битое стекло или гвозди, укрощать змей или мгновенно превращать зерно в
проросшее растение... То и дело встречались предсказатели судьбы, они гадали
по руке и на картах, некоторые чертили сложные таблицы со знаками Зодиака и
символами планет, другим служили попугаи или крохотные обезьянки,
вытаскивавшие для клиентов аккуратно сложенные послания. Как и любой другой
восточный город, Джалалабад был полон нищими -- слепыми, безногими,
паралитиками, прокаженными. Они сидели и лежали, протягивая руки к прохожим,
выпрашивая жалкое подаяние...
Эвелин и оба тхальца шли по извилистым улицам, подчас таким узким, что можно
было коснуться разведенными руками стен противоположных домов. Они
остановились перед чайханой, вход в которую был прикрыт свисавшим ковром.
Войдя внутрь, они оказались в полутемном помещении, в котором было не так
жарко, как снаружи. Вокруг низких столбов были расставлены широкие деревянные
скамьи, на которых можно было полулежать, облокотившись на спинку.
Посетителей было немного, пахло китайским зеленым чаем, смешанным с сушеными
цветами душистого жасмина.
Все трое сели за свободный столик. Отмахиваясь полотенцем от жужжавших мух, к
ним подошел хозяин. Абулшер заказал чай и спросил, не знает ли он адрес
Нурахмад-хана, дающего деньги под залог. Чайханщик откинул голову назад,
закатил глаза и несколько раз повторил услышанное имя:
-- Нурахмад-хан... Я знаю Нурахмад-хана, который держит меняльную лавку.
Другого не знаю.
Абулшер спросил:
-- Он давно здесь?
-- Нет, не очень. У него родственники на севере Индии. Кажется, он оттуда
и приехал.
-- Значит, это тот, кто нам нужен. Где его лавка?
-- Рядом с центральным рынком. Если встать против главного входа, то налево
будет улица, где живут чеканщики. Надо пройти ее до конца и повернуть
направо. Второй или третий дом от угла -- это и есть меняльная лавка
Нурахмад-хана. Правда, говорят, что... -- чайханщик наклонился и понизил
голос: -- Говорят, что он не только меняет деньги и дает их под залог. Вроде
бы он промышляет еще "живым товаром"...
Эвелин слушала разговор Абулшера с хозяином заведения и неторопливо
прихлебывала крепкий чай. Ей нравилось снова находиться в большом городе,
пусть и в незнакомом и не очень опрятном. Пестрая толпа, разнообразие лиц и
звуки непонятной речи, ароматы восточных блюд будили в ней любознательность и
интерес к неизведанному. С тех пор, как она покинула Саргохабад, Эвелин
привыкла не размышлять о будущем, а жить сегодняшним днем. Теперь, пожалуй,
впервые за все это время она всерьез задумалась о том, что ее ждет...
Ее мысли прервал Абулшер, который заявил, что уходит.
-- Я пойду к Нурахмад-хану один. Троим нам появляться в центре города опасно.
Оставайтесь и ждите меня здесь...
Он отсутствовал около часа. Его возбужденное лицо говорило, что ему
удалось выведать нечто важное. Склонившись над столом, он зашептал:
-- Я видел Нурахмад-хана. Он сказал, что в городе по указанию англичан
разыскивают трех мужчин в тхальской одежде. Значит, нам надо разделиться. Я
пойду дальше на север. Ты, Имхет, возвращайся в Пешавар. А тебе, Очил,
придется провести несколько дней в доме у Нурахмад-хана, я договорился...
* * *
Они расплатились и вышли из чайханы. Имхет молча кивнул и направился в
сторону караван-сарая, а Эвелин с Абулшером зашагали к центральному базару.
Снова начался лабиринт кривых улочек, выведший их в конце концов на базарную
площадь, которая почти вся была занята столами и табуретами многочисленных
закусочных и харчевен. Отсюда уже совсем недалеко было до меняльной лавки.
Абулшер остановился у ворот старого дома из розового туфа. Ворота были
незаперты, они вошли и оказались в небольшом внутреннем дворике, заполненным
грудами бочек и ящиков. В дом вела единственная низкая дверь, сплошь покрытая
резными узорами. Должно быть, хозяин наблюдал за Абулшером и Эвелин сквозь
щель -- как только они приблизились, дверь тотчас распахнулась.
