праведным гневом двоих-троих, не более и поскольку выпад полковника
ущерба не нанес и аудиторию не распалил, Дурасников решил, что вспышка
всеобщего негодования не грозит, а возможны лишь мелкие тычки и уколы,
к чему он давно приучен. Случалось с соратниками обсуждать выпады не-
уемных правдолюбцев на собраниях, и чиновники весело смеялись, припо-
миная, как в раже тот или иной борец за справедливость махал руками,
исходил потом, брызгал слюной, и человечишко этот - неужто невдомек,
плетью обуха не перешибешь - вызывал жалость и презрение.
Творожные страсти не достигли точки кипения, народ не волновался, пол-
ковник утомился и снова впал в дрему, все вышло, как заведено, и Ду-
расников, меж шепотами про творог, каменный хлеб и несвежее молоко,
прикидывал, чего напаковал ему Пачкун в картонную коробку, доставлен-
ную Колей Шоколадовым, и, главное, есть ли там балык на подарки врачу
и для себя, и для банной подружки, подставленной Наташкой Дрын. Под-
ружке Дурасников обещал в бане пяток банок балыка, присовокупив царс-
твенное - не вопрос, и теперь приходилось держать слово, данное су-
ществу на четверть века тебя моложе; Дурасников уверял себя, что под-
ружка истинно потянулась к нему, и ее обмолвка насчет желания поменять
комнату в коммуналке на однокомнатную квартирку - всего лишь случай-
ность, хотя было бы приятно наведываться в однокомнатный рай малолетс-
твующей, по меркам Дурасникова, птахи.
Выражение десятков лиц в зале слились в одно кислосладкое и полусон-
ное, секретарь партбюро прослаивал выступление Дурасникова подходящими
разъяснениями, и зампред, компенсируя себе напряжение на трибуне, оку-
нулся в мечты.
И то сказать - сорок с хвостиком: возможностей все больше, желания еще
скручивают в жгут, а жена вдруг увяла, раздражает Дурасникова; контакт
с сыном истончился, как стертый медный пятак, и, похоже, вот-вот зази-
яет дырой отчуждения. О работе смешно говорить. Работа Дурасникова,
заключалась в умении удержаться, обеспечить равновесие - способы вы-
равнивания крена значения не имели, тут, как нигде, ценился тысячек-
ратно жеваный-пережеванный в печати и на экранах конечный результат:
или кресло под задом или. коленом под зад, третьего не дано. Только
успевай, лови взгляды вышестоящих, знай истолковывай, по возможности,
верно, не угадаешь, пиши - пропало. Нервы Дурасников пережигал изряд-
но, но постоянный колотун и опасения себя окупали. Кроме как к аппа-
ратной службе, он ни к чему не годился: руки словно глиняные, гвоздя
не вобьет без крови и крика, умишко сметливый, не без изворотливости,
но маломощный, как раз подходящий для аппаратной интриги.
. Расширенная программа даст населению района. бубнил из середины за-
ла, опираясь на клюку, закаленный сборищный трепач, и Дурасников впо-
луха ловил пустые слова, перепевающие его доклад и придающие всему,
что умудрился сообщить Дурасников, еще большую тусклость и очевидную
лживость.
Бог с ними, пусть тешатся. Воображение перенесло зампреда в одноком-
натную квартиру, выменянную не без его участия, и как раз это участие
предполагало его особые права на посещение пропитанного запахами доро-
гих духов уединения. Дурасникову нравилось среди непосвященных потол-
ковать о важности его миссии, барьерах и волчьих ямах на пути к совер-
шенству, мужестве, требуемом от чиновников, над коими привыкли похихи-
кивать, не понимая, что на столоначальниках все держится иначе воца-
рится хаос, неразбериха с непредсказуемыми последствиями. Зампред ви-
дел себя в дверях однокомнатной квартиры с пакетом недоступной простым
смертным снеди: вот начальник мнется, снимает шапку, умильно погляды-
вает по сторонам, размышляя о приюте для перчаток и шарфа, а руннокуд-
рое создание, с приоткрытым, должно быть, от восторга ртом, вьется ря-
дом, заглядывая в глаза, как собачонка, и только не вертит хвостом,
зато вихляет бедрами, а из кухни доносятся шкворчащие звуки раскален-
ного масла и лука; Дурасников как-то заявил, что предпочитает разжа-
ренный лук всем яствам. Запомнила блудодейка. улещает. приятно.
