сопровождающий проскользнули в стеклянные двери, поднялись на лифте,
прошли по коридору, остановились у номера 17.
- Жди в машине. ровно через час спущусь.
- Слушаю, Герман Сергеич,- сопровождающий тихо, по-кошачьи зашагал по
ковровой дорожке к лифтам, Сановник без стука толкнул дверь, вошел в
роскошный люкс, сияющий хрустальной люстрой, хрусталем в шкафах и на
обильном столе.
За столом восседали в томительном ожидании Седой и. секретарь Черка-
щенко - Мария Павловна.
Седой поднялся, поднялась и женщина. Сановник враз оценил стать, а
также готовность статью и прочими прелестями распорядиться, поцеловал
руку женщине, мягкую, приятно пахнущую горьковатым кремом.
- Садитесь! - царственно повелел и поддержал женщину за локоть.- Зови-
те меня просто Герман Сергеевич.
Седой разлил мужчинам коньяк, женщине шампанское, поднял рюмку, поже-
вал губами, сосредотачиваясь:
- Мария Пална наш человек в банке, в святая святых, она одна стоит де-
сятков людей.
Мужчины выпили, женщина пригубила.
- Мы ценим ваши услуги,- Сановник ухватил дольку лимона,- ваши сведе-
ния незаменимо исчерпывающи и точны. облегчают нам решение множества
задач. Вы давно сотрудничаете? - обратился к Седому.
- Мы?..- Седой, похоже, погрузился в прошлое,- С мятежной юности Марии
Палны. райком комсомола, ЦК ВЛКСМ, комитет молодежных организаций, Ге-
на Янаев, между прочим, с ума сходил.
- Гена по ком только с ума не сходил. было б с чего сходить,- оборвал
Сановник, показывая, что ему эта тема неинтересна и неприятна.
Женщина предусмотрительно молчала, однако ловкие руки успели неулови-
мым движением потянуть юбку на себя, так что круглые, налитые колени
почти вплотную притиснулись к столу.
Сановник обратился к Седому:
- У вас тут, поди, полгостиницы застолблено?..
- Пол. не пол,- улыбнулся Седой,- но. приют всегда найти можно, плюс
легкая закуска и щадящая выпивка.
Стол ломился деликатесами и напитками: трели Седого насчет "легкой за-
куски и щадящей выпивки" являлись неприкрытым шутовством.
Сановник намазал хлеб толстым слоем черной икры, сжевал немалый кус,
вытер рот льняной салфеткой:
- Так что, если возникают проблемы, Марь Пална, обращайтесь. без стес-
нения. мы помогаем надежным людям.
- И нужным! - ввернул Седой, колдуя над нежнейшей семужьей тешей.
- И нужным,- поддержал Сановник, гримасой дав понять, что в подсказках
со стороны не нуждается.
Седой рассказал анекдот, еще и еще. не слишком дружно посмеялись.
Сановник обратился к женщине:
- Ваши отношения с Черкащенко?
- Ровные,- односложно ответила женщина.
Сановник рассмеялся:
- Наконец-то услышал ваш голос.- Посмотрел на часы.- Пора. Рад был
познакомиться. Теперь знаю кому лично обязан неоценимой. не то чтоб
информацией, не люблю это слово, скорее. неоценимой поддержкой.- Са-
новник еще раз поцеловал мягкую, теплую руку, уперев оба глаза в маня-
щие колени.
Седой проводил гостя, постоял у двери, убедился, что важная птица уле-
тела и заметил с нескрываемым облегчением:
- Блядь продувная! На ходу подметки рвет. Но. все у него получается,
всегда масть знает и козырей полна пазуха, как у тебя цицек.
Женщина помрачнела:
- Зачем знакомил?
- С женой он недавно разошелся, за бугром заквасил столько, что не
привидится в страшном сне, я-то в курсе.- Опорожнил рюмку коньяка.-
Охомутаешь его, считай куш сорвала, да какой. Это тебе не Мастодонту
на подоконнике отпускать.- Перехватил гневный взгляд женщины.- Ну,
молчу. молчу. одно не пойму, у меня глаз-ватерпас, память будь-будь, у
вас там на подоконнике кактусы есть. как ты не боишься? Вдруг иголка
да в такое роскошное мясо?..
Женщина залепила в Седого шкурку мандарина.
- Щадишь,- отметила "жертва",- могла и шампанским плеснуть.