Перед ними стоял низенький полный человек с пухлым лицом. Его висячие усы и
борода выглядели ненастоящими, будто приклеенными. Маленькие глазки зорко
ощупывали посетителей. Это и был Нурахмад-хан, которому Абулшер должен был
передать деньги.
Абулшер обратился к Эвелин, его тон был повелительным:
-- Ты останешься у Нурахмад-хана. Я вернусь, как только смогу.
Он круто повернулся и быстро вышел.
Нурахмад-хан еще раз окинул взором Эвелин и крикнул, обращаясь к кому-то в
глубине дома. Вошла немолодая женщина в черном бурнусе, но без покрывала.
Хозяин указал ей на Эвелин и, не сказав ни слова, скрылся. Женщина
улыбнулась, обнажив зубы, окрашенные соком бетеля в ярко-красный цвет. Потом
сказала, с трудом подбирая английские слова:
-- Пойдем... Я покажу комнату.
Эвелин удивило обращение по-английски, ведь на ней была тхальская одежда.
Через захламленный двор женщина провела Эвелин в другую часть дома, где
находилась маленькая комнатка с низким потолком. В одном углу стояла кровать,
в другом -- сложенная из кирпичей печка. Рядом с кроватью лежал опрокинутый
табурет, на полу -- несколько сшитых овечьих шкур, служивших ковром. Женщина
спросила не желает ли Эвелин вымыться. Эвелин ответила утвердительно, и они
снова вышли во двор, где за стенкой, сооруженной из пустых ящиков, находился
отведенный для умывания угол. Пол здесь был выложен плитками, стояла наполненная
чистой белой водой бочка, а вокруг нее -- множество медных тазов и ковшей.
Не без удовольствия, Эвелин стащила с себя надоевшую мужскую одежду. Она с
наслаждением обливалась водой и усердно растирала грудь, чтобы избавиться от
следов тугой повязки. Она села прямо на пол, гладкие плитки с глазурью
приятно холодили ягодицы. Ковш следовал за ковшом, разгоряченное тело жаждало
свежей влаги. Можно было не торопиться, впереди был продолжительный отдых...
Эвелин едва успела взять полотенце, как во дворе послышались мужские голоса.
Из-за загородки выглянула женщина и попросила ее выйти.
-- Одеваться не надо, -- добавила она.
Эвелин отдернула матерчатую занавеску и увидела Нурахмад-хан вместе с другим
мужчиной, у которого были жесткие усы под большим носом. Он было гораздо выше
хозяина, на нем была каракулевая шапочка. Почему-то Эвелин решила, что он --
лекарь.
Она стояла перед ними, совершенно обнаженная, с распущенными волосами, капли
воды стекали с плеч и с груди. Глаза мужчины в каракулевой шапке впились в
Эвелин. Нурахмад-хан что-то сказал женщине на незнакомом Эвелин языке, потом
обратился по-английски:
-- Пройдите за женщиной. Вас осмотрят.
Эвелин решила, что Нурахмад-хан считает ее больной, оттого он и привел этого
лекаря-афганца. Она пошла за женщиной, которая привела ее в комнату с широкой
тахтой, застеленной тонким полотном. Женщина легким движением усадила Эвелин
и мягко, но настойчиво развела в стороны ее колени. Сюда же вошли
Нурахмад-хан с афганцем.
Тон хозяина изменился:
-- Советую тебе быть послушной... Теперь ты здесь, у нас, и мы хотим поближе
познакомиться с тем, что приобрели. Если будешь вести себя хорошо, все будет
в порядке.
Эвелин ничего не понимала. Женщина-служанка подтолкнула ее и уложила на
спину, задрав вверх разведенные ноги с согнутыми коленями.
Мужчина в каракулевой шапке пригнулся, его руки раздвинули складки интимных
губ Эвелин и приоткрыли вход в устье. Он ввел туда два сложенных пальца и,
погрузив полностью, с силой повернул -- сначала в одну, потом в другую
сторону. Он действовал так, словно исследовал не живой и нежный орган, а
некий неодушевленный предмет с узкой и влажной щелью.
Под давлением просунутых пальцев мышцы расслабились, стенки влагалища сделались
податливыми и эластичными. Вскинутые бедра Эвелин непроизвольно задрожали.