И от реальности лукового запаха, от реальности тепла, струящегося от
юного создания, Дурасникова качнуло. Зампред привалился к спинке сту-
ла, невольно уперся глазами в зал и увидел, что поднимается мужчина с
вытянутым, тонким лицом белого офицера, с короткими пшеничными усами и
седой прядью в темно-льняных волосах.
Дурасников подобрался: началось!
Видение квартиры исчезло еще стремительнее, чем запах лука, и Дурасни-
ков остался один на один с истомленным долгим и бессмысленным сидением
залом и этим зловредным человеком, спокойно улыбающимся, глядящим пря-
мо в глаза Дурасникову, и своей повадкой дающим понять, что он не пол-
ковник-отставник, взбрыкнувший и тут же забывший о наскоке, не гово-
рун-сталинский сокол, вцепившийся в клюку и во все времена воркующий
дозволенное и вполне безопасное. Жуткое дело: похоже, нелегкая вытолк-
нула из многоголовья зала бойца.
Дурасников потянулся к бутылке с минеральной.
Апраксин выждал, пока зампред набулькал стакан доверху, выпил до дна,
еще продержал Дурасникова в необходимом напряжении, и начал медленно,
одергивая себя постоянно, чтоб, не дай бог, не допустить выплеска всех
и всегда отталкивающих эмоций.
Апраксин положил руку поверх сумки с бельем и раздумывал, с чего на-
чать, все же зампред, парящий над торговлей: с тухлой колбасы, регу-
лярно выбрасываемой Пачкуном на прилавок вверенного продмага? С толп
разноликих чревоугодников, вечно околачивающихся у задних дверей того
же продмага? Или с прицельного уничтожения крохотных булочных и молоч-
ных в населенных стариками кварталах?
Дурасников догадывался, что обложить его пара пустяков, но давно уве-
ровал также, что, пока прикрывают и покрывают сверху, опасности нет,
вся штука состояла в трезвом умении оценить, как долго еще продлится
заградительный огонь, ведущийся верхними эшелонами районной власти.
Взирая на опаленного волнением оратора с тонкими чертами лица - ах,
если б Дурасников еще знал и фамилию - Апраксин! - Дурасников пробегал
мысленным взором по лицам обласканных услугами начальников, глаза их
вроде бы искрились пониманием, но Дурасникова на мякине не проведешь,
участие высших лишь видимость, другое дело их привычка к дурасниковс-
ким воздаяниям: если обилие оказываемых им услуг приближалось к обще-
заведенному, тогда он выживал; если высшие, сравнивая, видели, что Ду-
расников скупится, не выходит на уровень услуг, оказываемых начальству
коллегами его ранга - никто из окружения Дурасникова, как о самом ин-
тимном, никогда не делился сведениями о потоке воздаяний, направленном
из кабинета номер такой-то наверх - положение зампреда осложнялось, и
очередной кризис мог оказаться роковым. Дурасников уже ненавидел этого
русоволосого человека и с трудом сдерживал себя, чтобы не наклонится к
секретарю партбюро и не навести справки, кто же это вознамерился гро-
мить его?
Стальные полосы на двери тускло блестели, и Фердуева - ответственный
квартиросъемщик, поджав губы, оценивала будущую неприступность кварти-
ры-сейфа. Мастер вкалывал споро, не удосуживаясь разыгрывать заинтере-
сованность хозяйским мнением, знал цену своим рукам, произведенной ра-
боте, и плотные ноги Фердуевой в заморских сапогах никак не волновали
целиком погруженного в дело мужчину. Фердуева замерла между лифтом и
порогом собственной квартиры. Укрепляющий дверь ничего не знал о за-
казчице, его затрагивала только ее платежеспособность, удостоверенная,
как неограниченная, Наташкой Дрын. Большего не требовалось.
Стальную раму для квартиры Фердуевой уперли с реставрационных работ,
ведущихся в особняке в центре города, особняк приспосабливали под
представительство третьего или четвертого по величине немецкого банка;
мрамор в кухне для облицовки полов перекочевал со строительной площад-
ки азиатского посольства, а стальные полосы мастеру нарезали на сек-
ретном заводе из отходов по вполне сносной цене.
