изнутри галош, в коих Маруська орудовала шваброй и зимой, и летом. Все
знали правила игры: и робко наведывающиеся - предварительно отзвонив,
чуткость! - представители районного контроля, и прочий разный люд,
кормившийся при "двадцатке". Если б по чести, дверь с улицы следовало
перекрестить двумя приколоченными наспех досками, ибо основные события
отоваривания разворачивались со двора, и парадная дверь в магазин,
уныло хлюпающая в грязи, могла ввести в заблуждение лишь наивных,
рассчитывающих вот так с бухты барахты заскочить с улицы и купить
что-нибудь, кроме вермишели и трупной желтизны гусей, синюшностью шей
напоминающих о скоротечности жизни и быстрой расправе.
Наталья Парфентьевна отодвинула всегда находящуюся под рукой пачку
масла, тютелька в тютельку полукилограммовую - для контрольного взве-
са, и поправила растрепанные волосы, когда на улице показалась черная
машина. Буратиновый нос Кольки Шоколада, напоминающий остро очиненный
карандаш, почти упирался в лобовое стекло, а за водителем, перечеркну-
тый носом пополам, темнел хозяин - Дурасников.
Видный мужчина руководящего засола, а на поверку робкий. Наташка при-
помнила визит в баню и хохотнула: и впрямь Дурасников в простыне, с
распаренной красной кожей и просительно вытянутыми руками по направле-
нию к оголенной подружке, смотрелся не вельможно; Пачкун шумно вздыхал
- слюнтяйство да и только - дон Агильяр, мастер торгового секса, не
понимал при чем тут стеснения, как можно дорасти до руководящего уров-
ня и трухляво сникать в анонимной баньке в компании младотелых красо-
ток.
Наташка рыкнула на неразворотистых продавщиц и выплыла в коридор. Пач-
кун выбрался из кабинета в сей же миг, будто караулил, оглядел мазаные
зеленой масляной краской стены в подтеках и выбоинах, прошел в дальний
конец коридора, поправил свиную тушу на крюке в полуоткрытой холодиль-
ной камере, вернулся к Наташке. Вытер руки о халат, зажал ладонями обе
Наташкины щеки и любуясь, то отстраняясь на два шага, то почти прили-
пая к завсекцией, шепнул:
- Попаримся в субботу, апосля трудового дня?
Наташкины ресницы, от природы длинные и пушистые, да еще наращенные
тушью, плавно прянули вниз в знак согласия.
Дон Агильяр продолжил:
- Только ту, что в прошлый раз, не волоки. Дурасникову такая может
сгодиться, а тут другой клиент предвидится. Пороскошнее надыбай, после
сеанса как всегда, продуктовый презент в размере кошта на отделение
времен ВОВ, в месяц не сожрет, а может, еще что обломится. Мужика на
полку приглашаю не случайного, по меховому делу.
Парфентьевна многословием не отличалась.
- Будет,- только и сказала, и Пачкун знал: непременно будет, и высший
класс.
- Ну вот,- выдохнул начмаг. Он снова обрел величие и скомандовал,- ве-
ли Галоше в коридоре светильники протереть, аж мохнатятся, как пылью
заросли, черт-те что! - он повысил голос, заметив ненавистного челове-
ка, не игравшего в общезаприлавочные игры, робкую девчонку Милу из
торгового училища, недавно присланную и уже намеченную Пачкуном к
увольнению.- Распустились!! - грозно пророкотал Пачкун.
Завсекцией Дрын со школьной покорностью вытянула руки по швам, бедная
девочка Мила прошмыгнула мышкой, про себя ужасаясь строгости директо-
ра.
Пачкун подмигнул Наташке, завсекцией заискрилась улыбкой, не подума-
ешь, что изнутри злобой окатило: не любила Наталья Парфентьевна Ми-
лу-малолетку, не за честность, за мордашку - так и липли к ней взоры
мужиков с возможностями, и даже бедолаги в кроликовых шапках бросали
затравленные инженерские взгляды, не забывая скоситься на стрелку ве-
сов, механически проверяя правильность приобретения трехсот граммов
колбасы.
Девочка ускакала по ступеням, ведущим в хлебный отдел, Дон Агильяр
подпер ладонью тяжелую Наташкину грудь, жиманул раз, другой и прыснул
по-мальчишечьи:
- Сопля! Заигралась в честность, переросток. Дурища и только. Может ее
в баньку приглусим!?
