто был вне зала. Снаружи, у каждого окна толпились закутанные
в сари женщины, у многих на руках были дети. Завороженно наблюдали они за
непонятным поведением круживших парами белых людей, расширенные глаза с
изумлением вопрошали, как можно прилюдно предаваться столь интимному ритуалу.
Откинув голову назад, Эвелин танцевала с недавно прибывшим в Индию
лейтенантом. Ей нравился вальс, и она охотно отдавала себя во власть ритма
музыки и крепких рук партнера. Опьяняющий экстаз сделал тело воздушным,
невесомым, ни о чем не хотелось думать, а закрыть глаза и кружиться,
кружиться...
Внезапно Эвелин услышала голос своего отца. Да, это был он. Сейчас она и ее
кавалер были возле группы офицеров, в центре которой стояли полковник
Беллингэм и майор Грэнвилл.
-- Что будем делать с сипаем? Ему сегодня здорово досталось? -- спросил