Афганец быстро убрал свою руку, сомкнул ее ноги, спрятав исследованное место,
осмотром которого он, казалось, остался доволен. Теперь, видимо, наступила
очередь Нурахмад-хана. Он приказал Эвелин повернуться, встать на четвереньки
и как можно выше приподнять таз. Она повиновалась, ее большие белые ягодицы
оказались перед его склоненной головой. Он раздвинул бархатистые полушария и
подобрался к потаенному отверстию заднего прохода. Его указательный палец
сделал несколько кругов, массируя это место, потом вдруг вклинился туда,
словно большой винт.
От неожиданности Эвелин дернулась так, что ее зад с силой шлепнул
Нурахмад-хана по жирному лицу. Тот что-то мрачно пробурчал, покачал головой и
сказал несколько слов женщине -- снова на незнакомом Эвелин языке.
Служанка вышла и сразу вернулась, в руках у нее был какой-то предмет.
Она передала его Нурахмад-хану, который поднес его к лицу Эвелин. Предмет
имел форму колбасы, он был из кожи, набитой внутри опилками.
Нурахмад-хан пояснил:
-- Придется побыть с этим часа четыре. Это снимет напряжение, сейчас там
слишком жестко...
Сказав это, он вновь подошел к Эвелин сзади. Человек в каракулевой шапке
своими пальцами осторожно расширил ее маленький анус, а Нурахмад-хан втиснул
туда кожаную колбасу и несколькими толчками загнал ее вглубь почти полностью,
оставив торчащим лишь самый конец. После этого удалился, а державшая Эвелин
женщина отпустила ее.
Только сейчас Эвелин поняла, что произошло. Абулшер просто-напросто продал
ее этим людям. Она вспомнила упоминание чайханщика о живом товаре.
Конечно, Абулшер получил с них не меньше того, что отняли джелилы.
Что ж, когда-нибудь он расплатится за все...
Эвелин ощутила слабость в ногах. Втиснутый в нее предмет мешал ходьбе, теперь
ей больше всего хотелось добраться до кровати и лечь. Очутившись в выделенной
ей комнате, Эвелин легла лицом вниз и постаралась как можно скорее забыться.
Уже засыпая, она почувствовала, как женские руки заботливо укрывают ее чистой
простыней...
* * *
Окно в комнате было закрыто ставнями, но луч солнца проник сквозь щели и
разбудил Эвелин. Она открыла глаза. Вспомнила вчерашний вечер и с облегчением
почувствовала, что тяготившего ее кожаного предмета в ней уже нет. Наверное,
его убрала служанка. Осталось, правда, ощущение, как будто внутри был воздух...
Вошла женщина, она принесла еду: овечий сыр, горячие лепешки, несколько
кистей винограда и пиалу чая. Эвелин с аппетитом позавтракала и выпила чай,
который ей показался необычно густым и очень терпким. Она спросила об
этом у служанки, та ответила:
-- Так надо. Это придаст тебе силы. Пей еще.
В чай было что-то добавлено, когда Эвелин выпила его, ей захотелось еще.
Женщина сходила за чайником и налила ей. Напиток быстро вызвал радостное
возбуждение, все грустные мысли отлетели, окружающие предметы сделались
контрастно-выпуклыми, их окраска приобрела живые и яркие оттенки.
Вскоре прибыли Нурахмад-хан с афганцем. Первый сказал Эвелин, что сейчас ее
поведут на главный базар. Эвелин хотела спросить, что ей надеть, но служанка
уже успела накинуть на нее, прямо на голое тело, длинный бурнус с капюшоном.
Капюшон почти полностью скрыл ее лицо, но все же Эвелин ухитрилась
рассмотреть дорогу.
Они быстро дошли до площади, пересекли ее и оказались на главном базаре.
Здесь были свои улицы и переулки, образованные рядами торговцев и ремесленников.
Стоял невообразимый шум, торговцы зазывали к себе и расхваливали товары.
Сперва Эвелин и ее спутники прошли через мясные ряды, где подвешенные на
крюках бараньи туши чередовались со связками живых кур. Потом начались горы
арбузов и дынь, за ними шли прилавки с изюмом, курагой, финиками и орехами.
Далее надо было пройти через место, занятое уличными портными. Наконец они
вышли в ту часть базара, где устраивались различные представления. Эвелин
рассмотрела павильон, где, судя по вывеске, выступали индийские факиры. За
ними находилась арена китайского цирка, а дальше тянулась вереница маленьких
дощатых сараев и просто будок, все они были ярко размалеваны.
Нурахмад-хан остановился около одного из таких сараев и отпер его. Они
вошли внутрь. Помещение было перегорожено матерчатой занавеской, за ней
