Потом будто что-то взорвалось -- поднялся всеобщий гвалт. Десятки рук
потянулись к этой, точно сошедшей с небес по велению Аллаха, белой гурии, им
нетерпелось пощупать ее или хотя бы просто дотронуться, удостовериться в том,
что она -- настоящая, живая, теплая...
Но тут вперед выступил чернобородый вожак. В его руке сверкала в свете
костра обнаженная кривая сабля.
-- Стойте! Вы можете разрушить то, что нам послано Аллахом. Успокойтесь
и не торопитесь! Мы успеем насладиться подарком Аллаха...
Люди присмирели, хотя кое-кто недовольно ворчал. Сопровождавший Эвелин парень
вновь вывел ее на середину круга. Опять забил барабан, к нему присоединился
бубен. Парень скомандовал:
-- Танцуй! Слышишь?
Эвелин ошеломленно стояла, даже не стараясь прикрыть свою наготу.
-- Ты что, не слышала? Танцуй!
Парень в безрукавке снял свой поясной ремень и хлестнул пленницу по седалищу.
Увидав, как на белой коже появилась красная полоса, джелилы громко загалдели.
Что ей делать? Что танцевать? Ведь она знает лишь вальсы, польки, полонезы...
Словно прочитав ее мысли, парень встал перед ней и начал танцевать сам.
Быстро переставляя ноги, обутые в мягкие сапоги, он прошелся вокруг Эвелин,
далеко выбрасывая длинные руки. Потом ударил ремнем по ее груди и прошипел:
-- Танцуй, сука!..
Эвелин медленно задвигалась. Она пыталась повторять то, что делал джелил,
который вихрем кружил около нее. Он то отдалялся от нее, то налетал подобно
коршуну, и тогда или с размаху шлепал ее по ягодицам, или щипал за кончик
груди. Стараясь войти в ритм барабана, Эвелин принялась покачивать бедрами и
поводить по-цыгански плечами.
Колышащиеся белоснежные ягодицы и трясущаяся полновесная грудь вывели
зрителей из себя. К ней вновь простирались руки. Теперь чернобородый вожак не
пришел к ней на помощь. Плясавший вокруг нее парень в очередной раз
приблизился, схватил за руку и повел вдоль ряда сидящих и стоявших мужчин.
Ей показалось, что ее телом завладела тысячерукая толпа. Одна смуглая рука
хватала грудь, другая дергала и давила сосок, третья гладила спину,
четвертая скользила по талии, пятая нащупала шею, шестая втиснулась
подмышку, седьмая отводила колено, восьмая поднималась по бедру, девятая
разделила ягодицы, десятая схватила в кулак интимные губы ее...
Эвелин знала, что этими людьми движет не только обычная похоть. Для них белая
женщина всегда была священным табу, самым запретным из всего окружающего
мира... Они знали, что даже за оскорбление словом белой женщины можно
поплатиться жизнью. И вот теперь одна из таких женщин, да еще какая, была
здесь, у них, в их власти! Их сводили с ума завораживающая красота и
опьяняющая доступность!
Эвелин не видела, как из кишлака принесли груду циновок и сложили их
стопкой, возвышающейся на метр от земли. Получилось высокое ложе. Трое
джелилов в полосатых чалмах забрались на него, им передали Эвелин.
Один удерживал ее заведенные за голову руки, двое других раскинули
ноги. К стопке циновок подошел вожак и прокричал:
-- Вот так будет лучше! Каждый, кто хочет, может узнать, что у белых
женщин между ног.
Мужчины устремились к Эвелин. Первыми подбежали четверо джелилов, которые
своими спинами пытались оттеснить других. Среди них оказался и парень в
меховой безрукавке. В руках у него была гладко обструганная палочка. Он
положил руку меж разведенных бедер Эвелин, раздвинул пальцами кожаные складки
и вставил палочку в ее естество. Продвинул вглубь, потом повернул и вытащил
обратно.
-- Смотри-ка, а там глубоко! Я до конца не добрался. Туда и коню можно войти!
