Главная · Поиск книг · Поступления книг · Top 40 · Форумы · Ссылки · Читатели

Настройка текста
Перенос строк


    Прохождения игр    
Demon's Souls |#15| Dragon God
Demon's Souls |#14| Flamelurker
Demon's Souls |#13| Storm King
Demon's Souls |#12| Old Monk & Old Hero

Другие игры...


liveinternet.ru: показано число просмотров за 24 часа, посетителей за 24 часа и за сегодня
Rambler's Top100
Политика - Шагинян Мариэт. Весь текст 293.34 Kb

Перемена

Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 6 7 8 9 10 11 12  13 14 15 16 17 18 19 ... 26
развиваться наукам, - средние века, аскетизм,  монастыри,  сочинения  ad
gloriam Dei?
   - И могучий расцвет нашей пластики. Да. Что ж тут страшного  в  аске-
тизме? Почитайте-ка Фрейда. Сублимированный в могучие тиски неудовлетво-
ренного творчества, пол, как электричество, двинет культуру опять к фор-
мованью, к дивному кружеву спекулятивного мышленья, к песне и к  музыке.
Лучше, ведь, два-три стиха гениальных, чем пара-другая ребят со вздутыми
с голоду на рахитичных ногах животами. Как вы думаете, фрейлейн Геня?
   Но Геня думала молча. Красивыми серыми с  поволокой  глазами  глядела
она на нервные пальцы руки своей, полировавшей о светлую  юбку  миндале-
видные ногти.
   За Геню ответила мать, сановитая немка:
   - Вы очень односторонни, херр Яммерлинг. Вам кажется, будто в культу-
ре борются только две силы, а я так думаю, что есть, ведь, и третья  си-
ла, разумно-умеренная, та, что зовется прогрессом.
   - Одна из масок великого оборотня, семитизма! - воскликнул католик: -
идея прогресса чужда арийскому духу!
 
   ...............
 
   Перешли из гостиной в столовую слишком тихая Геничка и  преувеличенно
разговорчивый Яммерлинг. Сели не рядом, а в отдалении друг от  друга,  и
тотчас же заняли руки игрой в бахроме от  салфеток,  перестановкой  бес-
цельной тарелок, вилок и ложек.
   Матильда Андревна открыла все окна и подняла полотняную штору,  скры-
вавшую дверь на балкон. В комнату сухо повеяло душной июльскою ночью.
   ГЛАВА XVIII.
 
   Политика и мировоззрение.
 