- Рано,- Наташка отодвинулась,- пока рано,- погрузилась в себя, в дав-
ние обиды,- как ни кобенится - треснет, жизнь свое возьмет.
- Ой, возьмет! - Пачкун блеснул сединами в неверном отсвете полуслепых
ламп.- Про баньку имей в виду,- и углядев, что в Наташке заворочалось
недоброе, утешил: - я тебе кой-че припас.
Злость мигом улетучилась. Завсекцией проняло дрожью долгожданного. На-
ташка скакнула на цыпочки и чмокнула Пачкуна в красногубый, будто пос-
тоянно вымазанный вишней рот.
Мясник Володька Ремиз как раз появился с наточенным топором в левой
клешне, отсверк прыгнул по серебристому лезвию, отразился в стальных
глазах мясника, неравнодушного к Наташке. Пачкун раскладку сил оценил
мгновенно и, не желая упускать возможности лишний раз показать кто
есть кто, напористо, хотя и не без опаски - все ж топор, да руки слов-
но литые - наставил:
- Володь, ты что-то собственной клиентурой пооброс. не слишком?..
Смотри, накликаешь лихо.
Ремиз переложил топор в правую клешню, надулся, собираясь возразить,
но появился его напарник по рубке мяса, Мишка Шурф, умевший всех зами-
рять и даже видом своим недопускающий и малых ссор. Мишка Шурф, по
одежке судя, явился только с приема в посольстве, на пальце крутились
ключи от машины. Мишка знал, что опоздал недопустимо, но знал также,
что Пачкун его любит за сметливость и неунывающий характер, и приспус-
кает свой директорский гнев на тормозах.
- Граждане! - Мишка отвесил шутовской поклон.- Что за шум в благород-
ном семействе? - Чернокудрый мясник обнял за плечи Ремиза и Наташку,
почтительно кивнул Пачкуну и затараторил очередной анекдот, таскал их
в памяти без счета. Через минуту Наташка хохотала до слез, Пачкун до-
вольно ухал, и даже Володька Ремиз скроил ухмылку и, оттаивая посте-
пенно, упрятал топор за спину.
- Миш,- Пачкун в роли отца родного не без радости оглядел своих прис-
ных,- ты мне болса-ликера обещал и конфет на подарок, Моцарт, как их
там?
- Моцарт кугель,- с готовностью подсказал Мишка Шурф.
- Так как? - Пачкун сложил лодочкой холеные кисти и все увидели, что у
директора исчез любимый перстень с указующего пальца. О продаже не
могло быть и речи, выходило, Пачкун со всей серьезностью ринулся в
борьбу за скромность в быту.
- Бу сделано.- Мишка взял под козырек, уверовав, что ему прощается лю-
бое фиглярство.
- И вот что, орлы. Время сложное, перестроечное, полагаю на тачках мо-
таться на работу не с руки. Засветка лишняя. Если лень в метро мыта-
рится, черт с вами, ставьте в двух кварталах и шлепайте пехом. Все!
Усекли?
И Ремиз, и Шурф, и Наташка всегда отличали, когда перечить требованиям
Пачкуна бессмысленно и опасно; вопрос с машинами отпал раз и навсегда.
Наташка затосковала: удобно получалось после рабочего дня забросить
улов на заднее сидение к Шурфу или Ремизу и попросить добросить до
ближайшей стоянки таксомоторов.
Пачкун выждал, пока не исчезли Володька Ремиз, потом Наташка, и только
тогда в лоб припер Мишку:
- Тебе начало рабочего дня не интересно? Не писано?
Мишка улыбался, ценил, что не устроил ему Пачкун прилюдную выволочку,
с готовностью повинился, сразу учуяв, что гнев Пачкуна показной, для
порядка, и тут же перевел разговор на иноземельные конфеты и ликеры.
Сверху доносился привычный ор продавщиц, изгоняющих за пять минут до
закрытия на обед настырных покупателей. Пачкун покачал головой: и чего
рваться? Хмыкнул, давая понять Мишке, что и он не лишен сострадания,
прислушался к шуму, скатывающемуся по ступеням в подвал.
- Подхарчиться народ желает, а тут перерыв. Непорядок.- Пачкун умолк,
соображая, не выйти ли с предложением отменить перерыв и в миг предс-
тавил, как благолепие разливается по обычно сумеречному лицу Дурасни-
кова, напряженному, настороженному, будто его обладатель за все в от-
вете, а не печется по большей части, как бы не замели. Замели?.. Отку-
да и всплыло стародавнее пугало-слово. Таких, как Дурасников, редко
метут, скорее пересыпят совочком бережно в другое ведро с глянцевой
вывеской, оповещающей, что за невиданной важности учреждение тут при-
таилось.