Фердуева поражала значительностью, возникающей как сочетание яркой,
зрелой красоты и денежных возможностей. Жгучестью облика Фердуева на-
поминала цыганку, но не таборную, а промытую до прозрачности; матовая
кожа не нуждалась в пудрах и кремах, румянец не являл собой след рас-
тертого пальцами помадного мазка, а рдел на абрикосового оттенка щеках
с самого рождения. Статью Фердуева походила на балерину или бывшую
прыгунью, то ли в высоту, то ли в воду. Особенно выделялись руки -
тонкие, нетерпеливые, то и дело поправляющие тяжелые, будто конская
грива, волосы, вьющиеся кольцами за ушами и плавной волной спадающие
на затылок.
Дрель взвыла, из стального короба посыпалась металлическая стружка.
Фердуева вставила ногу в заморском сапоге меж коленоприклонным масте-
ром и косяком, бочком проскочила в прихожую, сумка на длинном ремне
чиркнула мастера по спине. Фердуева прошла в прихожую и, зная что уже
не покинет дома, отпустила подругу, которая стерегла мастера и вещи в
квартире, или производила общий надзор. Подруга дежурила за деньги.
Фердуева не признавала жертв бескорыстия. Расчет поденно, за каждое
дежурство, и сейчас, перед тем, как подтолкнуть подругу к дверям, Фер-
дуева сунула розово-серую бумажку в зев сумки, приоткрытой, будто
пасть небольшого, но хищного зверька. Подруга щелкнула замком. Фердуе-
ва приметила остатки трапезы, и не слабой, на столе в кухне и решила,
что подруга, отличавшаяся непостоянством привязанностей, подверженная
взрывам страстей, оказывала знаки внимания мастеру. Фердуеву не инте-
ресовала личная жизнь других, полнота ее собственной исключала пусто-
порожнее любопытство, к тому же не предвещающее денег.
Фердуева сбросила вполне сносные объедки, многим, может, напоминающие
и царские застолья, на газетный лист, вынесла мусор на площадку и за-
пихала в ведро для пищевых отходов. Она боролась с теми, кто пользо-
вался мусоропроводами, считая их, а не общую грязь в доме, повинными в
тараканьей вакханалии. Фердуева произвела в квартире невиданный ре-
монт, вложив кучу средств, и каждый таракан перечеркивал ее усилия,
сводил на нет серьезные денежные вложения; в нечеловеческой чистоте и
великолепии тараканы смотрелись дико, и Фердуевой каждый раз хотелось
выть, увидев рыжую нахальную тварь, пересекающую комнату по потолку, в
недосягаемом для расправы месте, хозяйка вскакивала на стул и колошма-
тила веником там, где только что шевелил усами обидчик, но его уже и
след простыл. И сейчас, прямо в сапогах, Фердуева взобралась на стул
но, как всегда, опоздала. В этот момент вошел мастер, увидел красивые,
длинные ноги заказчицы, и хозяйка ощутила волнение этого молчуна, и
пережила миг тайного наслаждения, ведомого многим женщинам, когда то
ли восторг, то ли растерянность мужчин не оставляют сомнений в проис-
хождении этих чувств.
Мастер попросил воды, и Фердуева кивнула на полку со стаканами. Заме-
тив, что она так и застыла на стуле, мастер истолковал это по-своему,
приблизился, подставил локоть и придерживая Фердуеву, помог женщине
спрыгнуть на пол.
- Спасибо,- холодно поблагодарила Фердуева: не любила, когда мужчины
думают о себе лучше, чем они того стоят, и случайный жест или вмиг
вспыхнувшее расположение толкуют в свою пользу.
Мастер протянул руку к крану.
- Пожалуйста.
Фердуевой показалось, что работяга берет на себя лишнее и вообразил
Бог весть что. Работягой дверщик, в сущности, не являлся, приезжал
расфуфыренный, навороченный, как говорили в кругах Фердуевой, на "шес-
терке", переодевался, делал дело, снова переодевался и уезжал, но пе-
ред этим уединялся в ванной комнате и там шумно фыркал. Как раз фыр-
канье насторожило Фердуеву; Наташка Дрын, рекомендательница, уверяла,
что в прошлом дверщик занимался большой наукой. Фердуева жила вдалеке