   Подними голову и гляди на бесчисленные миры над тобой.
   Ты - песчинка. Ты, как тысячи пчел, переполняющих улей, носишь с  со-
бой тысячи планов организации мира. Улей гудит, пчела за пчелой  вылета-
ет, смена мыслей строит строжайшее зданье науки, где  все  соответствует
опыту, а меж тем заменяется новым в положенный срок. Охотник за истиной,
открывающий цепь соответствий, - ты обречен на  него,  на  соответствие:
разве не ты фокус все той же вселенной?
   Так думал Яков Львович июльскою ночью, присев на скамейку  городского
бульвара. Он похудел и осунулся, веки, совсем восковые, лежали на отяже-
левших от созерцанья глазах: долго, закинув голову, отражали  глаза  ка-
тившиеся меж ветвями широким потоком миры, - и устали. Он расстегнул во-
ротник, прислонился к спинке скамейки.
   Внизу, под ногами, шелестели изредка листья, не в пору упавшие с  ве-
ток. Ветер лежал низко и, поворачиваясь на другой бок, дышал жаром  отя-
желевшего дня меж ногами редких  прохожих.  Встанет,  покружится,  шурша
листьями, бросит горстью сухой и щебневой пыли  в  лицо  замечтавшемуся,
побежит полосой, закачав фонарем залитое  пространство  взад-вперед,  то
туша язычок фонаря, то его раздувая, а после вдруг сгинет,  и  нет  его.
Сухо, душно, нечем дышать.
   Задев Якова Львовича платьем, прошла одинокая женщина. От  платья  ее
потянуло пылью и гарью.
   Одиночество торжественным сонмом звезд, расширяющихся в усталых  гла-
зах, как предметы, перед засыпающим человеком, сонное, светлое  оплывало
сознанье...
   Вдруг кто-то сказал перед ним по-немецки, сквозь зубы, говоря  сам  с
собой:
   - Schon wieder!
   И в шопоте Якову Львовичу послышался старый знакомый; он вскрикнул:
   - Доктор Яммерлинг!
   Спичка чиркнула, свет прошел по фигуре под  деревом,  привставшей  со
скамейки бульвара.
   - Герр Мовшензон, поразительно!
   Два старых соседа за столом табльдота в пансионе города Мюнхена,  два
бывших товарища по книге и выпивке, пораженные, остановились друг  перед
другом.
   - Вот кого не ожидал я повстречать ночью  в  России!  Вы  на  военной
службе? Пришли с оккупантами?
   - Я корреспондент.
   Доктор Яммерлинг что-то хотел прибавить, но внезапно осекся. Он вышел
согреть перед сном торопливой прогулкой холодную кровь, дать успокоиться
пальцам, как паутиной опутанным привычно-ползучими ласками. Он знал, что
оставленная среди душных подушек, волнуясь, ждет его Геня, ненасытно на-
ивная и не догадавшаяся еще о том, что она недовольна. И мысли его  были
смутны.
   Стоявший сейчас перед ним Яков Львович тоже устал. От недоеданья и от
бессонницы все время гудели у него лихорадочно вены, отдаваясь  в  мозгу
комариною песней. Кровь била в них слабо, и от слабости сладко  покружи-
валась голова. Истощенному Якову Львовичу хотелось  заснуть,  укачавшись
от звезд; и, глаза от них отрывая, он думал, что это звезды жужжат, зап-
лыв ему в вены. Тысячелетняя нежность, с какою еврей глядит  на  вселен-
ную, к тысячелетней отверженности,  налегшей  на  плечи,  прибавилась  и
стиснула сердце.
   - Пойдемте, пройдемся.
   Так они шли, разговаривая, около часу.
   Меж Ростовом и Нахичеванью дорога идет по степи. Слева скверы,  летом
пыльные, с киосками лимонада, сладких стручков и липкой паточной караме-
ли в бумажках. Днем и вечером в них толпятся солдаты, шарманщики,  фран-
товатые люди прилавка. По воскресеньям усердно гудит здесь  марш  "Шуми,
Марица" и вальс "Дунайские волны". На запрещенье не глядя, налускано се-
мячек по дорожкам несчетно, и дождь их сыплется, как из крана, из неуто-
мимых ртов днем и ночью, заменяя скучную надобность речи.
   Справа лежит дважды сжатая степь, уходя к  полотну  железной  дороги.
Исчертили ее колеи проезжих дорожек. Пылится  она  постоянно  взметаемой
из-под колес белой пылью, трещинами покрывается к  осени,  как  сосок  у
небрежной кормилицы, и не дает ни влаги, ни тени.
   Нет спасенья от духоты июльскою ночью! В Темернике над черной,  миаз-
мами полною лужей, стиснутые друг ко дружке  закопченные  стены  домишек
задыхаются от жары и от страшных вздохов близкой гостьи: холеры.
   Напрасно измученные работницы, с трудом укачав грудного,  изъеденного
комарами и мухами и лежащего, обессилев, в поту на  серой  простынке,  -
открывают, что могут: дверь, окошко, печную заслонку.  Воздух  не  хочет
течь. Влаги у неба нет. Задыхается, иссыхая заразой, Темерницкая лужа.
   А у соседа за стенкой топтанье: сосед бежит, что ни  миг,  в  отхожее
место. Потом и бегать не стал, рыгает и стонет. Кричит надрывно жена над
ним:
   - Жрал огурцы, окаянный! Говорила тебе, о Господи, мука моя...
   Отвечает муж между стоном:
   - Замолчи ты, что-нибудь жрать-то ведь надо!
   На завтра свезут его, как и другого, и третьего, из Темерника,  дыша-
щего смрадною лужей, в холерный барак, а оттуда в могилу.
   - Видите вы все это? - обводит перед Яммерлингом рукой Яков  Львович:
- тут живут высшие созданья природы, люди, наделенные разумом. Но у  них
нет даже силы на похоть, доступную зверю. Изглоданные, как  ребра  домов
после пожара, слабые, словно травы по ветру, с истощенными своими  дете-
нышами у иссякших грудей, проходят они по жизни поденщиками,  погоняемые
кнутом. Они умирают раньше, чем поняли, что могли бы жить лучше.  Я  вас
спрашиваю, это ли идеал вашей церкви?
   Яммерлинг с насмешкой ответил:
   - Удивительно любите вы и подобные вам сводить спор  на  мелочи.  При
чем тут идеал церкви? Только вы взбадриваете их, заставляете всем, что у
них есть, жертвовать будущему, а устроить их лучше не можете и не  умее-
те. Мы же даем им высшее утешение, ту бодрость,  при  которой  идут  они
своею дорогой, с ней примиренные, и получают  максимум,  им  доступного,
счастья.
   - Человекоубийцы! Вы не только в них убиваете то, что у них есть луч-
шего: способность борьбы за полноту человеческой жизни. Вы усыпляете со-
весть тех, кто родится хозяином жизни.
   - Друг мой, в вас говорит сейчас бастард, помесь арийца с семитом. Не
будь вы бастардом, вы поняли бы, а поняв, смели б признаться себе в  од-
ной страшной, может быть самой страшной, но и самой  отчетливой  правде:
нет людей кроме тех, кто родится хозяином жизни. Породу вы наблюдаете на
каждом шагу, - у домашних животных и у растений. Есть высшие виды и есть
низшие; первые делают жизнь, а вторые служат тем, кто ее созидает.  Слу-
жат они руками, ногами, туловищем, шкурой, кровью,  костями.  Что  нужды
кричать о справедливости, когда ее ежечасно отрицает природа?  Быть  мо-
жет, высшая скромность для человека - спокойно принять свой скипетр  хо-
зяина и спокойно нести услугу раба, раз вы хозяин, а он подонок,  поден-
щик, рожденный рабами для рабства.
   Яков Львович взглянул ему, при мерцании звезд, в  глаза,  узкозрачко-
вые, зеленые, как у кошки. Он тихо сказал сам себе:
   - Изжит идеализм христианства.
   Опускается занавес над трагедией величайшей на свете. Опустелые гнез-
да слов евангельских! Ныне выпорхнули и улетели из вас  белогрудые  лас-
точки ласковой речи, нежно тронувшей совесть, но  отточившей  ее  остро,
как лезвие бритвы. Притупленная совесть жрецов и вас, кто толпится в ог-
раде, мужчины и женщины, с сонными мыслями о благополучии, прижимающие к
себе свой достаток, изъеденный тленом, - вы умерли, осуждены. Врата Адо-
вы одолели вас не снаружи, - и разве не видно вам, что мимо вас  катится
откровение новой любви?
   - Вот что скажу я вам, доктор Яммерлинг, - после молчанья сказал Яков
Львович: - ваши слова могут быть правдой, справедливости в природе  нет.
Но ни один из прекраснейших детей человеческих, кто, вдохновеньем двига-
ет жизнь, не согласится на эту правду. Он скажет: пусть лучше сам я буду
рабом, пусть проклято будет мое вдохновенье, если мы неравны и я заранее
осужден быть всем, а он - ничем. Посмотрите-ка, не вы, не я, не нам  по-
добные средние люди, а цветы человечества, самые лучшие,  самые  мудрые,
алкали о справедливости. Это вам не убедительно? Вы не хотите приспособ-
лять свою душу к законодательной совести гения?
   - Нет, положительно вы семит. Только уничиженному выгодна эта  вечная
апелляция к совести, - с раздраженьем ответил католик.
   Он разгорячился от ходьбы и спора. То и другое он делал искусственно,
как моцион. Кровь побежала быстрее по жилам, пальцы согрела, выжала  ка-
пельки пота на бритые щеки духота тяжелеющей ночи. С подделкой под  жиз-
ненность, живо, как мальчик, он оставил Якова Львовича на тротуаре,  то-
ропливо пожав ему руку.
   - Пора, не то попадем на ночевку в комендатуру!
   И, повернувшись, он зашагал к Нахичевани, туда, где в  душных  подуш-
ках, горячая, сильная, на цыпочках перейдя спальню спящей Матильды  Анд-
ревны, поджидала его, терзаясь течением времени, красивая Геня.
   И снова ночь, раскаленная, как деревенская банька, без росы, без кап-
ли крупного дождика из нависнувшей тучи, тяжкая, иссушающая.
   И снова ласки, одни и те же, холодно расчетливые с перебоями  отдыха,
чтоб дать набраться  по  капле  скудеющей  крови  к  паутиной  опутанным
пальцам. И думает Геня с шевелящимся ужасом в нетерпеливом, стыдом обож-
женном сердце: это... вот такое... любовь?
   Улыбается чей-то  рот,  червяком  извиваясь  над  деснами.  Улыбаются
чьи-то пустые глазницы. Корчатся крылья огромной летучей мыши,  перепон-
чато опрокинутые над миром. Душно дышит отравою умирающий,  но  дни  его
сочтены.
   Он бессилен дать семя.
 