Седой отодвинулся от стола, явно захмелев:
- Ну, "источник". "источничек". успокойся. Подоконник - это твое дело,
а этого карася упускать грех. Я ж видел. у него чуть из глаз не брыз-
нуло! Опять же мне погонишь информацию от него. меня-то информация не
раздражает. Подумай! - Седой раскрыл неизменный кофр, вынул сумку Гуч-
чи с гобеленом и флакон мадам Роша.- Тебе!
Женщина упрятала дары, чмокнула Седого в щеку:
- А ты представляешь, сколько у него?..- Кивок в сторону двери, за ко-
торой скрылся Сановник.
- Гостайна, милочка.- Хмельно осклабился Седой.- Одно скажу. тебе на
четыре жизни хватит.
- Это как жить?
- Да хоть как!
Неожиданно дружелюбие погасло в глазах Седого, достал бумагу, ручку,
положил перед женщиной на тумбочку:
- Давно ты мне автографов не оставляла. Все только устно, а бумага
свою прелесть имеет. от нее вечностью веет, как ни жгут бумаги, как не
рубят в труху, а они все на свет божий вылезают. Пиши!
- Что? - взвизгнула женщина.
- Что хочешь! - Седой растянул губы в нитку.- Хоть как Мастодонту в
последний раз давала, в подробностях. ребята обхохочутся, подробности,
мил человек, великая штука.
Женщина облизнула губы, потянулась к ручке - случались минуты, когда
ярить Седого глупее глупого.
Ребров навестил мать после работы. Мать лежала одна в своей единствен-
ной комнатенке в коммуналке. На белой подушке ее, бесспорно, красивое,
хотя и посеченное морщинами лицо свидетельствовало, как бессмысленно
сопротивление времени.
Ребров поцеловал мать, она погладила жесткие, на затылке короткие во-
лосы сына высохшей рукой, тонкой, изящной, более всего рассказывающей
о непростом происхождении.
- Как дела, ма? - Ребров присел на край кровати.
Женщина смутилась: отрывает сына, взрослого, занятого человека своими
старческими хворями.
- Как дела, ма? - Повторил Ребров и сжал сухую ладошку матери в своих
руках.
- А. да.- смущенно залепетала больная,- уже лучше. намного. со вчераш-
ним днем не сравнить.
- Врешь, ма! - Смеясь, Ребров достал лекарства в иностранных упаков-
ках.- Представляешь вчера шеф расщедрился, отвалил валюты - откуда
только прознал, что ты болеешь? - на покупку лекарств. Странно. никто
никогда за ним такого не замечал.
- Странно.- Прошелестела мать растрескавшимися губами, в глазах ее
блеснули слезинки.
От слабости, подумал Ребров и отчего-то поразился, что поведение Мас-
тодонта, похоже, вовсе не странно.
Ребров налил матери чай, положил варенье и терпеливо поддерживал по-
душку, пока она пила.
- Как же ты здесь управляешься. без меня? - не слишком уверенно вопро-
сил Ребров.
- Соседки помогают. для нормального человека коммуналка - ад, для не-
мощного и одинокого - рай.
- Ты, ма, не одна, я-то, какой-никакой, есть. Даже плохие сыновья луч-
ше, чем несуществующие. Молчишь?..- Ребров поцеловал мать и неловко
по-мужски принялся за уборку - гоняя несмоченным веником пыль из угла
в угол, полил цветы через край так, что закапал паркет, разбил чашку.
Мать терпеливо наблюдала за сыном: пусть крушит, лишь бы побыл хоть
полчаса, хоть на пять минут подольше.
Наконец Ребров вынес совок с мусором и веник, вернулся, снова сел на
край кровати, вскочил проверил холодильник:
- Что ж ты не ешь, ма? Я тебе столько натащил.
Женщина протянула руку к сыну, с трудом приподнялась на подушке, поце-
ловала родное лицо:
- Расскажи, как он дал деньги?
- Какие деньги? - Изумился сын.- Кто?
- Твой начальник.
- Зачем тебе это, ма? Дал и дал.
- Интересно,- прошептала женщина, и Ребров поразился: мать впервые в
жизни лгала.
- Интересно?.. Тебе?.. Убей Бог не пойму! Чужой человек, меня хочет
приручить, чтоб был ему обязан, чтоб ценил и не предавал. Так рассуж-
дают доброхоты?..
- Нет, не так! - Отчетливо и даже с ожесточением возразила больная, из
глаз хлынули слезы. Ребров долго успокаивал мать, наконец глаза женщи-
ны высохли и, омытые слезами, даже помолодели.
- Вот ты сказал: чужой человек. это не чужой человек.