Гогот заглушил всхлипывания Эвелин. Другой джелил, с размотанной чалмой,
наклонил голову и вцепился зубами в ее грудь. Он долго тряс головой и рычал,
как собака, поймавшая крысу. Кто-то принялся выщипывать едва подросшие
волоски рыжих волос на лобке. Какой-то старик тщательно завернул эти волоски
в тряпицу и спрятал за пазуху, как ценный сувенир. Чья-то рука забралась
Эвелин в рот и пересчитала все зубы. Другая рука щекотала подмышками, потом
сразу две руки принялись теребить сосочки грудей. Затем перед ней возник
высоченный джелил, жевавший бетель. Рот его был наполнен ядовито-красной
слюной, которую он выплюнул на обнаженный живот пленницы, целясь в углубление
пупка. Его постарался превзойти другой любитель бетеля, который подложил свои
ладони ей под ягодицы и приподнял их. Затем он пригнул голову и вплюнул
красный сок в распахнутый зев ее лона. Жгучая струя ожгла внутренности, у
Эвелин вырвался дикий вопль. Из раздвинутых срамных губ вытекала обратно
красная жидкость, создавая впечатление крови, появившейся после прорыва
девственной плевы. Алые струи на белом теле женщины довели толпу до
неистовства. Еще минута и началось бы всеобщее безумие... Но тут кто-то
громко закричал:
-- Где Ниматулла? Вот кого надо сюда! Ниматулла!
В ответ раздался рев одобрения. Многочисленные голоса подхватили:
-- Ниматулла! Где он? Привести его! Вот будет для него праздник! А мы
полюбуемся! Ниматулла, хочешь белую женщину? Ниматулла, Аллах дарит тебе гурию!
Молодой джелил, который заставлял Эвелин танцевать, вывел в свет костра
странное упирающееся существо. Это был идиот-горбун, которого кормил весь
кишлак. Говорили, что его отец в молодости изнасиловал девочку-цыганку, мать
которой прокляла насильника. Когда Ниматулле исполнилось полгода, его отцом
неожиданно овладел приступ безумия, он зарезал свою жену, после чего
повесился сам. Ребенок родился инвалидом и уродом. Он едва передвигал кривые
косолапые ноги, нос был сломан, глаза сильно косили. Его рот мог издавать
лишь невнятное мычание. Но несмотря на все это, к нему относились хорошо,
даже любили. В Индии принято считать, что калеки отмечены самим Всевышним, и
верующие обязаны заботится о них.
Эвелин смотрела на приведенного со смесью страха и отвращения. Он тоже глядел
на нее, беззвучно смеясь, по его подбородку стекала слюна. Дюжина сильных рук
подхватили Ниматуллу и в один момент раздели его, выставив на свет божий
искореженный позвоночник и деформированные тонкие ноги, между которыми
болтался маленький сморщенный пенис.
-- Ниматулла, смотри, какую прекрасную женщину мы тебе приготовили! Она как
раз сгодится тебе! С ней ты спокойно можешь лишиться своей девственности!
Тебе будет приятно!
Продолжая бессмысленно ухмыляться, горбун что-то промычал.
-- Нужен мед! Он любит мед! Он готов драться за него! Намажем ее медом!
Толпа вновь заревела. Кому-то поручили сбегать в кишлак и вскоре появился
горшок, наполненный медом горных пчел. Двое мужчин снова стали держать
Эвелин, двое других широко раздвинули ее ноги и вылили густую липкую жидкость
на низ ее живота. Потом один из джелилов начал размазывать мед между ее ног,
стараясь попасть и внутрь. Он окунул два сложенных пальца в горшок, накрутил
вязкий слой и вонзил пальцы через пунцовые губы внутрь ее. Эвелин не
сдержалась и заерзала на циновках. Под действием смазанных медом пальцев
сладко сжался живот, внутри Эвелин прорезался первый росток желания...
Мужчины подтащили голого горбуна к Эвелин. Ниматулла почуял запах меда,
его ноздри широко раздувались.
-- Сюда, Ниматулла! Сюда!
Они пригнули его голову так, что она оказалась между раскинутых ног. Горбун
пронзительно взвизгнул и жадно набросился на мед. Он слизывал его с тела
Эвелин, захлебываясь и торопливо глотая... Его пальцы вцепились в ее чресла,
он упивался сладостной жижей. Его взъерошенная голова казалась издали
огромным мохнатым шмелем, жужжащим меж двух гигантских белых лилий...
Двое рослых джелилов подняли Ниматуллу, перевернули в воздухе и вновь
опустили на женщину. Ее тотчас затошнило -- от горбуна исходил тяжелый запах
пота и псины. Его лицо с плоским сломанным носом оказалось на ее лобке, язык
вновь принялся облизывать с него мед. Один из джелилов подтолкнул худые ляжки
горбуна к лицу Эвелин. Она вскрикнула и попробовала отодвинуть голову вбок,
но чья-то рука разжала ее рот и впихнула в него жалкий член Ниматуллы. Ей
удалось выплюнуть его, но рука сильно надавила на зад горбуна, и маленький
вялый фаллос вновь оказался меж ее губ. Она плотно закрыла глаза, втайне
надеясь, что сейчас потеряет сознание и тогда ничего не будет чувствовать.