   ГЛАВА XIX.
 
   Степная сухотка.
 
   - Цык-цык-цык-цык -
   заводит кузнечик музыку по шероховатым кочкам земли на убраном  поле.
Не всякий пойдет сюда босиком, да и в сапогах: земля оседает, оставшиеся
колосья пребольно вонзаются в пятку или  зайдут  под  подошву,  неровные
шрамы земли удесятеряют дорогу. Вольно кузнечику одному: цыкает, благос-
ловляя безводье.
   Вот уже месяц, как не идет дождь. Станицы молотят хлеба. Каждое  утро
на высоких повозках свозят с бахчей ребята арбузы и дыни. Казачки, повя-
занные по самую бровь, сидя в кружок на  земле  с  детьми  и  соседками,
длинною палкой колотят по чашкам подсолнухов, наваленных перед ними  це-
лою грудой. Чашки полны почерневших семян. Ребятишки грызут  их  сладкую
мягкую корку. А поколотят палкой по чашке - и сыплются семячки прямо  на
землю, выскакивая все сразу и на земле бурея от пыли.
   Домовитые варят старухи из гущи спелых арбузов черную жижу: будет она
по зиме к чаю итти вместо сахара.
   А старики возятся с желтою жижей навоза: наваливают его перед  домом,
Предыдущая страница Следующая страница
1 ... 6 7 8 9 10 11 12  13 14 15 16 17 18 19 ... 26
Ваша оценка:
Комментарий:
  Подпись:
(Чтобы комментарии всегда подписывались Вашим именем, можете зарегистрироваться в Клубе читателей)
  Сайт:
 

Реклама