- Что? - опешил Ребров.
- Не чужой,- отчетливо повторила мать.- Я знала его много лет назад.
- Что? - тупо твердил Ребров, чувствуя как земля уходит из-под ног.-
Что?..
Седой пребывал в служебном кабинете, аскетическом, ничего лишнего -
графин, два граненых стакана, по стенам под потолок сплошь глухие де-
ревянные стеллажи.
Седой внимательно изучал списки книжного и пластиночного дефицита,
распространяемые для ублажения начальников и скромного продвижения
членов вельможных семей по пути духовного развития. Перьевая китайская
ручка с золотым пером ставила крестики напротив позиций сообразно вку-
сам Седого.
Вошел мозгляк лет тридцати, таких в любом комсомольском РК пруд пруди:
безликий, постоянно готовый на любую подлость, с неизменной, криво
приклеенной улыбочкой, плохо скрывающей острые клыки. улыбочкой, тро-
гательно объединяющей фашистов всего света: если приглядеться, на ли-
цах фашистов живут всего два выражения - звериная злоба и фальшивая
улыбка, большего разнообразия для ликов улюлюкающих обещателей всеоб-
щего благоденствия природа не предусмотрела.
Мозгляк выложил на стол пачку книг и стопку пластинок:
- Из прошлого списка.
- Проверять не надо? - Не поднимая головы, уточнил Седой.
Мозгляк замер.
Седой методично проставлял крестики.
Мозгляк обратился в статую, лишь подрагивание ресниц и трепет кадыка
выдавали живого.
Седой швырнул колпачок, отложил ручку, еще раз стеганул пренебрежи-
тельно:
- Проверять не надо?
Злоба на лице мозгляка вмиг сменилась прилепленной улыбкой, тело за-
вибрировало, кожа, будто размягчилась, на миг показалось, что мозгляк
- фигура для украшения торта, отформованная из масла, к которой под-
несли паяльную лампу, и которая вот-вот на глазах начнет оплывать,
растекаясь по полу жирно блестящей лужей.
- Иди.- Отпустил Седой. Мозгляк исчез. Ожила "вертушка". Седой поднял
трубку:
- Пытался прорваться в цэка? Я займусь.- положил трубку, наклонился к
селектору.- Зайди!
Появился мозгляк, будто вырос посреди пола. Седой поманил подчиненно-
го, тот склонился к начальнику, внимательно слушал, и лоб мозгляка, и
щеки, и подбородок, и шея блестели масляно, будто мозгляка с ног до
головы окатили водой.
Седой долго шептал, время от времени пробегая указательным пальцем по
стопке пластинок. Мозгляк кивал и с каждым кивком все более сала исто-
чали его поры, пока мозгляк не засверкал, будто надраенный сапог.
Седой откинулся на спинку стула:
- Иди.- Мозгляк не вышел - испарился: дверь не пискнула, не скрипнула.
Седой постучал ручкой в колпачке по столу, потер лоб, нагнулся к полу,
поставил на колени кофр с цифровыми замками, раскрыл, стал укладывать
книги, когда кофр заполнился книгами доверху, Седой глянул на пластин-
ки и сообразил, что пластинки не влезут. Поморщился, выдохнул в кулак,
посветлел, припомнив обнадеживающее.
Седой поднялся, подошел к стеллажу, сдвинул в бок глухую деревянную
панель - на светлой лаковой полке в ряд стояла дюжина новеньких, оди-
наковых кофров с цифровыми замками. Взял первый слева, сел за стол,
открыл, чертыхнулся, выгреб из кофра стопку зеленых диппаспортов, раз-
ложил веером по столу. открывал медленно, из каждого на Седого взирал
его же фотолик всякий раз под другой фамилией. Седой сложил паспорта,
отпер сейф, упрятал зеленые корочки в стальные глубины и только тогда
принялся распихивать пластинки во второй кофр.
Ожил телефон с наклеенными цифрами 224, Седой поднял трубку, выслушал,
машинально покручивая колесики шифровых замков, обронил лишь:
- Хорошо.- И опустил трубку.
В кабинет маршала авиации ввели светловолосую женщину лет сорока, еще
недавно, бесспорно, привлекательную, но. сейчас посеревшую, с черными
подглазьями, сломленную внезапно обрушившимся горем.
- Жена генерал-полковника Лаврова,- на всякий случай, если маршал под-
забыл, напомнил адъютант и вышел.
Маршал поднялся из-за стола, заулыбался смущенно, с трудом припоминая,
как это - казаться располагающим, открытым собеседнику?