Мишка Шурф воспользовался задумчивостью вышестоящего и ускользнул,
вихляя задом. Пачкун смотрел вслед Шурфу и размышлял: точь-в-точь, как
я двадцать лет назад, жадный до жизни и ощущений, это хорошо, с такими
работать одно удовольствие, вообще народец подобрался слаженный, не
бузотерили, вкалывали дружно, а вечером после закрытия расползались
кто с сумками, набитыми доверху, кто с наличностью, в зависимости от
нужд данной персоны.
Пачкун вернулся в кабинет, полистал брошюру, густо исчерканную красным
карандашом. Директорская рука старательно обводила куски текста, реко-
мендующие, как лучше все обустроить на современном этапе. Пачкун гото-
вился к собранию, не исключая, что прибудут кураторы из райкома. При-
нимал отлаженно, гвоздь программы - сувениры, упакованные под мастерс-
ким доглядом Наташки, но и докладу следовало уделить время, правила
игры есть правила.
Пачкун отодвинул стул, поднялся, приблизился к зеркалу с трещиной, на-
рочно не менял, пусть видят: руководящее напряжение столь велико, что
недосуг думать об уюте. Пачкун изучал серебро волос отраженное в за-
зеркалье:
- Товарищи! Наше предприятие,- выдох,- наш магазин переживает извест-
ные сложности, как впрочем торговля повсеместно.- Оглядел в амальгам-
ной пустоте притихшие ряды.- Тем не менее, руководствуясь указаниями
вышестоящих организаций и партийных органов,- поклон, вернее учтивый
безподхалимный кивок в сторону кураторов, млеющих в ожидании даров,-
нам удалось выполнить план по всем показателям, хотя и не без напряже-
ния сил. Однако, не желая умалять заслуг коллектива, хочу сосредото-
читься на нерешенных проблемах, памятуя, что самоуспокоенность - вер-
ный путь к срыву плановых показателей! - Пачкун подмигнул себе, растя-
нул губы в улыбке, отражение пришлось как раз на трещину, перерезавшую
рот директора так, будто его хватил удар.
Дурасников не любил выезды в народ, особенно пенсионные партсобрания:
начнут клевать да совестить, словно перед ними мальчик для битья.
Колька Шоколадов въехал во двор, подал машину к подъезду, ведущему в
подвал с актовым залом. Двор привычно запущенный: снег не убран, ржа-
вые водостоки, побитые стекла парадных, испещреное гвоздями и ножами
дерево входных дверей, на тронном месте, посреди двора мусорка в пять
ящиков, смердящая и ублажающая туповатых голубей, вездесущих кошек и
востроглазых важных ворон.
Дурасников подумал, что шепнет не злобно, а с участием зампреду. отве-
чающему за коммунальные нужды: что ж, брат, у тебя. А потом решил:
мне-то какое дело!
Высший класс управленца с пониманием в том и состоял, чтоб не лезть в
чужие дела, но и к своим не допускать. Ежели кого намечено в жертву
принести, не зевай, наваливайся, припоминай и неубранные горы снега и
вонючие кучи мусора по соседству с ребятней, а если сигнала - ату ви-
новатого! - нет, помалкивай, без тебя разберутся.
Колька Шоколадов выбрался из машины, протер лобовое стекло, постучал
по скатам носком мягких - не кожа, лайка - сапог, залез на привычное
сидение, нежно притворив дверцу.
- Коль,- шутейно поинтересовался Дурасников,- у меня физия в порядке?
Шоколадов покорно повернулся, рассмотрел шефа пристально: не в поряд-
ке! видать вчера заквасил водяры от пуза, но правды никто не добивал-
ся, просили утешения, поддержки, и Шоколадов серьезно, не допуская и
намека на издевку, подтвердил:
- В отличной форме, Трифон Кузьмич.
Дурасников не верил Шоколадову: пройда, битый малый, а все ж приятно,
когда подыгрывают в такт. Зампред отцепил ремень, огладил круглящееся
под ратином брюхо, вылез в чавкающее месиво. Не встречают, черти! Рано
прибыл, что ли? Упаси Бог, если не все собрались, ждать его персоне не