Но темноты обморока не было. Напротив, шершавый язык, лизавший внутреннюю
поверхность ее бедер, теперь казался симпатичным и уютным... Покончив с
бедрами, жадный рот вновь спустился к намазанным медом потаенным губам.
Стремясь ничего не оставить там, ни одной сладкой капли, нетерпеливый язык
подобрался к маленькому чувствительному бугорку, а зубы прижались к
коралловому ожерелью трепещущего входа... Домогаясь новых сладких ощущений,
язык урода тянулся все дальше, проникал все глубже. Он уж прошел весь тоннель
и касался самого сокровенного...
Эвелин чувствовала, как знакомое желание неудержимо нарастает, как все внутри
начинает волноваться, как выделяется сок вожделения, который тут же
смешивается о остатками густого нектара... Бессознательно она сдавила губами
лежащий у нее во рту убогий член инвалида и сделала несколько сосательных
движений. И сразу доселе дряблая плоть ожила, стала наливаться и крепнуть. Со
странным самодовольством она ласкала и в то же время поддразнивала этот
орган, никогда в жизни не испытывавший ничего подобного.
В калеке проснулся здоровый человеческий половой инстинкт -- появились
движения, которым его никто не учил. Лежа на Эвелин он начал медленно
поднимать и опускать таз. Его член вырос настолько, что в результате движений
бедер он уже показывался наружу, прежде чем снова скрыться в ее рту.
Заметившие это джелилы радостно заорали и захлопали в ладоши. Другие застыли,
поглощенные необычным спектаклем. Ниматулла все больше распалялся, из
зарывшегося внутрь Эвелин рта вырывался звериный вой, а голые ягодицы урода
брыкались, точно это был зад рассерженного мула.
-- Ниматулла, хватит! Не так! Тебе будет лучше! Покажите ему, как надо!
Переверните его! Пора уже!
Под крики толпы толстый джелил могучими руками подцепил горбуна и оторвал от
женского тепла. Тот заревел, словно раненный бык. Толстяк крикнул, чтобы
кто-нибудь подержал ноги женщины разведенными, а сам легко перебросил
Ниматуллу так, что его безобразная физиономия оказалась против лица Эвелин.
Кто-то направил его член, надувшийся и раздавшийся, во взмокшую нишу ее
гениталий. От неизведанного ощущения по изуродованному телу пробежал разряд
первобытного желания, горбун охнул и сладострастно взвыл. Он судорожно
вцепился в талию лежавшей под ним женщины, в страхе, что его снова могут
оторвать от нее... Инстинкт взял свое, пенис совершал одну фрикцию за другой.
Руки горбуна с бедер Эвелин переместились на грудь, вокруг соска сомкнулись
губы, которые теребили, сжимали, всасывали...
Эвелин с удивлением убедилась, что ее тело непроизвольно, само по себе,
вопреки ее воле, отвечает этим неумелым ласкам. Ее бедра тянулись ему
навстречу, они задвигались в унисон с его худосочным тазом, исполняя
самый древний из всех танцев...
Возбуждение толпы достигло предела. Голоса мужчин охрипли от криков. Опять
забил барабан. Кто-то опрокинул их импровизированное ложе, Эвелин с
Ниматуллой скатились на землю. Какой-то мальчишка выплеснул на них пиалу чая,
другой бросил горсть песка. Но Эвелин не чувствовала теперь ничего, кроме
удовлетворения от всаженного в нее миниатюрного, точно игрушечного, быстро
сновавшего взад и вперед мужского полового члена... Несмотря на свои
скромные размеры, он сладко возбуждал и делал ей приятно в самой глубине...
Горбун, подогреваемый криками толпы, боем барабана, запахом пота множества
мужских тел, охмелев от роскоши белого женского тела, достиг, наконец, своего
первого в жизни оргазма. Когда первый спазм прокатился по страшному
позвоночнику, он изо всей силы укусил лежавший перед его лицом белый нежный
плод, казавшийся таким привлекательным и вкусным. Почувствовав, как из
раненной груди капает теплая кровь, Эвелин в бессилии и отчаяньи закричала.
